— Давно вас не было. С осени, считай.
— Осенью? — удивилась Федорова.
— Петр был. Баню топил, видела. Бегал. На синенькой машинке вот этой приезжал. Новая, что ли? Та, что на дороге сейчас.
— Это Женина машина. Не наша. Не мог Петр на ней приезжать, — улыбается Федорова.
— Так и Женя была. Здрасте, — Зина с благодарностью принимает стопку. — Вижу тогда, баня топится, а машин нет. Думаю, никак кто чужой. Зашла во двор, а там синенькая эта под навесом. Потом и Петра увидела, издалека правда, и деушку. Смотрю — хозяева, все спокойно, не пошла дальше здороваться. Ну, с Рожжеством еще раз.
Зина, закусив водку пирогом, изумленно мычит с полным ртом на новый плазменный телевизор.
Кардиолог
Теплый дождик висит на улице, теплый, но грустный, — сентябрь. Вот в мае и в ледяной ливень весело на душе — впереди целое желтое лето. Хотя в маленьком кафе даже уютно от пасмурного света в огромные стеклины окон. Кирпичная кладка в интерьере, горят зеленые колпачки ламп над барной стойкой, кофемашина негромко, запах булочек с корицей, колготки плотные надо купить, ну здравствуй, осень. Две высокие девушки прошуршали пакетами к диванчикам у стены, блестящий тренч на круглую вешалку рядом, куда бы зонт, лавандовый раф, пожалуйста, ой, и коньяк буду, ты будешь коньяк?
— Она, главное, лайкать не лайкает, а в комменты лезет, типа отметилась такая. А про лайк якобы забыла... бесит.
— Да ладно тебе про нее. Скажи лучше, где вы с ним познакомились? — Вторая девушка окинула подругу далеким ревнивым взглядом.
Первая помолчала немного, остреньким носом в меню.
— Где-где, да все на той же помойке, — отмахнулась. — На сайте, конечно.
Тоня усмехнулась: вот, и она там же познакомилась с мужчиной, которого ждет; хорошо это она про помойку, и коньяк бы сейчас не помешал. Тоня волновалась: на этот раз рыба шла крупная, она даже представляла себе эту замечательно крупную сверкающую рыбину, бьет сильным хвостом по доскам палубы. Хирург-кардиолог, в город приехал из Питера, поднимать кардиоцентр, званий по горло, она даже не старалась запоминать. Моложавый, загорелый, богатый. Жена, дизайнер по интерьерам, осталась в Питере, дети взрослые уже, потому он жил один в просторной съемной квартире с видом на собор. На сайте фото не было, и имя другое — ну, так все женатики делают. Потом только, после двух недель переписки, он прислал ей свою фотографию. Ох, этот хирург — она будет очень стараться ничего не испортить. Ну не совсем же дура: промолчит, когда про Гумилева, а если уж никак, то будет с интересом расспрашивать, название книги в телефон запишет или что там Гумилев писал, это их трогает, этих заумных. Главное, быть обаятельной и искренней. “Мне по гороскопу в мае замуж, все, без никаких, сорок три уже, не до шуток”, — смешила она себя.
У Тони темные глаза и золотистые локоны, почти натуральный цвет, необычно очень, кожа фарфоровая. Не красивое — прекрасное лицо, так ей один сказал. Стать, рост, вот только полновата и задницу раскормила, они все и бегут из-за задницы, не перезванивают потом, — надо сейчас не вставать до последнего, пока не влюбится совсем. Розовая улыбка, пальчики в колечках, смех грудной особенный — ничего, ничего. При такой внешности быть одной — все удивляются в салоне.
Вот он.
Здороваясь, она подняла к нему свое прекрасное лицо, нежный кулак под подбородок. Залучилась темными глазами, беззащитная. Сразу увидела, что нравится очень.
— Здравствуйте, Тоня, — он пододвинул кресло, подался к ней.
Как-то интеллигентно подался, не то что тот придурок два года назад: уронил тяжело локти на стол, взгляд свой в нее засадил, все нутро взбаламутилось, два года на чмо убито.
— Что-то невероятное, — коснулась она букета в крафте.
“Из до-ро-гих”, — отпечатала в голове. Опять разволновалась: не упустить бы. Услышала, как громко замолчали соплячки на диванчике, разглядывая их. Одна зашипела: “Вот ты марсала спрашивала. У него джемпер”.
Темно-вишневый джемпер, брюки цвета беж, развел ладони над меню: вы красавица. Знаю, милый. Вслух застенчиво благодарила.
Он, конечно, сразу предлагал ей встретиться — мужчины нетерпеливы. Не скрывал, что ему нужен секс, и здесь, на сайте, он именно поэтому — а где же еще искать девушку в чужом городе? Милую постоянную Тонечку — вот именно о ней он мечтал в это одинокое лето.
“Да ладно, — писала она в ответ. — У вас в клинике, наверное, на каждом этаже по медсестре и докторше”.
Он отвечал, что у него уже не тот статус, намекая, что несолидно ему на работе этим заниматься, — ну а что, выглядело правдиво. Потом Тоня навела справки и через знакомую медсестру узнала, что ее хирург перетрахал полкардиоцентра пять лет назад в такой же длительной командировке. Правда, в этот приезд с девушками не замечен, очень достойно себя ведет. А ведь пел ей, что ему важнее качество, а не количество. Она упрекнула, он моментально откликнулся: “Так потому и полцентра, что качество важнее, а так бы весь центр пришлось”. Она расхохоталась: как же он ей нравился! И да, себе, конечно же, приписывала его хорошее поведение на этот раз.
Со встречей она тянула, цену себе набивала; он, послушный, уже не торопил, вроде даже с удовольствием писал и писал ей каждый день. Вечером Тоня по нескольку раз перечитывала дневные разговоры: так мило писал, нежно, какая молодец она, почти ни разу нигде не прокололась — только однажды он попросил не привешивать ему смайлики и наклейки, шутил, что староват вглядываться в лица этих Колобков. Смешно.
Пару раз в начале переписки отправлял ей книги в pdf, она горячо благодарила и даже прочитала в одной из них три страницы, удивляясь, что все понимает и ей даже нравится.
Он писал, что, кажется, влюбился, — она пожимала плечами: “То ли еще будет”. На “ты” перейти не захотел, когда она предложила: за месяц уже можно было. Начал огород городить: хрупкое “ты” не выдержит груза моего обожания. Несколько раз это сообщение перечитала. С придурью он, конечно, но красиво.
От Тони не укрылось, что первое очарование вдруг оставило его.
— Давайте еще кофе? — он поднимает глаза от меню.
Она знала этот чуть-чуть растерянный скользящий взгляд: старовата. Он словно любуется издалека, а сам морщины посчитал. Ну приврала она в своей анкете насчет возраста, а кто там не врет. И “еще кофе” означает, что передумал он насчет ужина, вернее, не понимает, как дальше. На малолеток за ее спиной уже два раза взглянул.
Она задвигалась, вдруг рассмеялась:
— Сейчас, пока к тебе шла, мальчик с девочкой навстречу, представляешь...
Рассказывала, как он идет и сверху этой своей девочке талдычит... Тоня открыла заметки в телефоне:
— Щас, погоди, — коснулась его руки мимолетно. — Так вот талдычит: “Воздушные жиклёры вместе с топливными регулируют оптимальную работу карбюратора...”, а девчонка висит на нем, голову задрала и так влюбленно ему: “Прикоооольно”.
Тоня рассказывает историю раз восьмой. Ее оживление выверено, а руки красиво летают.
— Как ты это запомнила? — изумляется он.
— Я специально для тебя! Бежала и как попугай твердила, здесь уже записала, и то не все, — хохочет она. — Жиклёр же, правильно, жиклёр?
Двое смеются в маленьком кафе — это так объединяет.
— Тонечка, пойдемте ужинать! Что мы здесь делаем?
Историю эту она слышала от Светки Подлесной три года назад на встрече выпускников. Главное, до того, как Светка с ней вылезла, Прохоров ухаживал за Тоней. Уже мурчал ей на ушко: “К тебе или ко мне?” А тут Подлесная со своей историей, она, правда, потом еще много чего рассказывала, но Тоня помнит, что именно на этой первой глаза Прохорова засияли в сторону болтливой Светки. Нет, Тоня тоже со всеми смеялась, но вот чтобы так резко переметнуться — она вообще не поняла. Через полгода они поженились, Прохоров с Подлесной. Слов мальчишки она, конечно, тогда не запомнила. Между прочим, Тоня сообразила, что их можно заменить любой чушью технической, научной, нашла в компьютере про жиклёр, не дура.
Эх, побольше бы таких историй, реально же спасают, но где их взять.
Он протянул руку к ее плащу, чтобы помочь одеться. Она встала и, повернувшись к нему спиной, почувствовала, как он там внутренне ахнул на ее размеры. Опять замолчали девицы на диванчике, ударило в лопатки недоброй тишиной. Еще и ростом он меньше, но поздно, милый, — ужинать.
— Все, я решила убрать свою анкету с сайта. Не могу больше, козел на козле, — мрачно высказалась маникюрша Людмила, подплевывая табачную крошку с губы.
Тоня молча улыбалась, кивала головой, соглашаясь. Они курили на крылечке салона, залитом последним низким солнцем, тихо вокруг, только звук ножниц за спиной, и яблоко сорвалось с ветки, стукнуло, покатилось в траве. Тоня счастливо прикрыла глаза: ну и пусть осень, ей теперь не страшно.
— Я с вас умираю, девушки, — администратор проносит мимо бисквит из булочной. — Утром мы анкеты убираем, потом весь день в телефонах шебуршимся между записью, что уж вам там пишут — не знаю, но к вечеру уже будете друг другу ногти красить, укладочку — и по новой. То я вас не знаю...
Девушки смеются, Людмила протягивает Тоне “орбит”: будешь? Тоня качает головой. Как же ей хочется рассказать о вчерашнем вечере. Но она с самого начала, как познакомилась со своим кардиологом, решила молчать, чтобы не сглазить. Она догадалась, что судьбе нужна жертва, нельзя все время просить и просить, и ничего взамен. Вот и платит молчанием целый месяц уже. За ее сдержанность отдадут ей его с потрохами, так загадала.
Вчера из ресторана поехали к нему. Как по нотам все: консьерж отвернулся, когда они вошли в подъезд, подсвеченный собор в окна, джаз еле-еле, по всей квартире запах арбуза и виски. Тоня элегантно поджала ноги на белом диване: она где-то читала, что, если вот так с ногами — это знак доверия мужчине, ну, и как призыв, что ли.
— Главное, у меня написано в анкете, что я умею и люблю вязать, — это они столкнулись с Людмилой у полок с химсоставами. — Каждый второй, каждый просит меня что-нибудь ему связать. Это что за идиотизм?