– Как? Пусть послушает ваш муж.
– Я убила.
– Вот, – не сводил я глаз с Зуброва. – Теперь расскажите, как совершили убийство. Где, при каких обстоятельствах? Каким образом? Кто присутствовал?
– Убила и убила…
– На все эти вопросы надо давать исчерпывающие, подробные ответы, – назидательно монотонно проговорил я. – В суде вас будут спрашивать и всё это очень детально выяснять.
– Убила и убила…
– Каким образом?
– Каким?
– Ну да. Как убили?
Она заплакала, пряча лицо в колени, дрожащим голосом прошептала:
– Из ружья!
Плач усилился.
– Александр Григорьевич. – Я накрутил номер телефона следователя. – Принесите мне в кабинет ружьё, из которого было совершено убийство Чарова Савелия Матвеевича.
– Не надо! – вскрикнула она и откинулась к спинке стула, казалось, сознание готово было её покинуть. – Не надо ружья!
– Как же? Анастасия Семёновна, вы же из него стреляли?
– Я боюсь! Я молю вас! – начала она медленно сползать на пол.
Я бросился к ней, но меня опередил Зубров, подхвативший её и застывший посреди кабинета с трепетной ношей в руках.
– Я сейчас врача! – бросился я к телефону.
– Не надо, – остановил он меня. – Так всё пройдёт. Она вон глазами зачухала.
– Зачухала?
– В себя приходит. – Он сел на стул, удерживая её на коленях, она прислонила голову к его груди. – Глаза открывает.
– Вы посидите тут, – подошёл я к двери. – Мне необходимо выйти.
– Не надо никакого ружья, – буркнул он, не глядя. – Простите, Данила Павлович, за концерт этот.
– Концерт?
– Бес попутал…
Легенда о сексоте
Были времена и похуже, Веневицианов пережил многое. По сути, он создавал в учреждении новое структурное подразделение, служить в котором профессиональные разведчики считали постыдным. «Жандармская кухня» – только так на первых порах именовали втихую за глаза его «пятёрку». Он и на партийных собраниях выступал, и индивидуально, как Бобков рекомендовал, пытался откровенничать с некоторыми приглянувшимися сотрудниками, цитируя из авторитетных источников сведения тайные, так сказать, не для всех ушей, про великого Пушкина, доконавшего Чаадаева до сумасшествия[75], про слезливого знатока человеческих достоинств Достоевского с его «Бесами»[76], напоминал истинную физиономию, от кого и за что несравненный лирик-романист наш Иван Сергеевич Тургенев особую благодарность[77] получил, однако формирование отдела продвигалось туго.
Ситуация осложнилась ещё и тем, что для всех он в «конторе» был человеком новым, пришлым, из тех, «обкомовских», к которым в «конторе» сложилось особое, специфическое отношение: с одной стороны – исполнять беспрекословно всё, не задумываясь, под козырёк, как говорится, а с другой – настороженное и с ехидством, так как здесь знали всё, что «там», в обкоме, творилось на самом деле. Дело прошлое, но в «конторе» про настоящую «погоду» в обкоме знали всё задолго до появления его «пятёрки». И так не в одной их области.
Что уж тут говорить о своих, когда глава такой же секретной службы одной известной страны однажды позволил себе откровенно посетовать: «дело их настолько грязное, что разгребать его позволительно только истинным чистоплюям». Каких рыцарей в белых перчатках имел тот в виду, можно только догадываться, но их у Веневицианова, да и у самого Филиппа Денисовича Бобкова в помине не бывало.
И ещё имелась одна закавыка деликатного свойства, «пятёрке» суждено было заниматься изучением настроения интеллигенции, а чекисты – народ простой, к семидесятым, как и все в общенародном государстве, переродились по сравнению с «грозными кровавыми» двадцатыми-тридцатыми годами, у них в семьях кто-то да был из пресловутой бывшей «прослойки»: то корни ещё не отмерли, торчат, то жена – учительница или врач, а теперь уже дети и внуки туда же прут в науку, искусство, театр и от социалистического, так сказать, реализма – в модерн; очень модным всё это стало. Особенно среди молодёжи. К творчеству они полезли все недуром, у каждого в глазах Евтушенко или Шнитке, а то и Высоцкий, им «битлы» лохматые снятся и разные «ролинги»…
И Веневицианову нужны были люди, чтобы влезали в такие вот, творческие, как тут и ни сказать, родственные вроде души, проникали в их психику, следили за тем, чтобы ни-ни в ней против родного государства и строя; и так везде: ни на кухне, ни в постели, ни в туалете. А если что, то там же, извините… и вести разъяснительную, профилактическую беседу.
Одним словом, мудрёное, муторное и тонкое дело.
Не лучше продвигалось и создание секретной агентуры, хотя он старался, буквально лез из кожи. Вникал в работу многих агентов, некоторым симпатизировал, находил время самому знакомиться, лично встречаясь и беседуя на конспиративных квартирах, проникался сочувствием, хвалил или вносил замечания, изучая их дела: рабочие и личные. «Секретный сотрудник – это камень, на котором покоится задница разведчика, и пока камень тот твёрдо стоит на благостной до поры до времени почве, ты сидишь твёрдо и твоей заднице ничего не угрожает». Так, слышал он по прослушке ненароком, поучал одного из своих молодых сотрудников один из его двух заместителей, майор Грейч, а майор Грейч – служака ушлый, знает, что говорить своим подчинённым.
Впрочем, он и сам, помня наставления Филиппа Денисовича, скрупулёзно создавал свой стиль в подборе, проверке и воспитании сексотов, не чурался копаться в чернозёме сознания кандидатов. Если Филипп Денисович учил сотрудников досконально знать взгляды и интересы подопечных, исследовать их характер и психику, анализируя причину поступков и поведения, Веневицианов требовал владеть исчерпывающей информацией о сексоте, как если бы быть вместо него, он в постель – а ты там уже спишь, то есть заранее предугадывать поступки агента. Не всегда получается, но это дело наживное, наставлял он майора Грейча и капитана Дрейча, своих заместителей. Не скрывал от них и своей маленькой слабости; увлёкшись конспиративной работой, словно хобби, он пристрастился отслеживать деятельность некоторых секретных сотрудников, а одному, понравившемуся даже сам придумал псевдоним. Так агент, несколько лет назад вынянченный майором Грейчем, стал его тайным любимчиком, получил кличку «Ома». Скромненько и со значением. На московских совещаниях и семинарах такого не услышишь, не узнаешь, а в книге по истории секретной дипломатии и разведке он многое узнал о шпионаже до и после Сотворения мира. Из средневековых хроник и древних фолиантов так и выпирало, что яд и интрига, ищейки и кинжал, авантюристы, двойная и тройная игра – вот истинные причины и залог военного успеха. Откуда бы он ещё знал, каким образом держал в повиновении и страхе своих многочисленных врагов Великий Борджиа[78]? Услышал бы где о тайной службе Вильяма Шекспира и сколько действительно имён у автора «Робинзона Крузо», книги, читаемой больше, чем сама Библия? Кто выигрывал все войны Наполеона, сам Бонапарт или его секретное бюро? Кто же и кем была в действительности пленительная красавица Мата Хари[79], прославившаяся не только танцами с раздеванием, но и тем, что лично задушила убийцу собственного сына?…
Конечно, можно было бы придумать псевдоним любимчику, взяв его со страниц уникального древнего фолианта об истории шпионажа, но он совершил маленькую хитрость и здесь. В их деле маленькая хитрость порой позволяет предотвратить огромные неприятности.
Псевдоним агенту он подобрал из нейтральной, казалось бы, среды. В медицине существует терминология для определённого типа заболеваний, так вот «ома» – «прилипало», составная часть таких сложных названий болезней, страшных для любого живого организма, так как переводится с греческого – опухоль. А что, если ни опухоль на чистом теле его государства эти всевозможные пытающиеся разъедать его диссиденты, инакомыслящие и их сообщества! Эти паразиты лучше названия, по его мнению, не заслужили!
Павел Сергеевич любил встречаться со своим «Омой», тот этого заслуживал, а майор Грейч только подправлял агента по конкретике и эффективности мероприятий, общие же горизонты творил сам полковник Веневицианов.
Бывший студент, несостоявшийся врач, впрочем, сам нисколько о том не переживавший, «Ома» быстро определился со специализацией. И получалось у него недурственно. Он хорошо знал среду, из которой недавно вынырнул, и к нему эта среда доверия не успела растерять. А что может быть крепче, нежели дружба с весёлой студенческой братвой, скреплённая шестилетним шалопайством и сражениями с занудами – педагогами в вечной битве за зачёты и «уды», посещаемость и успеваемость! Одним словом, «Ому» готовить для внедрения особенного труда не представлялось и предложение о сотрудничестве с подписанием заявления он принял, как мечту всей своей жизни осуществил. Это-то и отпугивало поначалу в нём Веневицианова, не имеет ли агент какой-то внутренней червоточины, нет ли у него противников и врагов, ради мести которым задумал он воспользоваться таким беспощадным и эффективным оружием, как «контора»? Проверки и исследования поручались майору Грейчу, тот перекопал, облазил, высветил, порочащие материалы не нашёл. На этом пока успокоились, а вскоре появились первые результаты работы нового агента, тот творил чудеса, быстро наткнувшись на одну из зарождающихся «опухолей». Прав оказался полковник Веневицианов, имелась эта болезнь и у них в области, не особо столица их обскакала, но горячку пороть, в Москву докладывать он не торопился. Следовало понаблюдать, определиться, не ошибся ли молодой сексот, не сгущает ли краски. Куражила и подтачивала душу шальная мысль – не затеять ли игру с этими инакомыслящими паразитами, как некто Якушев в своё время[80]