В это время, наступившее после августа 1991 года, достаточно было попасться на глаза, войти в доверие к самому малозначительному человеку из окружения Президента, чтобы получить государственную должность на самом верху – в Правительстве, в администрации Президента или в Конституционном суде, – так мало находилось людей, на которых можно было положиться, и так много должностей освободилось сразу.
О том, как это происходило, существует множество рассказов. Например, о назначении на пост министра экономики Нечаева, которому коллеги по институту отказали в праве занять должность заведующего лабораторией из-за неспособности руководить ею, после чего он был сразу же назначен министром, или назначение на пост министра топливно-энергетического комплекса некоего Лопухина, у которого в багаже кроме сомнительного княжеского титула не было ничего – ни знаний, ни опыта. Но, пожалуй, самая печальная история – по последствиям, которые имели место, – это история назначения Зорькина на один из высших постов в государстве.
Появление на политической арене этого небольшого роста человека в самый разгар политического противостояния между парламентом и Президентом, его невнятные, двусмысленные речи, наполненные показным смирением и призывами к согласию, сразу же оживили в памяти образ Иудушки Головлева, одного из запоминающихся героев Салтыкова-Щедрина.
Формированию наполеоновского комплекса у Зорькина способствовали и журналисты, поспешившие объявить его миротворцем, человеком года и т.п. И у человека, который еще полгода назад был никому не известен, как говорят у нас в народе, "крыша поехала".
Ханжество, лицемерие, даже неизвестно откуда появившаяся показная набожность, соединенные со стремлением быть на виду и во что бы то ни стало играть политическую роль, – все это ярко проявилось в ходе процесса над КПСС. Особенно в интервью и выступлениях по поводу неявки в суд Михаила Горбачева. Вот только некоторые выдержки из публичных выступлений В. Зорькина по этому поводу:
"…Я считаю, что своей неявкой в суд Михаил Сергеевич подписал себе приговор… Я думаю, что он продемонстрировал тем самым, что он гражданин не России, я не знаю кого, Федеративной Республики Германии, Италии, в которую он хочет поехать, Франции, в которую он хочет поехать потом, Испании, которую он после этого хочет посетить, Южной Кореи, но только не России. Он не должен забывать, что тем самым он расстался с правами гражданина России…"
"Может, я нарушаю закон, открывая свои эти, так сказать, помыслы, но я все более склоняюсь к тому, что Горбачев в том качестве, в каком он находится сейчас, практически делается ненужным России", и т. д. и т. п.
Все эти эмоциональные, но юридически и этически малограмотные и весьма уязвимые высказывания можно было бы простить обывателю или даже политическому деятелю, но не Председателю Конституционного суда, да еще высказывающему свое мнение во время неоконченного процесса. Можно по-разному оценивать поведение М. Горбачева и отказ его от явки в суд, но напомню еще раз, что судья не имеет права ни оскорблять свидетеля, ни высказывать публично своего мнения, пока процесс не завершен.
Оценивая поведение В. Зорькина по отношению к вопросу о неявке М. Горбачева в суд сегодня, т. е. с учетом последующего поведения Зорькина и его выступлений совместно с Хасбулатовым и Руцким в марте и сентябре – октябре 1993 года, можно сделать вывод о небезосновательности опасений Горбачева, что коммунистическая оппозиция планировала устроить из процесса над КПСС суд над Горбачевым, придав ему с помощью В. Зорькина откровенно политический характер. Но не получилось! Горбачев оказался умнее своих противников, что и рассердило господина Зорькина.
Пока Конституционный суд рассматривал это дело, высказывалось немало мнений, в том числе М. Горбачевым, о необходимости его прекращения как дела, носящего политический, а не правовой характер. Ввиду очевидности того, что мы жили в неконституционной стране, где неконституционными были и компартия, и сама Конституция, и, наконец, сама жизнь, предлагалось вообще закрыть эту тему, а дело прекратить. Конституционный суд поступил иначе: он не рискнул ни признать КПСС и КП РСФСР неконституционными, ни признать их конституционность. Он не прекратил дела, но фактически ушел от принятия решения по главному вопросу под тем предлогом, что КПСС уже распалась и фактически не существует, а Компартия РСФСР не была должным образом оформлена и зарегистрирована.
Вследствие этого коммунисты России оказались поставленными перед дилеммой: если КП РСФСР становится самостоятельной политической партией, заново начинающей свою деятельность, то она не будет правопреемницей КПСС и утрачивает даже гипотетическую возможность претендовать на имущество, оставшееся после КПСС. Если КП РСФСР объявила бы себя составной частью КПСС и в этом качестве претендовала бы на имущество партии, то тем самым она нарушала бы постановление Конституционного суда от 30 ноября 1992 года, а ее структуры подлежали бы роспуску.
Так и закончился этот процесс. После его окончания в одном из интервью бывший Председатель Конституционного суда В. Зорькин дал новое определение понятия права: "Право – это плод определенных компромиссов, который позволяет людям жить в согласии друг с другом в каждую данную минуту". Чисто политическое и прагматическое понимание права и закона, которое удивительно слышать из уст судьи, но которое точно характеризует и политическую ситуацию вокруг процесса, и особенно решение Конституционного суда. Оно действительно было плодом политического компромисса. Но ведь могло быть и хуже, если вспомнить, что все без исключения члены Конституционного суда в этом процессе – бывшие члены КПСС, а один из судей был даже членом ЦК Российской компартии.
И сама КПСС, и суд по делу КПСС уже стали достоянием истории. Но помнить и говорить правду о них необходимо, чтобы будущие поколения россиян получили прочный иммунитет против вируса коммунистической демагогии и обещаний мировой революции и светлого будущего.
Глава 6
История не оставляет следов. Она оставляет лишь последствия, которые не похожи на породившие их обстоятельства.
А. Зиновьев. Зияющие высоты
Что сегодня в России больше всего бросается в глаза?
Секретари, секретари, секретари…
А. Солженицын. Из интервью
После краха коммунистической системы и распада Советского Союза народы России вновь оказались перед необходимостью сделать исторический выбор – заново осознать свое место в мире и найти свой путь в будущее. Как известно, разрушать гораздо легче, чем строить.
Перед народами всех стран посткоммунистического мира возникла проблема создания нового общества, проблема осуществления глубоких экономических и политических реформ. Проблемы эти необычайно сложны и кажутся подчас неразрешимыми. Стандартные рецепты здесь неприемлемы просто в силу нестандартности ситуации.
На протяжении одного столетия России дважды пришлось начинать путь в неведомое: впервые – когда она стремилась построить коммунизм в одной отдельно взятой стране; во второй раз – когда сегодня страна пытается выйти из этого состояния и вернуться на столбовую дорогу развития человеческой цивилизации.
Никто в истории еще не шел этим путем, и на нем нас подстерегает множество опасностей.
Прежде всего, это опасность реставрации старых коммунистических порядков. Она уменьшается с каждым днем, но будет сохраняться до тех пор, пока мы не преодолеем идеологические и психологические стереотипы, которые десятилетиями втирались в кожу и сознание людей. Опасность состоит даже не столько в том, что среди нас живут миллионы бывших функционеров компартии, многие из которых, утратив былую власть и привилегии, мечтают о реванше и всячески мешают нам нормально жить. Главная опасность заключается в другом. О ней прекрасно написал Э. Неизвестный: "Как реформировать этот строй? Ведь воспитан огромный класс идеологических бездельников на всех уровнях, которые живут только за счет того, что все время напоминают публике, что есть советская власть. Что делать с огромными армиями отвыкших от какого-либо труда людей? Недооценивать количество таких людей невозможно…" Добавлю от себя только одну цифру, подтверждающую эти слова: в Советском Союзе было около пятисот тысяч преподавателей истории КПСС, марксизма-ленинизма, научного коммунизма с кандидатскими и докторскими степенями. Все они после краха режима оказались без привычной работы и автоматически в оппозиции к новому строю.
Именно в этом – в живучести идей, а также практики уравнительности, социального иждивенчества, привычки плохо, недобросовестно работать и т. д. – и состоит трагедия посткоммунистического мира. В августе 1991 года наш народ отверг диктат коммунистической партии, выступил против попытки силой вернуть страну в лоно тоталитарного режима. Однако все иллюзии и предрассудки, создававшиеся в течение семидесятипятилетнего господства компартии, никуда не исчезли и сразу исчезнуть не могли.
Как пошутил один из юмористов (кажется, Жванецкий): "Мы все вышли из партии, но партия еще не вышла из нас". Пятая колонна коммунистического тоталитаризма таится в сознании каждого советского человека, хотя сегодня нет уже Советов ни с коммунистами, ни без оных. Люди, выросшие в условиях тоталитарного режима, продолжают мыслить и чувствовать тоталитарно, подчас неосознанно стремясь к утверждению диктата, а не согласия и сотрудничества.
Другая опасность переходного периода заключена в дискредитации в глазах народа всех институтов власти. Когда происходит смена государственного строя, всегда возникает угроза социального хаоса и распада общества. Негативное отношение к власти не может не затронуть основных понятий государства, законности, порядка и т. п., которые утрачивают в глазах народа свою незыблемую ценность.