– Вот! – Игорушкин рубанул воздух рукой. – Ты и вникни! Чего же спихивать? Она, кстати, мне обещала что-то известное только ей поведать… Что-то особенное…
– Скелет выпал, – пригорюнился Шаламов и голову опустил. – Открылся шкапчик.
– Чего? – не поняв, насторожился прокурор области. – Что у вас?
– Так, поговорка народная.
– Чего, чего?
– Тайну вам страшную приготовилась сообщить эта особа, – скривился в иронической усмешке Шаламов. – Обычное дело. У них везде тайны да ужасы, лишь только такое случится.
– Про тайну сказать ничего не могу пока, а вот подозрения уже она мне высказала. – Игорушкин не принял шуток криминалиста. – В квартире у неё перевернули всё вверх дном. Не знает, на кого думать. Ты, Владимир Михайлович, когда тело осматривал, обыск не поручал в квартире проводить?
– Визуально осмотрел я комнаты, – вытянулось лицо у Шаламова. – Как обычно, поискали на столах, на подоконниках… В общем, на открытых поверхностях. Не оставила ли записки какой покойница… А больше – нет, ничего не трогали оперативники. И не нашли ничего… Чего ж ещё искать?…
– А мать в тревоге! – Игорушкин нахмурился. – Всю квартиру кто-то перевернул вверх дном!
– Да я же сам последним оттуда уезжал. Все комнаты в квартире сам обошёл ещё раз. Опечатывать дверь не стал, соседке наказал, чтобы следила и предупредила мать, когда та воротится. Ничего подобного. Всё тихо, спокойно. Без меня никто в шкаф, в стол не лез…
– Вот тебе и первая закавыка! – Игорушкин поднял руку и со значением погрозил указательным пальцем кому-то в пространство. – Вот тебе, Владимир Михайлович, и первый скелет!
На грани бытия
Тень возникла перед ней опять. Она шарахнулась от неё в сторону, но не успела и опять наткнулась. Пока приходила в себя, извинялась, прохожий или это была женщина с ребёнком, пропали сами. Повторялось ещё и ещё. Она схватилась за голову, ощупала лицо. Вот в чём дело! Она оставила где-то очки, конечно, на работе, а может, там, рядом со Светкой, в морге?… Сознание мерцало. Да, да, конечно, возле Светки. Она там упала. Когда очнулась, ничего не видела совсем. Только чувствовала вокруг себя беготню, суету и возгласы.
– Софье Марковне плохо!
– Калеандрова, Калеандрова умирает!
– Скорую надо!
– Валидол! Есть у кого валидол?
– Да не чует она ничего! Зубы сжаты! Куда вы суёте!
Она, словно сквозь пелену, начала различать тени, фигуры людей, потом лицо наклонившегося над ней человека. Постепенно приходила в себя. Врачи подоспевшей «неотложки» сделали укол. Она отказалась с ними ехать.
– Мне лучше, – прошептала едва слышно.
– Я всё равно не возьму на себя такой ответственности, – заикнулся врач.
– Я Калеандрова, – выговорила она уже твёрже.
– Я знаю вас, Софья Марковна. И всё же вам не следует отказываться. Мы вас забираем.
– Нет. – Она махнула рукой. – И не спорьте. Что это я лежу? Ну-ка, помогите!
Ей помогли сесть.
– Обморок. Только и всего. Сейчас пройдёт.
– Все последствия на вас, – дошёл до неё трусоватый голос.
– Уезжайте. – Она отвернулась.
Ей действительно полегчало. Надо было спешить в прокуратуру. Машина довезла её только туда. Шофёр обещал подъехать, как освободится, просил подождать: машина была чужая, она выпросила её съездить в морг у знакомого главврача соседней больницы…
Теперь, когда освободилась и вышла из прокуратуры, огляделась. Конечно, машины не было. Ждать не стала. Столько дел! Но только сделала несколько шагов, всё поплыло перед глазами. Едва отойдя от прокуратуры, она тут же привалилась к стене, иначе натыкалась на прохожих. Только бы не обморок! Не хватало ещё грохнуться на мостовой. Там, в морге, кто-то сунул ей нашатырь под нос. До сих пор всё внутри жжёт… Очки были и запасные, но они дома или на работе. До них ещё надо добраться. Одно за другим! Как же она без очков? Так всегда! И такой она была у прокурора! Впрочем, что теперь?… Ещё мешали слёзы. Как их остановить? Куда бы присесть? Платок весь промок. Впереди, кажется, дорога. А там? Следом?
Она постояла, покачиваясь; сознание крепло, глаза свыклись со светом, ноги тоже вроде ничего, держат. В который раз она провела по лицу платком, как протирают что-то постороннее – крышку стола, стекло в окне. Глаза не высыхали, слезились, но она разглядела сквер. Там скамейка, там спасенье, ей туда. Она сделала шаг.
Валет пиковый и дама треф
Лаврентий так и не попал в этот день в институт. Не до этого! Столько несчастий на голову! Считай, в один миг лишился он трёх близких людей. Светка несчастная на себя руки наложила. И эти два дурачка угодили в тюгулевку. «Ушастый» из органов их явно подозревал в убийстве. А у него как рыскал в квартире глазищами! Дай ему волю – всё перевернул бы. Чего только он разыскивал? Вот знать бы! Его, что ли, Лаврушку, тоже подозревает? С этих органов сбудется.
А Вадима и Эдика надо было выручать. Они-то точно под колпак угодили. Но как?
Для начала Лаврентий отыскал материнский загашник и откупорил бутылку кисленького. Сперва-наперво следует лечить голову – главный инструмент и главный его помощник отныне. В голове металось что-то инородное, звенело и пыталось выбраться наружу, от этого дикая боль душила все умные инстинкты и желание здраво мыслить. Сказался нелучшим образом и визит незваного гостя, поэтому худо было вдвойне – черепная коробка попросту раскалывалась.
Когда в бутылке осталось вина на последний стакан и он смял в пепельнице окурок третьей сигареты, организму вроде бы полегчало, сознание стало светлеть, но всё ещё было тяжко. «Без Димыча не обойтись», – решил он и позвонил Гардову. Ответил младший брат, приятель убежал из дома с утра, обещался быть только к вечеру. Дмитрий – человек серьёзный из всей их компании, занятой, он корпел при какой-то контрольной медицинской инспекции, участвовал в проверках, что-то выискивал, уточнял, сверял, иногда доходило до серьёзного, до некоторых высоких инстанций. Димыч как раз бы и пригодился, но увы!
В дверях завозился кто-то, царапнул ключ в замке. Он вздрогнул. Это кто же по его душу? Пока собирался к двери, она открылась сама собой. На пороге Варвара! Вот кому не пропасть! Собственной персоной. Он и забыл, что у неё есть свой ключ.
– Ты чего вернулась?
– Я как чуяла, что ты никуда не пойдёшь.
– Откуда такая прозорливость?
– Один? – пробежала она мимо него в квартиру.
– Что забыла, бестия?
– Я ведь всё слышала, о чём вы шептались.
– И чего ж?
– Слышала, слышала, как тебя милиционер пытал. Только начало с испуга пропустила. Тряслась от страха.
– И тебя, значит, перепугал?
– Пришла вот, заберу все свои вещички. Чего это он про меня расспрашивал?
– Дурочка! Нужна ты ему! Знаешь, откуда он?
– Догадалась. Только что ему книжка-то моя? В библиотеку пусть идёт. Нашёлся, читатель! Что за Тэффи? – Она поморщилась, передразнивая. – Откуда родом? Чей платочек?
– Ты знаешь, по чью он душу?
– Да хватит. Не строй глазки.
– Туманского помнишь, Вадика? Учились вместе. Приходил он ко мне. А на последнем курсе женился.
– Симпатичный такой? Боксёр.
– Светку, жену его, в ванной нашли. С вскрытыми венами.
– Ах ты господи!
– Арестовали его.
– Не может быть!
– И Эдика, приятеля его. Тоже с нами учился.
– Вдвоём убили! – охнула Варька.
– Дура! Чего мелешь.
– Сам сказал.
– Подозревают их. Только это не они.
– А кто же?
– Я с ними был. Вечером-то, вчера. Мы же вместе полдня провели. В одной компании.
– Тогда так и сказать надо.
– Кому сказать? И слушать ничего не желают. Этот, что у нас был, слова сказать не дал, только спрашивал и зырил во все углы. Словно я убийца.
– Лаврик! Милый! Что ты говоришь?
– Выручать парней надо. Я вон Димычу звонил. Гардов – спец. Только нет его, занят. Не знаю, что делать. Ах, Светка, Светка!
– Молодая?
– В одной группе учились.
– Я знаю, что делать надо! – Варька вытаращила зелёные глазищи на Лавра, задрожала вся, словно её током ударило. – Скажу, если согласишься выслушать.
– Остынь. Что ты можешь!
– Я не могу. Тётя. Стефания Израэловна.
– Гадалка твоя?
– Не смей так о ней! Ты ничего не знаешь.
– Брехня, – махнул он рукой. – А тебе стыдно должно быть. Дурит головы лопухам твоя тётка, и ты туда же.
– Я тоже так считала. – Варька схватила Лаврентия за руку, заглянула в глаза. – До поры до времени. А вот с мамой случилась та беда. Слегла она. Я, конечно, намучилась тогда одна за двоими-то управляться. Отпустило маму, она и говорит: съезди, дочка, в Саратов. У нас там родственники. Отдохни там от нас. Я за Стефой погляжу, справлюсь. Я уж было собралась. А Стефания Израэловна меня подозвала, когда мама отлучилась, и шепнула. До сих пор её взгляд помню. «Никуда из дома, ни шагу, – говорит, а сама чуть не плачет. – Преставится раба Божья, мать твоя, такого-то числа». Я так и сама чуть не померла. А предсказание-то её сбылось день в день, час в час, хотя мама моя, память ей долгой пусть будет, к последним своим часикам земным-то словно помолодела вся, не ходить, а бегать стала. А пришло время – и враз слегла. До вечера не дожила, как Стефания Израэловна ей отмерила.
– Да брось ты! – оборвал её Лавр. – Сказки всё это. Совпадение. Пора пришла, вот и померла.
– А внезапно! Бегала ведь!
– Инсульт. Медициной надо интересоваться. А ты, Варвара Исаевна, помнится мне, педагогическое образование имеешь, в школе работала, а мелешь ересь какую-то. Откуда в тебе эта дурь?
– И про жениха она мне нагадала! – не сдавалась Варвара.
– Это ещё что за анекдот?
– По картам мне предсказание пришло, что и женится он, и разведётся, и когда умрёт от водки. А ведь я его не видела последнее время. Как начал он злоупотреблять, да спился потом, я его и прогнала с глаз долой. Только люди сообщили мне о его смерти. А я уже всё заранее знала. Стефания Израэловна раньше обо всём этом упредила меня. Я поэтому такой решительный поворот сразу ему и дала. Испугалась сама этих карт.