– И он его создал сам, – поджал губы Грейч. – Когда мальчишка начинал под моим руководством, за ним не наблюдалось никаких подобных странностей. А он развил у него манию величия! Якушева из него начал творить, видите ли! Новая версия операции «Трест» башку его партийную не покидала! Великих исторических лавров захотелось!..
Старуха, слава богу, выжила, но грянула новая беда – убилась насмерть подружка красотки.
– Из известной «кружковской семёрки», исключая двоих арестованных Шаламовым, и семьянина, укатившего в Саратов, – докладывал Веневицианову почерневший от бессонницы Грейч, – в живых остался один, еврей. Двоих он угробил. Что будем делать?
– Почему он? – У Веневицианова раскалывалась второй день голова от боли, он постоянно прикладывал ко лбу мокрое полотенце, таблетки глотать уже было опасно.
– Больше некому.
– Это ваши инсинуации, – стонал Павел Сергеевич.
– Они основаны на анализе.
– Так где же этот паршивец? – из последних сил заорал Веневициванов. – На что вы все годитесь, если не можете отловить своего же человека!
– Поэтому и затрудняюсь. Много успел узнать паршивец. Но я уверен, он явится к нам сам.
– Когда?
– Когда сделает то, ради чего устроил весь этот концерт. Он заметает следы.
– Что вы называете концертом? Массовые убийства, совершённые психически больным человеком? Похоже, он вздумал чинить над ними свой суд. Его надо остановить до того, пока он не натворил больших бед!
– Есть безобидные средства.
– Что? Не расслышал?
– Автоавария, несчастный случай, электрошок, в конце концов.
– Хлопоты и лишние свидетели.
– Тогда остаётся одно, – криво усмехнувшись, процедил сквозь зубы Грейч. – У нас много водоёмов и ещё больше желающих поплавать в запрещённых для купания местах.
– Ну и пусть… купается, – отмахнулся, как от мухи, слабой рукой Веневицианов. – Только прекратите это сумасшествие…
Нат Убиенный и Воскресший
Сколько ему пришлось уговаривать Варьку, больше рассказывать, только своего он так и не добился: глупая баба, чего с неё взять! Выхода не было, Лаврентий решился действовать в одиночку. Ничего другого теперь, когда время было упущено, он уже придумать не смог бы, так как чувствовал, если придут они к нему, то ждать надо уже этой ночью. Следовало торопиться, так как дел для осуществления его плана предстояло немало.
Варька куда-то убегала, что-то затевала сама, он не вникал, благодарен был уже за то, что не суетилась у него под носом, не лезла к нему со своими вопросами глупыми, не мешала. Когда она возвратилась, он, уже все свои приготовления закончивший, успокоился на диванчике с газетой, лежал, дурачком прикидывался, а внутри всё дрожало, металось; эксперимент, что его голову замутил и завладел наглухо, теперь вдруг показался и ему самому не таким уж верным, а наоборот, не только нелепым и пустым, но страшным непредвиденными последствиями. А всему виной опять эта Варька непутёвая, сама всучила ему дурацкую книжку про сыщика того, Ната Пинкертона, он, читая ещё в первый раз, наткнулся на аналогичный случай, когда герой книжный, применив такой приём, разгадал ужасную тайну своих врагов. После того как про Инку Забурунову сообщил ему Поленов по телефону, появились и у него некоторые соображения по этому поводу, а потом и одолела эта мысль окаянная. Решиться было легче, чем осуществить, но когда удалось всё подготовить, нутро его забило – а что выйдет из этого? что получится? Не сломать бы самому себе шею!
Лежал теперь с газеткой на диване, а самого так и подмывало: не плюнуть ли ему на личные амбиции, не отомстить ведь ему одному ни за Светку, ни за Инку, не выручить и Вадима с Эдиком! Может, и впрямь поступить, как Варька талдычит: сообщить обо всех своих подозрениях кому следует, в милицию или в прокуратуру, и пусть опытные люди, как положено, сами разбираются…
Нет. В милиции, конечно, делать нечего. Им до Ушастого руки коротки добраться, у него удостоверение вон какое! Он сам, Лаврентий, своими глазами видел, должности, правда, не заметил… Кстати, а почему действительно, должности не имелось в корочке?… Но ему та эмблема на корочке красной хорошо известна: щит и меч! Комитет государственной безопасности! А с чего это они Светкой заинтересовались?…
Впрочем, что об этом думать, только ещё больше и так раскалывающуюся от забот голову себе забивать!.. В прокуратуру, конечно, лучше бежать, нежели в милицию. Прокуратура, она над комитетчиками теперь власть имеет полную. Отец рассказывал, и сам Лаврентий догадывается, слушаются сейчас чекисты прокуроров и подчиняются им, кто-то рассказывал, что надзор даже какой-то вроде осуществляют… Вот туда бы и сообщить о своих мучительных соображениях. Они ведь и убийствами занимаются, конечно, они!.. Кому же, как не прокурорам!
Лаврентий даже подскочил на диване от этой мысли, газету выронил.
Как он сразу не допёр-то? Туда и надо ему бежать! Они уж и следствие, вероятно, ведут! Его предположения и все его подозрения им сейчас как раз пригодятся! Они и распутают всю эту чёртову паутину, в которой он запутался, словно муха!
Обхватив голову руками, снова на диван брякнулся.
– Чего это ты? – ткнулась ему под бок Варька и газету заботливо подала. – Чего это ты дёргаешься опять, суматошный?
Она полезла к нему обниматься, что-то, видимо, своё задумала, он поморщился, отодвинулся, но особо противиться не стал.
– К бабке своей бегала? – буркнул он, не отвечая на её поцелуи и лицо отворачивая. – Опять гадала? На меня, наверное?
– На тебя, на тебя, дурачка, – улыбнулась она. – Нужен ты мне! Стефания Израэловна уже давно мне всё про тебя сказала.
– Гадали всё же на меня! – взорвался Лаврентий.
– А почему нет? – так же дёрнулась и Варька. – Ты мне разве чужой?
– Нечего на меня по картам!
– А тебя и не спросил никто.
– Ты уж очень шустрая стала, девка!
– Не замечал, я всегда такая была.
– Обломаю я тебе рога-то, Варька. Ох, обломаю! Дождёшься. – Он махнул рукой, отвернулся.
– Чего бесишься-то? – Неугомонная, нашла она опять его губы. – Лучше меня тебе всё равно никого не найти. Ты радуйся, дурачок маленький. Люби меня. Это быстро пролетит. Не заметишь. А потом, как почую я, сама тебя брошу.
– Чего это? – вытаращил он глаза на неё. – С чего это ты? То так, то эдак? Не любишь, да?
– Врать не стану. Пуще жизни. – Она обняла его снова и поцеловала лёгким поцелуем, словно бабочка крылышком коснулась его губ. – А не быть нам вместе. У тебя своя судьба.
– Дура! Старуху свою, картёжницу, наслушалась!
– Тётушка моя – умная женщина. И добрая. Она и знать будет, а не скажет мне такого, – грустно улыбнулась Варька и поцеловала его опять так же, как бабочка с губ слетела. – Помолчи, дурачок ты мой.
– А чего тогда? – нахмурился Лаврушка. – Родителей моих боишься?
Она вскинула задумчиво брови.
– Так мы уйдём от них, – прижал он её к себе крепче. – Я работать начну. Что нам они! Да я мать уговорю! Мать ради меня что хочешь! И отец ничего не посмеет…
Она закрыла ему рот ладошкой.
– Вот видишь, я сейчас какая! – Она вспорхнула от него с дивана, подняла вверх лёгкие ручки, крутанулась вокруг себя, словно разноцветная юла, в пёстром своём красивом сарафанчике. – Посмотри!
– Иди сюда! – потянулся он к ней жадно.
Она отскочила.
– Такой я всегда не буду! – крутилась она, крича ещё и ещё, и не было сил её остановить, но вдруг она, будто зацепилась за что-то ногами, замерла, застыла, слегка качнувшись, и сказала другим, тихим, голосом. – Только всё кончится однажды. И я уйду. А когда, сама ещё не знаю.
– Ты мне детей нарожай, – схватил он её, увлёкая на диван.
– Зачем тебе? – Она погладила его кудрявую голову. – Дурачок ты мой! Тебя самого растить и растить… А дети у тебя будут! Будут, Лавруш, у тебя детки. Красивые, как и ты. Только я здесь ни при чём буду.
– Вот дурёха-то, – отстранил он её и заглянул в глаза. – Это точно всё бредни Стефании. Ты к ней больше не ходи!
– А я и не ходила.
– А где же ты была так долго?
– Не твоё дело. Ты мне лучше скажи, что это ты тут напридумал без меня?
– А что?
– А люстра где? – Она ткнула рукой в потолок. – Там один крюк торчит?
– Что-то случилось с проводкой, со светом, одним словом, – заёрзал Лаврентий с виноватым видом на диване. – Я её включил, вжик! И света нет.
– Ну?
– Ну я полез. Похоже на замыкание. В общем, в зале света нет.
– Я вызову электрика, – вскочила с дивана она. – Что это за фокусы!
– Не надо. Уже поздно.
– Ничего не поздно, придут, не сломают спин. Они и так ничего не делают.
– Да не строчи ты, как из пулемёта, – остановил её Лаврентий. – Я звонил. Они просили подождать до завтра… Утром придут.
– Так… А люстра всё-таки где? Зачем убрал?
– А ты хотела, чтобы я её совсем кокнул?
– Ну висела б она себе и висела…
– Я её снял, посмотреть хотел…
– Вот. – Варька упёрла руки в бока. – С этого и начинать надо было, голубчик. Сломал материнскую гордость! Хрусталь разбил?
– Ничего не разбивал, – защищался Лаврушка, как нашкодивший мальчишка. – Вон она в спальне, я её туда убрал.
Варвара не поленилась, сходила, убедилась.
– Так, что ещё ты тут без меня натворил?
– Да отстань ты, – отмахнулся Лаврентий. – Нет настроения. Подурачилась, и будя. Не до этого.
– А до чего? – Она, забывшись сразу, ткнулась опять к нему. – Что ты всё мучаешься, Лавруш? Да не придёт никто к нам ночью! С чего ты взял? Что у тебя за мысли дурацкие в голове!
– Ты вот что, – развернул её к себе Лаврентий, крепко обхватив руками и уставившись в глаза. – Будешь мне помогать или нет? Последний раз тебя спрашиваю?
– Ну буду. – Она засмеялась тихо. – Куда от тебя, непутёвого, деться. Буду, буду. Что тебе ещё?
– Тогда слушай. – Он поморщил лоб, подумал. – Я после десяти-одиннадцати, ну тогда ещё решим, один останусь в зале, вот здесь.