Во дворе знакомого дома можно было спрятаться от злющего ветра. Лаврентий остановился перевести дух. Прозяб он основательно, особенно застыли мокрые ноги. Но не зря всё-таки он торопился, спешил. Вон дверь во втором подъезде хлопнула, и знакомая громоздкая фигура выкатилась во двор. Стоит, оглядывается, к темноте привыкает и бородой своей водит туда-сюда. Высматривает кого-то. Сейчас он, Лаврентий, как в молодости, подберётся к дружку сзади незаметно и гаркнет во всю глотку, будет знать, как занятым прикидываться!
Лаврентий сделал несколько шагов и остановился. Гардов явно кого-то дожидался. И уж, конечно, не его, Лаврушку. Что-то озадачило его в поведении приятеля, что-то насторожило; спроси сам себя Лаврушка, и не ответил бы, не сообразил; интуиция, неразгаданное учёными первобытное чувство животного, заставила его замереть, укрыться за деревом и дожидаться неведомо ещё чего, как охотника, спрятавшегося в кустах.
К Гардову мелькнула, подскочила какая-то тень. Лаврентий и не уловил сразу, как она явилась. Человек, мужчина низенький, скорее всего, дожидался Гардова, прятался тоже где-то здесь, за деревом.
«Откуда же он взялся? – гадал Лаврентий. – Теперь уж само собой вылазить мне из засады не стоит. Подумают оба, что слежу за ними. Шпионю…»
Гардов с незнакомым затоптались, заговорили оживлённо, ну прямо дружки неразлучные, вечность не виделись. Димыч на окна своей квартиры раза два показал, там ещё свет горел, видимо, приглашая подняться. Однако они развернулись от дома и зашагали со двора. Незнакомец настойчиво повёл Димыча за собой.
«Кто же это с ним? – ломал голову Лаврентий, узнавая в походке и крадущихся повадках знакомое, виденное совсем недавно. – Со мной встретиться из-за этого мужика не захотел! Тут Светка!.. Вадим с Эдиком по уши вляпались! А ему не до нас!»
Эти чувства обиды, непонимание происходящего, дикое зло, охватившие Лаврентия, сковали его ноги, сдавили крик вдогонку, чтобы остановить уходящего с незнакомцем приятеля.
– Вот тебе и друг, – шепнул ему в ухо сзади голос, и Варька, обхватив его руками, прижала к себе, едва не упавшего от неожиданности и испуга.
– Что! Кто! – вскрикнул он.
– Нужен ты ему!
– Как ты здесь? – прошептал он. – Напугала до смерти!
– Я ж тебе говорила! Променял он тебя.
– Чего ты опять! Глупая.
– Ну, конечно. Опять я дурнее всех. А друг-то твой вон, на «ушастого» тебя променял.
– На кого?
– На «ушастого»! Утром у нас был! Забыл уже? С ним тайны водит.
In leco delicti[59]
Калеандрову увезли, а Шаламов так и сидел на диване в кухне, словно всё ещё приходил в себя.
– Ну чего опечалился, Михалыч? – напомнил о себе Вихрасов. – Будем районников вызывать или обойдёмся?
– Тебе что, протокол не терпится составить? Так пиши. Я покурю, поморокую. Ты бабку опросил?
– Соседку-то?
– Ну.
– Ничего не слышала, не видела.
– А наверху?
– Глухо.
– В общем, как обычно?
– Угу.
– Какие будут предложения?
– Не соберусь пока.
– Вот и я. Сразила меня врачиха. Как она здесь оказалась? Кого не ждал, так её!
Шаламов вышел на балкон. Ночь опустилась на город. Пятиэтажка с квартирой Туманских пряталась в тупичке, здесь ни проспектов, ни клубов, ни магазинов и столбов с лампами, один, два и обчёлся. Темень уже обволокла всё вокруг. Вспомнил, как, переехав в город из сельского района, где работал следователем, он временно ютился с семьёй в доме родителей на окраине. Там было вольготнее, и в такое время ещё лаяли собаки, не устав за день, булгачилась живность во дворах, куры с петухом во главе шебуршились на насестах, а то и коровы мычали. Соседи часто угощали молоком, которое он любил. Здесь – мёртвая тишина, даже трамвайного грохота не слыхать.
Он докурил сигарету, хотел бросить вниз, но спохватился. Ёлы-палы! Он вышел в носках, ботинки-то ещё там, на пороге снял, когда обнаружил лежащую Калеандрову. Перед ним, у ног, на бетонном полу балкона была грязь! Он нагнулся, не веря своим глазам, и вспомнил, что, заходя сюда, в полоске света из комнаты он видел эту кучку и даже осторожно перешагнул её, чтобы не вляпаться, но в голове тогда не родилось никакой мысли… А ведь это же следы другого человека!
Он открыл дверь и прокричал в комнату:
– Константин! Когда дождь начался?
– Чего?
– Сегодня когда дождь пошёл? Я весь день в вытрезвиловке проторчал. Когда?
– А с чего это ты, Владимир Михайлович, про дождь-то? Кости заломило?
– Мне не до шуток. Иди сюда! – Он ткнул пальцем в комочки грязи, оставшиеся от чьей-то обуви, широко распахнул дверь, потом рукой указал наверх. – Там козырёк. С него не нападает.
– Вот оно что… – раскрыл рот Вихрасов. – Михалыч, эти ножки нам он оставил. Словно специально здесь стоял, чего-то дожидался. Вот и отпечатались.
– Она, он или оно, – не сводил глаз с отпечатков следов криминалист. – Сюда экспертов срочно. Закрепить и изъять. Может, размерчик нарисуется. Только я и сейчас вижу – неженская ножка. Мужичок здесь стоял.
Он потрогал аккуратно грязь, поласкал пальцами:
– Свежие. Ты вспомнил про дождь?
– Сразу после обеда и пошёл. Уточнить можно. Думается мне, в четвёртом часу. Да, минут тридцать четвёртого, я сидел, кумекал про наши дела с Семёнычем, а с улицы Андрей Смирнов прибежал. Весь мокрый. И поздравил нас с первым весенним дождичком.
– С весенним, значит?
– Угу. Поздравляю и я тебя. Вот и протянула нам удача руку.
– Его следы. Он врачиху грохнул.
– Неосторожно. Чего ему на балкон лезть? Светиться лишний раз.
– Это уж я не знаю. Может, вышел осмотреться, что приметив? Может, ещё что? Но только сходится всё. Я весь дрожу, Константин! Веришь – нет? Повезло ведь. Я и надежду потерял, когда врачиху на пороге увидел! В себя прийти до сих пор не могу! Стервец-то вон какой! Хитёр! Матёрый! Опередил меня! Я сюда, а он перед моим носом! И улизнул… Просчитался я… Как бревном ударило… Теперь уж, думаю, всё… Теперь не поймать… А он… лопухнулся, здесь наследил!
– Он её узрел, Калеандрову, когда в комнате шарил. – Вихрасов хлопнул себя по лбу. – Дождь-то лил сплошной. Я говорю, первый весенний, как из ведра. Вот он и выскочил на балкон, чтобы лучше её разглядеть. Не ждал в такой ливень… И не опасался. А она нарвалась на него.
– Похоже, так и было, – пробурчал Шаламов. – Ты беги к соседке-то, от которой звонил. Других не булгачь. Вызывай своих экспертов. Мы здесь покумекаем вместе, что далее делать. И заодно перевернём тут всё вверх дном. Если ему не удалось найти то, зачем он сюда припёрся и врачиху чуть не убил, нам обязательно отыскать следует. Хоть до утра рыться будем.
– Уже бегу, Михалыч.
Они перевернули весь дом, но больше, увы, не повезло. Вихрасов бегал к соседке несколько раз звонить в скорую помощь. Наконец, оттуда смогли ответить утвердительно – удар скользящим оказался, поэтому пострадавшая будет жить, но ни видеть её, ни говорить с ней в ближайшее время невозможно.
– А когда? – спросил капитан.
– И этому радуйтесь.
– Заговорит же она когда-нибудь?
– Одному Богу известно, – обнадёжили его.
Тем же он обрадовал и Шаламова, возвратившись.
– Слишком хорошо тоже плохо, – буркнул Шаламов и, уставший, уселся прямо на груду книг, которые он сложил в четыре стопки прямо на пол, где они и рассыпались под ним.
Вставать или двигаться криминалисту явно не хотелось.
– Здесь заночуем? – пошёл ставить чайник на кухню Вихрасов, экспертов и оперативников он проводил, они снова остались одни в квартире Туманских. – Думаю, не обидится хозяин.
– Ему ещё благодарить нас придётся, – хмыкнул Шаламов. – Если в «эко» нас не подведут с подошвами, Туманский точно одной ногой на свободе.
– А второй?
– А вторую я покель там подержу, подумаю.
– Это как же ему прикажешь в раскорячку-то? Жестокое у тебя сердце, Михалыч.
– Если б ты знал, капитан, какой я добрый, – откинулся навзничь на книжки криминалист. – Сейчас бы поспать минут шестьсот на каждый глаз, и я совсем бы, как Дед Мороз, подобрел.
– Сюда соизволишь, Михалыч, или подать? – крикнул с кухни капитан.
– Нет. Подо мной столько ума мирового! Недостоин на их головах чаёвничать. – Шаламов, пересилив себя, тяжко поднялся, затопал к Вихрасову. – Ты знаешь, Константин, кумекаю я, спешит здорово этот наш Некто.
– Кто-кто?
– Ну назовём его пока… – Шаламов задумался, почесал затылок, пододвинул к себе бокал с чаем. – Ты сколько мне сахара положил?
– Норму. Три куска.
– А заварки?
– Чифирь.
– Молодец. Кинь ещё два кусочка. – Шаламов подставил ближе к капитану бокал. – Назовём его Некто. Без имени, фамилии и лица. Некто. Ему как раз.
– С фамилией бы лучше, – посетовал Вихрасов.
– Ну ты бобёр, – осудил настырного капитана Шаламов, но без обиды. – Спешит наш Некто.
– С чего ты взял?
– Да уж не знаю, но, по всему, слишком торопится. И думаю я, если мы его с тобой, дорогой мой друг Константин, в этой спешке собачьей не опередим, тогда уже ничего нам сделать не удастся.
Шаламов с удовольствием отхлебнул чай и даже зажмурился от избытка чувств.
– Что же так?
– Да так вот. И тогда уж, боюсь, не споймать нам его никогда.
– Ты прямо за упокой, Михалыч, а начинал вроде ничего.
– Теперь ждать нам с тобой второго скелета. И в этот раз не промахнуться. Не опоздать.
– Какого ещё скелета? Михалыч, ты тех, мужиков в белых халатах, не зря отпустил?
– Здоров. Не волнуйся. Спать только хочу, с ног валюсь. Вторую ночь, считай, на ногах. Там ведьма летала в ванной, здесь её свекруху спасаю.
– Вот почему про скелеты-то заговорил?
– Игорушкин эту шутку выдал. А мне понравилась. Главное, в точку Петрович угодил. Мудрый всё-таки он у нас мужик. И ты знаешь, Константин вроде сидит на одном месте, ничего особенного не делает, а как выдаст! Это надо же! Скелет в шкафу! Красиво!