Боронин отвернулся от окна. Солнце в глаза ударило. Зажмурился.
Вот и решил поехать…
Мысли разбегались.
Это что же получается? Выходит, он сам себе враг? Нет. И даже не сам себе! Миллион овощей и бахчевых – это всесоюзный рекорд! Он, первый секретарь, должен развивать соревнования среди передовиков. Что такое социализм по Ленину? Социализм – это передовой труд, это соревнование плюс?… Откуда это? Из какой работы Ильича? Чёрт! Забыл с этой утренней нервотрёпкой! Да генерал ещё подсудобил. Павла бы сюда. Ольшенского ночью разбуди, он глаз продирать не станет, а выпалит враз…
Выходит, он, первый секретарь обкома партии, становится врагом передового… Против рекорда выступает. Повесят ему звезду или не повесят, а он уже против пошёл. Спутал своё и общественное. Заплутался, выходит… Правильно его Хайса наставлял… Чего он ерепенился?
С другой стороны, замкнутый круг какой-то? Против рекорда ему нельзя. Это вредно. А если за рекорд, то не поймут. А собственно, кто не поймёт? Здесь, внизу, с инициативой к нему сами пришли. Он их не подогревал, не учил. Ему себя корить не за что. А что там, наверху, подумают?… Это уже их дело. Пусть они решение принимают. Давать ему звезду или не давать, когда рекорд будет. Поставить их, так сказать, перед фактом.
И ко всему этому – не заслужил, что ли? В ЦК сопляков сколько сидит! Некоторых он и не знал, а они уже им, варягом, руководят. И как лихо у них получается! Звонок – сделай то, звонок – сделай это! Не спрашивают: как он? Что у него? Может ли? Здоров?… Кого интересуют его мысли, самочувствие и всё остальное? Он должен беспрекословно подчиняться, и всё. Всю жизнь протрубил безропотно. И в пешках. А ведь звали… Сам Леонид Ильич звал в ЦК, а он скромничал… А пятьдесят пять – это веха! Это рубеж! Если не теперь, потом поздно. И на покой могут задвинуть. Как некоторых… На атомную станцию или ещё хуже – железную дорогу куда-нибудь прокладывать…
Защемило в груди. С некоторых пор начал замечать. С валидолом его познакомили…
Машина выскочила с подъёма на бугор. Вот тебе и на!.. Чего это они здесь?…
Перегораживая всю дорогу, с десяток легковых автомашин – все белые «Волги» – торжественно выстроились в ряд. От них навстречу ему шествовали люди. Все в светлых одеждах.
«Что за праздник?» – даже испугался он.
Впереди директор совхоза и Хайса. И транспарант над ними. Во всю ширину дороги: «Союзный огород! Даёшь Родине миллион тонн продукции!»
Смышлёный сурок
– Это что такое? Опять Свердлина нет! Вот свалилась напасть на мою голову! Года не работает, а на месте не найти! – Начальник следственного отделения Екатерина Михайловна Панова схватилась руками за голову.
– Хорош, молодой! Фирка на месте не сидит! – капитан милиции Косаревский хохотнул в кулачок. – Землю носом роет.
– Если бы…
– А то!
– Звонил откуда-то. Сказал, фотографии в кримкабинете печатает. Задержится. – Панова сокрушалась: – Уже второй час как! А его нет!
– Врёт всё.
– Да вы что?
– Влюбился наш сурок смышлёный. – Косаревский продолжал балагурить. – Теперь Владимир Кузьмич дни и ночи под окнами своей Джульетты пропадает.
– Мне не до шуток, Андрей Иванович. Из дежурки уже несколько раз звонили. На выезд срочный надо. А Свердлина нет.
– И искать не надо. Не будет его скоро.
– Как так?
– Не будет, и всё. Нет его в райотделе.
– Он же звонил?
– Я же сказал – врал.
– Как это – врал? Он следователь! Офицер! Сегодня его дежурство, в конце концов…
– А вы что же, Екатерина Михайловна, ничего не знаете?
– Что я должна знать?
– Ну как? Начальник о своих подчинённых всё знать должен.
– Бросьте вы свои шуточки дурацкие, Андрюша, я извиняюсь.
– Его за что турнули-то из штаба к нам?
– Как турнули?
– Бегать начал. У генерала не набегаешься. Макс прознает, гнев на начальника обрушит. А потом будет разбираться. И будет ли ещё?
– Я в этих шашнях не кумекаю.
– А надо бы! Фирка-то не простую зазнобу себе отхватил. К дочке прокурора области ключик подобрал. За ней ухлёстывает.
– Что?
– Не знали?
– Враньё всё это.
– Он обнаглел там, в управе-то. Его прикрывали, прикрывали и нашли выход. К нам в район следователем. С глаз долой и вроде на самостоятельную работу.
– А я смотрю – он в следствии ни бум-бум. Откуда подарок?
– Прозрели поздновато…
– Да нет. Кто-то мне… что-то…
– Высшее образование имеет. Юридическое.
– Это известно.
– И будущий зять большого человека.
– Ты скажешь! Какой он зять? Брехня всё!
– Знаете, где он сейчас?
– Я же говорю… фотографии…
– В институте у Майи Николаевны Игорушкиной, – медленно со значением произнёс следователь Косаревский. – Помогает ей ставить пьесу Николая Васильевича Гоголя с иностранными студентами. У него знания проснулись. В области англицкого языка.
– Что?
– Если совсем верить, он уже не помогает. Он уже там у них главный режиссёр. Ректор кланяется ему за версту. Кстати, «Ревизора» с неграми ставит он к Новому году. Не удивляйтесь, если позовёт нас на премьеру. А там и на свою свадьбу с прокурорской дочкой.
– Что вы говорите, Андрюша!..
– Не хотел. Просил он меня молчать до времени. – Косаревский развалился на стуле. – Я и сам не верил. Думал, очередная трепотня. Вы же его знаете…
В кабинете повисла пауза.
– Да ну вас всех! – Панова нервно всколыхнулась. – Брехня сплошная! Вздор!
Косаревский степенно поднялся, прошёлся сердито по кабинету, даже руки за спину заложил, а помешавший стул пнул ногой так, что произвело впечатление. Но молчал. Не сказал больше ни слова. Панова сопровождала его всё это время круглыми глазами.
– А кто же у меня на происшествие поедет? – вдруг всплеснула она руками. – Два трупа у нас! Старушку с внучком убили…
– Про Фирку забудьте.
– Его же дежурство?
– Я говорю, – забудьте.
– Что же мне делать?
– Это уж…
– Я не знаю теперь.
– Тут надо раскинуть…
– Андрей! Откуда вы всё это знаете? – Панова пребывала в полном трансе. – Неужели правда? Для служебных дел у вас с Фиркой руки не доходят. А сплетни всякие, интрижки… Кто, где, с кем? Вы прямо справочное бюро…
– Буду я врать! – взвился и Косаревский, уже жалея и раскаиваясь за нахлынувшую откровенность. – А вы подумали бы, Екатерина Михайловна.
– Что мне думать? Я не знаю, что мне делать?
– Услышал бы Свердлин.
– Ну и что?
– Не видать вам его свадьбы.
– Ну вот что! – Панова пришла в себя от всех впечатлений. – Не поспеет Свердлин – вы поедете на место происшествия!
– Чего?
– За своего дружка Отечеству послужите.
– Я своё отдежурил! Сутки оттрубил вчера.
– Ничего с вами не случится, Андрей Иванович. На убийство выехала прокуратура. Мы уже опоздали. Кузенёв Геннадий Кузьмич уже там, наверное, со своими.
– Я на убийство никогда не выезжал, – запротестовал следователь. – Это не наши дела. Я не знаю, что там делать.
– А вам и знать ничего не надо. На подхвате будете. В осмотре места происшествия поможете. В опросе соседей. Так, если хотите, – по мелочам.
– Какие мелочи? Сами сказали – два трупа!
– Справитесь! – жёстко осекла следователя Панова.
Дверь кабинета приоткрылась. Голова в милицейской фуражке, просунувшись, запричитала:
– Екатерина Михайловна, начальник уезжает! Поедет кто от вас?
– А-а-а! Чёрт вас всех подери! – выругалась Панова и, схватив заготовленную папку с бумагами, побежала сама на выход.
Когда она утром пришли на работу, в кабинете были оба
– Здесь, голубчики. – Не здороваясь, Панова демонстрировала отчуждение и власть.
– Здравствуйте! – вытянулись, как по команде, они и подскочили со стульев.
– Екатерина Михайловна, – лишь она присела, подошёл Свердлин, – мне хотелось бы объясниться по вчерашнему инциденту.
– Вы прямо как на приёме у лорда, – съязвила Панова сердито. – Пожалуйста. Объясняйтесь.
– Мне хотелось бы наедине.
– Это почему же? – Она хмыкнула. – Наше отделение – одна семья. У меня тайн нет от подчинённых.
– Дело, так сказать, деликатного свойства, – замялся он.
– Да будет вам, Владимир Кузьмич! – оборвала она его. – У меня на службе все вопросы деликатные. Объясняйтесь.
– И всё же?
– Я за вас сама начну. – Панова даже разрумянилась от негодования. – Вчерашний рабочий день прогулял, соврав начальнику следственного отделения майору Пановой… Так?
– В какой-то мере… За исключением последнего, – напрягся Свердлин.
– Предложите свою версию, – отвернулась она и полезла в сейф за бумагами. – Только добавьте, что при этом сорвали все выезды на происшествия.
– На одно. И то не наше…
– Ах, вас уже просветили? – Панова метнула гневный взгляд на сжавшегося Косаревского. – Нашлись защитнички! А вчера совсем другое говорили.
– Екатерина Михайловна, милочка, – заканючил Свердлин.
– Я вам не милочка! – крикнула она, это наступил пик нервного стресса.
– Екатерина Михайловна, я уже ему устроил взбучку, – бросился к ней и Косаревский. – Разгильдяй, что там говорить.
– А вы помолчите. – Она кипела, как масло на сковородке. – С вас я тоже спрошу! Разболтались! Не сыщики, а братство лентяев.
– Екатерина Михайловна! – Косаревский упал на свой стул назад, поднял руки вверх. – Я взываю только к объективности.
– Ах! Я к вам ещё и пристрастна? – возмутилась она. – Сколько дел вы окончили оба за прошлый месяц?
– Ну…
– Молчите?
– Сплошные вызовы…
– А в этом месяце в суд что-нибудь пошло?
– Меня «санитары» треклятые одолели! – взмолился Косаревский. – Вы от Свердлина мне это дело передали, а там конь не валялся. Потерпевшие хуже арестантов! По повесткам не являются, свидетелей тоже не найти.
– При чём здесь «санитары»! Там опера пусть бегают, Фомкина заставьте работать. Я ещё займусь с вами этим! Других дел нет?