— А вы знаете, как это название связано с именем графа Шувалова? Нет? А я вам расскажу. Эту территорию в конце восемнадцатого века начал осваивать граф Петр Шувалов. Первыми поселенцами этих краев стали крестьяне из суздальских владений графа. Отсюда возникли название Суздальская слобода и наименования Верхнего, Среднего и Большого озер — Суздальские. И вот здесь, а вовсе не в Дачном, как некоторые думают, появились первые петербургские дачи и дачники. Особой популярностью у дачников пользовался район усадьбы Шуваловых и окружавшие ее территории, и особенно, конечно, Суздальские озера. Здесь строили дачи и летние резиденции, купались летом и катались на санях зимой.
— А теперь там новые русские строят башни, — заметил Гербалайф.
— Да фиг с ними, пусть строят, лишь бы ландшафт не портили, — ответила Варвара. — Принимаете мой ход?
— Принимаем! Двигайся дальше! — сказала Агния.
— Я пойду вниз, к центру, — вот сюда! Теперь у меня Шуваловское кладбище и Спасо-Парголовская церковь.
— А мне-то что выбрать для начала? — сказала Агния, двигая пальцем свою фишку по периметру карты. — Нет, нет, нет… Ага, вот что я выбираю! Пороховые и храм Ильи Пророка!
— Неплохо! — одобрила Варвара. — Ну давай рассказывай.
— Храм-ротонда, очень красивый, полный света и благодати… Но мне он особенно дорог из-за другого: это, девочки, первый храм в Петербурге, настоятель которого еще в конце восьмидесятых осмелился вывесить икону новомучеников и исповедников российских. — И она передвинула фишку на один квадрат к центру.
— Теперь моя очередь! — сказал Гербалайф, потирая руки. — Та-а-ак… Я пойду на город с юга. Вот Московский район начинается… О, площадь Победы, Средняя Рогатка по-настоящему. Вот «стамеску»[7] все знают? Все. А какая там еще стела стоит неподалеку, знаете? Не знаете, я так и думал. А там стоит стела, на которой написано: «Здесь будет установлен памятник святому апостолу Андрею Первозванному»! Вот так! Ну так я пошел дальше к югу?
— Погоди, Андрей, а ты откуда это знаешь — про памятник апостолу Андрею? — спросила Варвара.
— В газете прочитал, сел в метро, поехал и сам посмотрел. Теперь вот жду, когда памятник моему святому откроют.
— Молодец, Андрей! — сказала Агния Львовна. — Шагай и ты на следующий квадрат.
Так закончился первый круг новой «игры в карты». Играли дальше, играли бы и до позднего вечера, если бы через два часа Варвара не разогнала всех «по койкам» — все-таки они были еще больные и слабые: и старушки, и Андрей-Гербалайф. А на другой день после обеда все четверо снова собрались, чтобы продолжить игру.
Через неделю, когда Агния Львовна и Лика Казимировна уже совсем поправились и даже стали выходить на свежий воздух, вернулся из больницы Иннокентий. Но первым его увидела Варвара Симеоновна, которая вывела на прогулку Титаника: по утрам было уже холодно, даже лужи подмерзали, и потому она не разрешала выходить Лике Казимировне.
— Иннокентий! — Она подошла к нему. — Как дела, как здоровье?
Иннокентий стащил с головы вязаную шапку и понурился.
— Василь-Ваныч? — догадалась та, похолодев. Иннокентий кивнул, не подымая головы. Варвара Симеоновна села рядом и положила руку ему на плечо. Помолчали.
— Когда это случилось, Иннокентий? Где?
— В той же больнице, где я лежал, только в другом отделении. Приступ сердечный у него случился от температуры, его и перевели в кардиологию… На второй день Василь-Ваныч и скончался. Я там, в больнице еще узнал. Думал, выйду и заберу его, похороню как-нибудь… А его уже похоронили без меня.
— Где похоронили?
— Ну где нашего брата хоронят — в общей могиле. Может, на Парголовском, а может, на Северном… может, еще где.
— И никаких следов?
— Никаких. Да я ведь и фамилии-то его не знал: Василь-Ваныч да Василь-Ваныч…
— А Гербалайф тоже не знает?
— Спросить надо.
Гербалайф тоже не знал фамилии Василия Ивановича, и, поразмыслив, решили не разыскивать его могилу, а просто отпеть его заочно. Отец Иаков сказал, что это можно. Отпели на Коневском подворье, а потом пошли к Варваре Симеоновне помянуть.
Поминки устроили скромные. Мужчины, Иннокентий, Гербалайф и Димон, ну и Варвара Симеоновна с ними выпили по рюмочке, а Лика Казимировна с Агнией Львовной ограничились поминальным киселем.
— Вот так и я, — сказал Иннокентий, — живу грешно и умру смешно…
— Прям обхохочешься! Ты что говоришь-то? — одернул его Гербалайф.
— Не городите вы чепухи, Иннокентий, не травите душу ни себе, ни нам, — сказала Варвара Симеоновна. — Лучше скажите, что нам с вами делать?
— А что со мной делать? Выжил — ну и дальше жить буду.
— Да разве это жизнь?
— А где я другую возьму?
Другой жизни у Иннокентия не предвиделось.
— Вот что, девочки… и молодые люди. Иннокентию надо найти работу и помочь снять жилье! — с энтузиазмом сказала Лика Казимировна. — Мы должны это сделать, ну просто обязаны!
Иннокентий усмехнулся, а подруги глядели на нее, как смотрят на ребенка, сморозившего глупость.
— Да вы не смейтесь, не смейтесь! Если хотите знать, работу для него я уже нашла!
— Когда ты ее нашла и где? — спросила Варвара Симеоновна.
— А вот прямо здесь и сейчас! У меня есть работа для Иннокентия — Титаника выгуливать.
Не могу же я все время зависеть от добрых людей, верно? То Варенька с ним гуляет, то Андрюша. Мне нужен надежный и постоянный человек! Причем свой человек, чтобы я могла ему Титаника доверить. Иннокентий, а что если я буду платить вам шестьсот рублей в месяц за то, что вы утром и вечером будете выгуливать собаку? Устроит это вас для начала? А там я скажу нашему ветеринару, что у меня есть прогульщик… ну человек, который может собак прогуливать, если хозяевам некогда; глядишь, и другие желающие найдутся. Что вы об этом думаете?
— Да я согласен! А можно, чтобы не шестьсот рублей разом, а по двадцать рублей в день? А то у меня они разлетятся сразу… Большие ж деньги.
— Нет, нельзя! — сказала Агния Львовна. — Я думаю, такие деньги надо вообще по-другому расходовать. Андрей, а что если ты за половину этой суммы, за триста рублей то есть, сдашь угол своему другу Иннокентию?
— Агния Львовна, да я бы с радостью! Да ведь только я сам вроде как на птичьих правах живу…
— Ты это брось, Гербалайф! — возмутился Димон. — Клавдия молчит — ну и ты молчи, живешь — и живи. А угол бездомному другу сдать — дело святое, сдавай на здоровье. Только вот что я вам скажу, ребята… и дамы: надо это дело оформить официально, чтобы Клавдия нас всех из квартиры не погнала под горячую руку. Она может! Иннокентий, у тебя паспорт-то есть?
— Есть, только он у меня без прописки…
— Ну, это как раз поправимо. Поставим тебе временную регистрацию в связи с работой. Лика Казимировна, придется вам договор с Иннокентием на работу заключить! Вы как, согласны?
— Ну еще бы! Тогда уж я совсем спокойна буду за Титаника.
— Нет, вы что все? Вы это серьезно, что ли? — спросил Иннокентий, оглядывая друзей.
— А кто станет шутки шутить на поминках-то? — резонно заметил Димон.
— Да… Да это ж выходит мне вроде как… как наследство от Василь-Ваныча!
— Скорее как наказ — не рисковать впредь своей жизнью, а поправить все, что еще можно поправить, — сказала Агния Львовна.
И тут все выпили по второй рюмке — за новую жизнь Иннокентия Николаевича Павлова, пока гражданина без определенного места жительства, но уже с серьезными видами на жилье и работу.
История третьяГибель и воскресение Титаника
Однажды во двор дома на Кузнечном въехала иномарка с красивой молодой дамой за рулем и девочкой на пассажирском месте, тоже красивой, но с зареванным лицом[8].
— Катерина с Натальей, что ли, к нашим приехали? — спросил Гербалайф.
— Нет, это чужие, — ответил Иннокентий. — И они не к нашим — они к Могильщику.
— А ты почем знаешь?
— Да это же элементарно, Ватсон! — Шел как раз телесериал про Шерлока Холмса, и оба им увлекались: телевизор они нашли на помойке, а Димон им его починил. — У девчонки в руках красный собачий поводок, а собаки в машине нет. И глаза у нее тоже красные. Размышляем и делаем вывод: песик сдох — воскрешать приехали.
— Ты прав, сэр!
— До чего же мерзкий бизнес у этого профессора Магилиани! — слово «профессор» Иннокентий произнес с величайшим сарказмом, совершенно ему не свойственным, благодушному, как почти все бомжи, да и просто хорошо воспитанному по прошлой жизни человеку. Впрочем, Иннокентий уже вышел из категории бомжей, что, между прочим, удается далеко не всякому! У него теперь была постоянная работа, жилье и даже временная регистрация.
Друзья проводили взглядами двух красавиц и очень удивились, заметив через открытую дверь парадной, что те не позвонили к профессору, а сразу стали подниматься по лестнице на второй этаж. Это было странно, потому что до того они остановились перед табличкой у входа в подъезд, гласившей, что тут по таким-то дням и часам ведет прием посетителей профессор Георгий Магилиани, и внимательно ее прочитали.
— Ошибка, сэр! — сказал Гербалайф. — Они все-таки приехали к нашим старушкам.
— Похоже, что так, — согласился Иннокентий. — Интересно, к кому именно?
— Да к Лике Казимировне же!
— Ты прав, друг Гербалайф.
— Сэр!
— ?
— Раз уж я угадал, так теперь сэр — я.
— Да пожалуйста! Ну и как ты думаешь, сэр, зачем они приехали?
— Может, хотят пригласить нашего Титаника к невесте?
— Возможно. А если так, то ты поедешь с ними — можешь идти повязывать галстук.
— Это еще зачем? — опешил Иннокентий.
— Галстук-то? Для солидности.
— Да нет, я не про галстук: ехать мне с ними зачем?
— Ну, а кому же еще быть шафером на собачьей свадьбе, как не тебе, друг мой Кеша? — Иннокентий служил собачьим гувернером при Титанике, йоркширском терьере Лики Казимировны. Причем служил совершенно официально, о чем был составлен соответствующий договор о найме; служба приносила ему не только заработок, половины которого якобы хватало на оплату угла у гражданина Андрея Гербера, то есть Гербалайфа, но и давала право на временную регистрацию. Ради чего рабочее место, собственно, и было создано добросердечными и предприимчивыми старушками-подружками со