Но и это полбеды. На одном из трёх нападавших красовалась милицейская форма офицера с тремя маленькими звёздочками, а двое остальных сверкали в ночи рожами, размалёванными фосфоресцирующей краской под скелеты, да и на одеждах у них рёбра и конечности бросали в дрожь.
Поэтому и пошла гулять сплетня про нечистую силу, хотя, если вдуматься, скорее шутя кто-то её выдумал. Одно всё же пугало и оправдывалось в этой злой выдумке. Шли дни, недели, а найти бандитов не удавалось. Это доподлинно было известно на всех больших и малых базарах, а значит, всему городу. Тревожные слухи, переиначенные и устрашимые, поползли и в районы области.
Сначала каждый поздний вечер, а потом в конце каждой недели генерал Максинов, багровея лицом, устраивал разносы всему руководящему составу, сыщикам всех рангов и мастей, гонял «топтунов». Молнии, как положено, опережали гром – были сняты с должностей несколько засидевшихся начальников. Мелкую сошку никто не считал. Но толку никакого.
Блеск в глазах бывалых следаков и оперов отгорел, на созываемых совещаниях сидели, как нашкодившие двоечники, полковники и майоры, одинаково понуро опустив головы. Начальник угро уже давно не взлетал ласточкой на трибуну под злым взглядом Максинова, подымался, раскорячив ноги, будто штаны враз тяжелели. Самого генерала тоже уже вытаскивали «на ковёр» в обком партии. Но всё напрасно.
Банда пропала бесследно.
И всё-таки Максинов чуял всем своим милицейским нутром – ненадолго это затишье. Пистолетом они разжились не по мухам палить. И форма милицейская не для маскарада. Залегли глубоко на время. Ждут, когда стихнут сполохи ментовской беготни.
Нюх, как всегда, генерала не подвёл. Громыхнуло опять уже через несколько месяцев. Но до этого ещё надо было случиться многому…
Лёд и пламень
– Володя! Вам ваш любимый? Кофе? – Певучий, ласковый голосок Анны Константиновны донёсся с кухни до Свердлина, скучающего у окна с книжкой.
– Спасибо. Я её дождусь.
– Что?
– Я пока не хочу! – крикнул он. – Майю дождусь.
– Уже скоро. – Анна Константиновна плавно прислонилась к косяку в дверях комнаты. – Не помешаю?
– Отчего же.
– Что-то задерживается моя девочка. Эти иностранцы!.. Они не отпускают её от себя. Они как дети.
– Вздор. Она им потакает.
– Что вы говорите, Володя! Они Майю любят. И она в них души не чает.
– Нашли друг друга.
– Вы знаете, такое редко бывает среди учителей и студентов. Обычно молодёжь заносчива. Они все сплошь максималисты. И Майя им под стать! Она уступать не любит.
– Капиталисты все такие!
– Да какие же они капиталисты?
– Буржуи.
– Вы шутите. Они – будущие капитаны, моряки. Вот подучит их Майя русскому языку…
– И повезут они наш русский лес к себе – мебель дорогущую делать, – хмыкнул Свердлин. – А потом нам, дуракам, продадут.
– Вы прагматик, Володя, – грустно улыбнулась Анна Константиновна, – потому что юрист. Вон, Николай Петрович тоже вечно над ней подшучивает.
– Потакает она им…
– Она безотказная. Вы правы. Идёт у них на поводу. Экскурсию просят в музей – она несётся на экскурсию с ними, неделю готовится. В картинную галерею – ведёт. Сапожниковские закрома показывать. Мы с Коленькой Кустодиева и Коровина тоже вспоминаем. Занятная она. На днях Хлебниковым мучила. Серебряный век российской поэзии! Говорят, юбилей на носу. А вчера разволновала нас очередным нонсенсом. Спектакль они решили ставить к новогоднему празднику! И не водевиль, не мелочь, а Гоголя! «Ревизора» на русском языке! Как вам это?
– Классику в массы.
– Майя для них приводной ремень. К массам.
– Это профсоюзы. От партии – в народ.
– Это Коленька так над ней подшучивает. Дразнит её «ремешком народным».
– Замучают они её, народ этот черномазый. В русском-то не бельмес.
– Что вы! Ей в радость. Она же у них тоже была.
– Как?
– За границей. Практику там проходила. Сколько впечатлений! Сколько рассказов!
– Этим неграм повезло. Дождались, дожили до демократических времён. Сбросили оковы, с пальм спрыгнули. И к нам.
– Ну, какие же это негры? Арабы.
– Одна раса. Не наша.
– Они наивные и откровенные.
– Спекулянты.
– Что?
– Валюту не предлагают?
– Что это такое?
– Ну, доллары свои.
– Кому?
– Ну, Майе…
– Что вы! Зачем?
Свердлин отвернулся к окну, помолчал, потом подошёл к женщине, заглянул ей в глаза, тронул за руку.
– Простите. Я так. Всё о своём. Работа из головы не выходит. Простите… А кофе не надо пока.
– Вы такой занятный, Володя. Вам всё куда-то надо спешить, – засуетилась она. – Майя должна быть скоро. Почитайте тут. Она тоже… Любит книги… Стихи…
– Я на гитаре побренчу. Можно? – бросил он взгляд на гитару с бантом на стенке. – Кто у вас балуется?
– Майя. Она брала уроки.
– Вот как.
– Николай Петрович просит её иногда что-нибудь. – Анна Константиновна улыбнулась. – У него слуха-то нет.
– У него зато кулак прокурорский, – сжал свою руку в кулак Свердлин и поднял вверх. – Этого достаточно.
– Кулак давно не в моде, Володя, – покачала головой она. – И в прокуратуре Николай Петрович этого не признаёт. Осуждает. Они с Майей на эти темы любители поговорить.
– Долгими зимними вечерами? – взял гитару в руки Свердлин и присел настраивать струны.
– У них без расписаний.
В дверь позвонили. Свердлин повесил гитару назад.
– Ну вот и Майя. – Анна Константиновна поспешила в прихожую.
Потом они вместе пили чай и кофе на кухне. Разговаривали в основном Анна Константиновна и дочь.
– Поговорим? – кивнул он ей, когда Анна Константиновна собралась прибирать со стола.
– Что-нибудь случилось?
– Я просто устал.
– Пойдём, – улыбнулась Майя и поцеловала мать в щёку. – Мы посплетничаем? Хорошо?
– Дела молодые, – ответила та, – я в школу позвоню, что-то мне Маргарита Денисовна давненько новостей не передавала. Посплетничаю с подружкой.
Они прошли в библиотеку, и Майя прикрыла дверь.
– Ну что с тобой? – ткнулась она к нему.
– Нет. У меня так. Своё, – махнул рукой он. – Без секретов.
– Успокойся. – Она прижалась к нему и поцеловала в ухо. – Соскучился?
– Ты знаешь, у нас в штабе, как на пороховой бочке, скучать не дают, – ответил он и отошёл к окну.
– Я вижу, что-то произошло. – Она посмотрела на него, как на своего провинившегося студента. – Но если не желаешь?…
– Я же говорю…
– Хорошо. Закроем тему.
– Закроем. – Он сел в кресло.
Она заняла его место у окна.
– Знаешь, я скоро, наверное, опять поеду со своими в Йемен.
– Капитаны баржи поведут в дальние страны?
– Корабли.
– Я понимаю.
– А у тебя что нового?
– Давай я тебе спою. – Он вскочил, сорвал гитару со стены, пробежался пальцами по струнам, начал бренчать.
– Может, всё-таки скажешь?
Не гляди назад, не гляди,
Просто имена переставь.
Спят в твоих глазах, спят дожди,
Ты не для меня их оставь…
– А мы спектакль взялись ставить. – Она подошла сзади и положила руки ему на плечи. – Будем классику играть.
– Классику? – прервав песню, покачал он головой нарочито. – Грандиозно. Анна Константиновна поделилась твоими секретами.
– Она меня опять опередила, – шутя надула губки Майя. – Ничего не скажи!
– Гоголь – это, конечно, великолепно! – воскликнул он и снова запел:
Перевесь подальше ключи,
Адрес поменяй, поменяй!
А теперь подольше молчи —
Это для меня.
– Не хочу молчать, – шаловливо напомнила она о себе. – В Йемене сейчас жара страшенная.
– Вы спектакль там играть будете?
– Издеваешься? К новогоднему празднику собираемся. Поможешь?
– Нет, – задурачился он. – У тебя там своих чернокожих помощников полно. С моей белой кожей не пробиться. Говорят, сейчас рашен не в моде.
– А Майя твоя плакать будет, – пощипала она ему плечи ноготками.
Он запел снова:
Мне-то всё равно, всё равно,
Я уговорю сам себя,
Будто всё за нас решено,
Будто всё ворует судьба.
– Ну и не надо, – оттолкнулась от него Майя и отбежала к окну. – К нам на кафедру Сергей Филаретович зачастил. Его все спрашивают, по какому поводу, а он молчит и глазки прячет.
– Меня из штаба гонят, – вдруг резко перебил её Свердлин.
– Что?
– Предложили переводом. Вызывали к шефу. Тот посоветовал заняться следствием. Благо вакансия есть в одном из городских районов.
– Разве плохо? Ты же юрист.
– Вот и он твердит – по профессии диплом отрабатывать надо.
– Ну и отлично. Не надоело мальчиком при штабе на побегушках?
– Ты серьёзно?
– А что? Ты же сам Лавкрафтом[15] бредил? Помнишь, Хэммета, Гарднера[16] мне пересказывал?
– По мне уж лучше Миллер[17], – отвернулся он.
– Что?
– Если отец позвонил бы долбаку в кадры, они сразу отвязались бы, – будто для себя проговорил он и снова запел:
Только ты не веришь в судьбу,
значит, просто выбрось ключи…
Оборвал песню и замолчал.
– Ты подумал, о чём меня просишь, Владимир? – Майя замерла у окна.
– А чего особенного? Это его ни к чему не обязывает.
– Ну знаешь!
– Я-то знаю, Маечка. Знаю. Игорушкин для моих штабистов вместо Бога.
– Да что ты себе позволяешь?
– Я просто поделился своими заботами, Майя. – Свердлин поднялся с кресла, повесил гитару на стенку, потрепал бант. – Ты меня спросила. Я тебе ответил. Если я обидел тебя, – пожалуйста, извини.
– Я не знаю!.. Я не знаю, что думать!