го года июня в 28 по указу Ея императорского величества в коллегии Иностранных дел определено, уволенному по высочайшему Ея императорского величества имянному повелению для продолжения наук в чюжие край на четыре года лейб-кирасирскаго полку карнету графу Павлу Строганову дать для свободнаго проезда паспорт с возвратом сюда, с находящимся при нем учителем Его французом Ромом, камердинером швейцарцем Клеманом и служителями Андреем Воронихиным и отпущенным вечно на волю покойнаго статского советника князя Мещерского жены княгини Александры Мещерской* [вставка: *Андреем Мясниковым], из которых о первых двух на требование коллегии из Санкт-Петербургскаго губернскаго правления справков показано, что до них Рома и Клемана в реченном правлении никаких дел нет.
Дорога за границу была открыта, и 5/16 июля П.А. Строганов и Ж. Ромм покинули Петербург[525]. Судя по письмам Павла отцу, 8/19 июля путешественники были в Новгороде, а неделю спустя пересекли российскую границу и 15/26 июля находились уже в Мемеле (Восточная Пруссия)[526]. Их путь лежал в Западную Европу, где Попо предстояло продолжить свое образование.
Глава 5Швейцарские «Университеты»
Покинув пределы России, Ромм и его подопечный направились во Францию. До начала учебных занятий в Женеве, где Попо предстояло продолжить свое образование, Ромм хотел посетить Риом и после долгой разлуки повидать родных и близких. Чтобы иметь для этого больше времени, путешественники торопились, о чем можно судить по датам писем, отправляемых Павлом с дороги. В Мемеле, куда они прибыли 15/26 июля, им посоветовали наиболее короткий путь – берегом Балтийского моря. Любезный директор местной почты даже выслал вперед нарочного предупредить, чтобы для них на почтовых станциях заранее приготовили сменных лошадей[527]. Мера оказалась совсем не лишней: ехать по песку было трудно, и порою приходилось запрягать в карету до 12 лошадей разом. На остановках Попо и Воронихин развлекались, собирая рассеянный по берегу янтарь. Им удалось найти несколько довольно крупных кусков, но, увы, ни одного с застывшим внутри насекомым, как им особенно хотелось. Об этом Попо написал отцу уже из Кенигсберга 17/28 июля[528]. Заметим, в своих посланиях он ни словом не упоминает о впечатлениях, которое на него произвели увиденные по пути города. Путешественники явно слишком спешили, чтобы осматривать достопримечательности. И даже впечатление от Берлина оказалось достаточно поверхностным:
Город Берлин, конечно же, один из самых прекрасных в Европе. Дворец – здание великолепной красоты. Особенно восхитительной мне показалась его архитектура. Здесь также есть две великолепные церкви и много других прекрасных зданий, но мы никуда не заходили. Этот город, очень большой и очень красивый, выглядит совершенно пустынным, особенно летом[529].
Примерно 1/12 августа путешественники приехали в Страсбург (Ромм в письме А.С. Строганову от 9/20 августа сообщал, что они находятся там уже восемь дней[530]). Здесь Попо смог порадоваться встрече с троюродным братом – Григорием Строгановым, а Ромм – со своим другом и земляком Демишелем, служившим у юного барона гувернером. Остановку в Страсбурге Ромм постарался использовать и в педагогических целях: каждый день под его руководством оба юноши занимались плаванием. Кроме того, они все вместе посетили оружейный завод, где познакомились с местной технологией изготовления артиллерийских орудий[531], а также побывали на сеансе «магнетизма», каковой, судя по описанию его Павлом, представлял собою обычный гипноз[532].
Затем Ромм и его подопечный продолжили свой путь на запад. Уже 14/25 августа гувернер сообщил А.С. Строганову из Версаля о том, как тепло его и юного графа приняли графиня д’Арвиль и графиня Сегюр, супруга французского посланника в России[533]. Неделю спустя Павел написал отцу из Парижа о встрече с его старым другом, знаменитым художником Г. Робером[534].
В Париже они пробыли весь сентябрь. Графу А.С. Строганову ни гувернер, ни Попо в эти недели, похоже, не писали (по крайней мере, до нас такие письма не дошли), а в посланиях Ромма на родину об их жизни в столице практически ничего не сказано. Ромм в основном рассуждал об их предстоящем визите в Овернь. Любопытно его предостережение друзьям, высказанное в одном из посланий: «Я заканчиваю это письмо просьбой к Вам проявлять благоразумие и осмотрительность в своих вопросах и замечаниях о России, когда при этом будет присутствовать Попо. В его отсутствие я доставлю себе удовольствие высказать Вам вслух свои мысли. Я должен укреплять в нем те чувства, которые привязывают его к отчизне»[535]. Очевидно, по мнению Ромма, те впечатления о России, которыми он собирался поделиться с друзьями, такие чувства у его ученика едва ли укрепили бы.
Поездка в Риом состоялась в конце сентября. О ней Павел Строганов кратко рассказал в письме матери[536] и несколько более подробно – в письме отцу:
Мой дорогой папа,
Мы прибыли в Риом 22 сентября. У ворот города мы встретили друзей господина Ромма, в полном составе спешивших к нему навстречу. [Они] проводили его к матери, которая его расцеловала, так же как и сестры. Их радость невозможно описать. Три-четыре дня мы провели в городе, а потом находились в Жимо, где осматривали земельные владения господина Ромма и его дом. Он был счастлив оказаться в кругу семьи, и мне было радостно его там видеть. Затем мы посетили виноградники, которые весьма красивы. Несколько дней назад я испортил настроение господину Ромму, противоречил ему из упрямства, а потом сам на себя из-за этого досадовал. Теперь у нас все хорошо, и я обещаю, что в будущем это больше не повторится. Мне доставило огромную радость получение Ваших писем от 21 и 28 августа. Предыдущие были переправлены господином Франком в Женеву, что отдаляет от меня на месяц удовольствие их прочитать. Прошу засвидетельствовать мое почтение дяде [барону А.Н. Строганову, отцу Григория Строганова][537].
То, что господин Франк, страсбургский банкир А.С. Строганова, переправил в Женеву пришедшие из Петербурга письма, означало только одно: Павел и его учитель слишком долго загостились в Оверни и уже давно должны были находиться в Швейцарии. Впрочем, Ромм и сам, видимо, чувствовал это, почему и счел нужным в послании из Риома поблагодарить графа за понимание, проявленное к его, Ромма, сыновним чувствам[538].
Покинув Овернь в 20-х числах октября 1786 г.[539], Ромм и Попо прибыли в Женеву 27-го[540]. Здесь, в Швейцарии, им довелось провести целых полтора года. Однако, как ни странно, этот период их совместной жизни, наиболее важный для образования Павла Строганова, получил в научной литературе еще более скромное освещение, чем даже российский.
М. де Виссак уделил ему в своей книге лишь пару параграфов 6-й главы (9 страниц)[541], а великий князь Николай Михайлович и того меньше – всего 4 страницы, большую часть которых занимает письмо Ромма со сравнительной психологической характеристикой Павла и Григория Строгановых, не имеющее прямого отношения к теме учебы Попо в Швейцарии[542]. Более того, российский историк датировал их прибытие в Женеву ноябрем 1787 г., то есть ошибся на целый год[543]. Едва ли это была опечатка, поскольку та же дата приводится и во французском издании книги[544]. По-видимому, историк просто спутал два визита своего героя в Женеву: первый, продолжавшийся с ноября 1786 г. по июнь 1787 г., и второй – с ноября 1787 г. по май 1788 г. А. Галанте-Гарроне также достаточно бегло упомянул об этом периоде жизни Ромма, поскольку не имел доступа к московским архивам, где сосредоточены основные источники по данному сюжету[545].
Почему же в качестве дальнейшего места продолжения учебы Павла была избрана именно Швейцария, а точнее, Женева? Полагаю, на то имелось несколько причин. Прежде всего надо отметить, что четвертью века ранее отец Павла, Александр Сергеевич Строганов, учился два года в Женеве у Якоба Верне (1698–1789), известного теолога, историка и философа. У старого графа с тех пор имелись в этом городе дружеские связи, которые могли оказаться полезны его сыну.
Возможно, определенную роль сыграло и то, что Женева была родным городом Руссо, который с гордостью носил звание ее гражданина и до конца жизни хранил довольно идеализированные представления о ее порядках. Ромм же, как мы знаем, испытывал явную симпатию к идеям этого философа.
И все же главной причиной, по которой выбор пал на Женеву, думаю, было то, что этот город являл тогда собою поистине уникальный центр естественно-научных исследований, не имевший аналогов в Европе. Эта уникальность определялась отнюдь не количеством проживавших там ученых, хотя и оно было достаточно высоким. По подсчетам историков науки, в период с 1770 по 1820 г. в Женеве работало от 35 до 50 исследователей, 15 из которых можно считать величинами мирового уровня. Десять из них были иностранными членами или членами-корреспондентами четырех крупнейших европейских академий наук: Парижской, Лондонской (Королевское общество), Берлинской и Петербургской