– Да она еще и психическая!
Оценив выражение Наткиного лица, дама посторонилась, смешно притиснулась к мужичонке вдвое мельче ее и, прикрываясь его хилым телом и вытирая спиной побелку со стены, в обход Натки с Сенькой заторопилась вниз по лестнице.
– Мам, это что за Стервелла? – возмущенно спросил Сенька, проводив быстро удаляющуюся пару взглядом.
– Не ругайся, – машинально одернула его Натка.
У нее в ушах гудело, в глазах искрило, руку с пакетом мучительно скрутило судорогой – не разжать.
– Да вовсе я не ругаюсь! Стервелла – это же такая злобная тетка из кино про далматинцев, она еще хотела себе шубу из маленьких щеночков…
– Шкуру снять, – пробормотала Натка. – По миру нас пустить. А не пошли бы вы? «Обязалась освободить жилплощадь»! Что-то я не припоминаю…
– Мам, мам, а чего эта Стервелла хотела? Из квартиры нас выселить? А почему? Мы же не станем выселяться? Я тут привык, у меня друг Ванька в соседнем подъезде…
Натка наконец ожила, подскочила к соседней квартире и с силой дернула ручку, вытягивая на лестничную площадку Веру Марковну, прилипшую к двери с другой стороны.
– Что она вам наговорила, эта тетка?!
– Тихо, тихо, Наташенька, что ты, в самом-то деле… – Вера Марковна сделала скорбное лицо, сокрушенно поцокала языком, заговорила напевно, жалостливо. – Ну, продала ты за бесценок квартиру, от бабушки тебе доставшуюся, родовое, можно сказать, гнездо, ну, видать, припекло тебя, с деньгами совсем плохо стало, и то сказать – безмужняя женщина, мать-одиночка, образования нормального нет, работа дурацкая, откуда тут доходы…
– Я не интересуюсь вашим мнением обо мне и моих доходах! – Натка с трудом сдерживалась, ей отчаянно захотелось распахнуть дверь пошире, а потом хлопнуть ею так, чтобы вредная бабка оторвалась и пролетела через всю квартиру, свое собственное родовое гнездышко, на финише впечатавшись в стену, как прихлопнутый тапкой таракан. – Я спрашиваю, что говорила эта тетка?!
– Да то же самое, что и тебе, – Вера Марковна на всякий случай отлепилась от двери и шагнула назад в коридор. Оттуда ее голос слышался глухо, как из чулана. – Сказала, что ты продала квартиру. Недорого, всего за сто тыщ рублей… Что ж ты чужой бабе-то продала, дура, могла ведь сначала соседям предложить, у меня вон внуки без своего жилья маются, все ищут себе недорогую квартирку!
Натка с грохотом захлопнула дверь. Господи, да что же это происходит? Просто кошмар какой-то…
– Мам… – опасливо позвал ее Сенька.
Она перевела остекленевший и блестящий от закипающих горячих слез взгляд на сына.
– А давай мы тете Лене позвоним? И дяде Косте. Или Киту…
– Устами младенца, – Натка криво усмехнулась, с трудом разжала кулак и отдала Сеньке пакет. – Подержи-ка, я ключи достану.
Она открыла дверь (два двадцать на девяносто), тщательно вытерла ноги о коврик (никакое не бомжацкое мочало – циновка из пальмового волокна), вошла в квартиру (родовое гнездо, якобы проданное кому-то за сто тысяч рублей). Переобулась в тапки, протопала в кухню, вспомнила:
– Сенька, пакет!
Сын принес покупки, поставил на стол, замер, глядя на нее серьезно и грустно:
– Мам, что делать будем?
– Ты переоденешься и будешь делать уроки, а я…
Больше всего Натке хотелось закрыть лицо руками и рыдать, рыдать… А кто-то гладил бы по голове и утешал, успокаивал, говорил, что все устроится. И чтобы действительно все устроилось как можно скорее и лучше… Но она сделала над собой усилие и сказала:
– А я приготовлю ужин. Сегодня у нас, наверное, будут гости – тетя Лена и дядя Костя…
– Ура! – Сенька подпрыгнул – школьное барахло в ранце за его плечами громыхнуло, – унесся к себе, и окрыленный, зашебуршал чем-то у себя в комнате.
– Надеюсь, он не вещи собирает, – пробормотала Натка себе под нос и машинально посмотрела на яркий календарь, украшающий стену.
Стервелла дала ей всего два дня, и время пошло…
Воспользоваться полезным советом, который дала мне Машка, не получилось. Пока я искала в кухонных шкафчиках редко используемый порошок горчицы, чтобы насыпать его в таз с горячей водой, в брошенной в прихожей сумке надрывно зазвонил телефон.
– Сейчас, сейчас! – я стояла на табуретке, заглядывая на верхнюю полку, и быстро вернуться вниз могла разве что в режиме падения. – Да кто же там такой нетерпеливый…
– Это теть Наташа! – оповестила меня Сашка.
Ей надоело слушать трезвон, и она залезла в мою сумку, но опоздала: звонок прекратился.
– Мать, а ты знаешь, что современный человек заглядывает в свой мобильник в среднем двадцать раз в день? А ты, похоже, только дважды, утром и вечером! – Дочь принесла мне телефон и заодно уличила мать в отсталости. – У тебя тут целых четыре непрочитанных сообщения, как так вообще можно жить?
– Трудно, – согласилась я, осторожно разворачиваясь к дочке передом, к шкафчику задом. Табуретка дернулась и скрипнула, я испугалась и замерла. – Трудна такая жизнь и, возможно, непродолжительна! Дай мне руку, пожалуйста.
– На, – Сашка протянула мне мобильник.
– Просто руку, без телефона! Помоги матери с табуретки слезть!
– Ой, как все плохо, как запущенно! А я давно говорю, тебе без йоги никак, вон, уже руки-ноги почти не гнутся, – заворчала дочь, но все же помогла мне спуститься.
– Без комментариев, пожалуйста, – попросила я и забрала у нее свой телефон.
Четырьмя сообщениями в моем телефоне оказались эсэмэски от банка, который настойчиво предлагал мне кредит на особых условиях, из магазина шуб, где началась распродажа, от Таганцева и от Натки. Банк с магазином я проигнорировала, хотя в комплекте их сообщения смотрелись вполне органично, образуя понятный императив: возьмите наконец, Елена Владимировна, потребительский кредит и купите уже себе приличную шубу…
Таганцев был лаконичен. Он явно спешил и потому полностью пренебрег знаками препинания. «Завтра занят далеко», – написал мне дорогой Константин Сергеевич. К чему мне эта информация, я не поняла. Не то чтобы я была совершенно безразлична к событиям в жизни доброго друга, просто у него работа такая – он вечно занят и постоянно где-то пропадает.
А потом я прочитала поступившее несколько раньше сообщение от Натки, и пазл сложился. «Приезжайте скорей, дело важное!» – написала сестра. Судя по множественному числу – «приезжайте», – она это не мне одной скинула. Наверное, Таганцев получил аналогичное эсэмэс, вот и ответил в смысле «не могу, я сейчас далеко и очень занят, буду завтра». При этом в спешке он ошибся адресатом и отправил свое сообщение не той Кузнецовой – не Наталье, а Елене.
Очень довольная собственной догадливостью и рассудительностью, я перезвонила сестре и спросила:
– Привет, прости, только что увидела твое сообщение. Твое срочное дело еще не перестало быть важным?
– Наоборот, теперь это уже вопрос жизни и смерти, – угрюмо ответила Натка.
– Не пугай меня, – я на всякий случай присела на табуретку, от которой не успела далеко отойти. – Что-то угрожает твоей жизни?
– Моей жизни в родной квартире, – уточнила сестрица. – У меня ее отнимают.
– Жизнь?! – я окончательно запуталась.
– Квартиру! – Натка рявкнула, но сразу же устыдилась собственной грубости и заговорила жалобно, с просительными интонациями: – Лен, ты приедешь? Я просто в отчаянии и не знаю, что мне делать! Надеялась, что вы с Таганцевым поможете, но ты вот трубку не берешь, он тоже не отвечает…
– Таганцев очень занят, он сейчас далеко, вернется только завтра, – машинально ответила я. – Так что у тебя снова случилось-то? Объясни толком.
– Ну, во‐первых, я нашла Галину Плетневу…
– Нашла? Ну, слава богу! – я обрадовалась. – И что же с ней было-то?
– С той, которую я нашла, все в порядке, только ее с работы турнули, – в Наткином голосе радости не было ни капельки. – Оказалось, что Галина Плетнева из риелторского агентства «Санторин» – это совсем другая женщина. А та Галина, с которой была знакома я, и в самом деле мошенница. Она подставила настоящую Галину, называясь клиентам ее именем, и правильную Галину из агентства несправедливо уволили…
– А неправильная так и не нашлась?
– Нет, – Натка душераздирающе вздохнула. – Зато появилась другая гадкая тетка, и с ней мужик. Они поджидали нас с Сенькой на лестнице, уже мерки всякие там снимали, представляешь? Хотят и дверь менять, и коврик, и плитку…
– Какой коврик? Какую плитку?!
– Мой любимый коврик из кокосовой копры, классный такой, с губастой мордочкой туземца, помнишь?
– С губастой мордочкой, – автоматически повторила я.
Потом встряхнулась:
– Натка, о чем ты говоришь, не понимаю?
– Приходили какие-то люди, сказали, что я им продала свою квартиру, и велели мне освободить ее в двухдневный срок!
– Ты продала квартиру?! – я схватилась за сердце.
– Да что я – дура, продавать свою квартиру за сто тысяч рублей?! Таких цен не бывает!
– Бывают, – машинально возразила я. – С учетом амортизации жилья и износа строения остаточная стоимость квартиры может быть очень низкой, хотя сто тысяч для Москвы – это, конечно, ни в какие ворота… Натка! Эти люди, может, тебя просто разыгрывали? Пугали? Или адресом ошиблись?
– Ну, не знаю… Тетка держалась очень уверенно и еще бумагами какими-то размахивала…
– А ты разве подписывала какие-то бумаги?
– Ну, да, конечно, а как же! В кафе с Галиной, когда ей деньги отдавала! Что-то подписывала…
– Что-то? Ты что же, подписала документы, не читая?!
По краю моего замутненного гневом сознания солнечной золотой рыбкой проплыла одинокая позитивная мысль: как хорошо, что я не поехала к Натке и слышу все это по телефону! Была бы сейчас сестрица рядом со мной – я бы ее точно убила!
– Натка, ты идиотка!
– Блин, Лена, да когда мне было их читать, эти документы, – обиделась сестрица. – Галина меня торопила, мол, цигель-цигель, ай-лю-лю, надо спешить, пока бабка не передумала, и еще я на работу ужасно опаздывала, – судя по влажному хрюканью в трубке, Натка уже давилась слезами.