– Спасите! Помогите! – завопила я уже осмысленно и так громко, что в дальнем конце контейнера заворочалась и, кажется, свалилась со стола разбуженная Натка. – Выпустите нас!
– Выпустил бы, да ключа нет, – сказал знакомый голос. – Но это мы решим. Лен, это ты там?
– Таганцев! – я чуть не расплакалась. – Миленький! Да, это я!
– Это мы! – в дверь с разбегу шумно влепилась Натка, у которой на радостях вдруг прорезался голос. – Костенька, родненький, выпусти нас отсюда!
– Выпущу, выпущу… Вы живые, целые?
– Да, да!
– Ну, потерпите еще немного, тут нужен спец с инструментом…
Таганцев замолчал, видно, ушел, и еще какое-то время – по-моему, вечность! – мы с Наткой нетерпеливо ждали развития событий. Потом лейтенант вернулся, скомандовал:
– Девчонки, отойдите подальше!
Мы отошли, и за дверью загремело, зашумело, истерически завизжало.
– Он спиливает замок! – покричала мне в ухо Натка.
Я кивнула и пригладила растрепанные волосы. Представляю, какой у нас сейчас видок…
Снова зашумело, заскрипело, и вдруг в глаза ударил острый свет. Я охнула и закрылась ладонью, а голос Таганцева рявкнул:
– Да убери фонарик, идиот! – и стало ясно, что наш друг там не один.
В самом деле, меня под оба локтя подхватили чьи-то крепкие руки, потянули на свет, закружили, усадили на что-то твердое, закутали в мягкое, теплое.
– Натка! – позвала я, мучительно жмурясь.
После абсолютной черноты ловушки обыкновенная ночная тьма, подсвеченная звездами, луной, одиноким фонарем и разноцветными городскими огнями за периметром казалась праздничной и яркой, как дискотека.
– Я здесь, – где-то рядом откликнулась Натка.
– Костя! – позвала я нашего спасителя. – Ты вообще как тут оказался? Каким чудесным образом?
– Ну, привет! – передо мной появилось лицо Таганцева, присевшего на корточки. – Я же говорил, что вернусь – и мы встретимся, вы не могли подождать? Я приехал – тебя дома нет, Натки тоже, телефоны вне зоны, пацан в панике, кричит: «Стервелла озверела!» При чем тут мультик про собачек, я не понял?
– Про мультик потом объясню, ты как нашел нас?
– Так Сенька же вспомнил, что вы намылились ехать к какой-то подружке соседской бабуси, я к ней сходил, к другой старушенции съездил, а у той, слава богу, с памятью все в порядке, она мне и сказала: назначил, мол, им встречу какой-то следователь у новостройки на Монтажной, где «Пятерочка», – Таганцев покрутил головой. – Ну, Елена Владимировна, вот от тебя я такой дурости не ожидал! Ладно бы Натка…
– А что Натка, все Натка да Натка, – сипло заворчала сестрица, бесцеремонно потеснив меня на бетонном насесте. – Подвинься, Ленка… Между прочим, если бы я не включила при той старушенции громкую связь, никто бы не узнал, где мы!
– И все равно скажи спасибо сестре, – хмыкнул лейтенант, поднимаясь. – Если бы не она, я бы вас тут не нашел. Припереться на стройку на шпильках – это, Лена, тупо до гениальности!
– Ты нашел нас по следам каблуков? – догадалась я.
– Ну! Прям классика жанра! – Таганцев весело ухмыльнулся и снова посерьезнел. – Так, красавицы, нам с ребятами тут надо внимательно осмотреться, поработать, а вам бы по сто грамм и в кроватку. Давайте-ка по домам.
– С радостью, – я заворочалась, встала. – У меня там машина…
– У магазина, я видел, – кивнул Костя. – Сами доберетесь?
– Вполне.
Пошатываясь и поддерживая друг друга, мы с Наткой ушли со стройки.
– Ты обратила внимание? Никаких табличек со стрелочками на стенах уже нет, – сказала Натка, сидя в машине.
Пока я разогревала мотор, она смотрела на шлагбаум оставленной нами стройки и хмурилась.
– Очевидно, таблички были частью ловушки, – кивнула я.
– И этот парень, который вел нас… Я ведь его видела в отделении, – сказала Натка.
– В смысле? – я развернулась к ней. – Он что, действительно полицейский?
– Не знаю, он в штатском был, но отирался в участке, когда я заявление писала. Может, следил за мной, а может, и впрямь там работает, – Натка широко зевнула и плаксиво сморщилась. – Вот чего они на меня взъелись, Лена? Ведь не просто заперли – убить пытались, разве нет? И тебя тоже…
– Я-то просто за компанию.
– А меня за что?
– Думаю, ты развила слишком опасную для них активность, – рассудила я, аккуратно выезжая на дорогу. – Ты стала энергично искать Галину, нашла ее фото, других пострадавших, сестру-судью привлекла… Никто от тебя такого не ожидал.
– А они думали, я дура?
– Ну-у-у… Признайся, ты не производила впечатления умницы. Хорошенькая, глупенькая, вроде как без связей, без мужа-защитника, обычная мать-одиночка. Они же как раз таких и обманывали – то дедушку, то бабушку, то вот тебя…
– Только обманутый дедушка тихо помер, обманутая бабушка догнивает в приюте, а я дала мерзавцам бой! – Натка снова зевнула, пристроила затылок на подголовник да так и уснула – с самодовольной улыбкой на губах.
Была уже не ночь – раннее утро, небо на востоке окрасилось розовым, машины по улицам сновали деловито и бодро, водители – и я в их числе – наслаждались дорогой без пробок…
Я привезла нас к Наткиному дому, тихо остановилась у подъезда, заглушила мотор и некоторое время сидела, глядя на спящую сестру. Улыбка на ее лице уже растаяла, губы кривились и вздрагивали, на гладких бледных щеках отчетливо виднелись разводы подсохших слез, подкрашенных потекшей косметикой. Так я и знала, что эта хваленая водостойкая тушь – рекламный миф…
Пискнула, открываясь, дверь подъезда, на крыльцо вышла какая-то тетка с собакой, и обе сделали стойку на мою «Хонду». Должно быть, сидя в машине с выключенным двигателем, я выглядела подозрительно. Надо было будить Натку, высаживать ее и ехать домой. Вместо этого я снова завела машину, сдала от подъезда во двор, развернулась и поехала совсем в другую сторону.
Получасом позже я остановилась в другом дворе, покосилась на посапывающую Натку, вылезла из машины и, приставив руку козырьком ко лбу, посмотрела на нужный балкон. Вовремя: там как раз появилась крупная темная фигура. Она вздернула руки, как пленный фриц, опустила их, снова вздернула, опять опустила.
– И-раз, и-два, и-три, – посчитала я и после «и-четыре» тоже подняла руку и приветственно помахала.
Во дворе в ранний час было пусто, так что человек на балконе меня быстро заметил. Он прервал свою физкультуру, перегнулся через перила, присматриваясь, кивнул и скрылся в комнате. Я подошла к подъездной двери, она загудела и открылась: меня пригласили войти.
Когда я поднялась на нужный этаж, дверь квартиры уже была приоткрыта, и за ней солнечно пламенел оранжево-золотой атласный халат.
– Доброе утро, Леночка, – распахнув дверь шире, произнесла Тамара Тимофеевна так спокойно и доброжелательно, словно мое внезапное появление тут в седьмом часу утра было делом совершенно обычным и абсолютно нормальным. – Физкультурник мой в душе, сейчас подойдет, а мы с тобой чайку пока…
– С удовольствием, – ответила я честно.
Врать не имело смысла: у Тамары Тимофеевны взгляд – рентген, она ученый-психолог со степенью и кучей монографий. Порой мне кажется, что все мы, включая меня, уже классифицированы и подробно описаны в ее научных трудах, но Машка говорит, что у меня паранойя, а у Тамары Тимофеевны просто комплекс доброй матушки. Мы все вроде как паства Анатолия Эммануиловича, и он наш добрый батюшка, а его супруга соответственно матушка и потому чувствует себя обязанной всемерно о нас заботиться. Она так и делает. Всех знает, во все вникает. При первой нашей встрече на новогоднем корпоративе Тамара Тимофеевна Плевакина поразила меня тем, что с беспримерной легкостью выспросила у меня все подробности личной жизни, причем я отвечала ей охотно и с редкой искренностью. А ведь еще трезвая была!
К тому моменту, когда Анатолий Эммануилович в синем с белыми полосками винтажном спортивном костюме «Адидас» выступил из ванной, я успела выпить чашку чаю, съесть три горячих блина со сметаной и обсудить со специалистом пару типичных подростковых комплексов. Но, едва появился «ее физкультурник», Тамара Тимофеевна отошла на задний план. Налила мужу чаю, придвинула блины – и исчезла.
– Ты, Еленочка Владимировна, заражать меня своим гриппом пришла? – сурово поинтересовался Плевакин, устраиваясь за столом. – Чего тебе дома-то не болеется?
– Мне, Анатолий Эммануилович, так болеется, что чуть не умерлось уже, – пожаловалась я. – Этой ночью меня и мою сестру пытались убить.
Шеф крякнул, насупил лохматые брови.
– Нужна ваша помощь, Анатолий Эммануилович, – сказала я. – Вы сможете подключить ФСБ?
– Ты рассказывай давай, а там посмотрим, чего я могу, а чего не могу, – ворчливо распорядился шеф и яростно потыкал свернутым в трубочку блином в плошку со сметаной.
Я рассказала ему все.
Под мой рассказ шеф уплел десять пышных блинов – неудивительно, что он становится похож на пингвина. Десятый, юбилейный блин Анатолий Эммануилович запил чаем, со звоном поставил чашку, оттолкнул блюдце, встал из-за стола и ушел из кухни, походя сдернув со шнура зарядного устройства мобильный и велев мне:
– Сиди, ешь.
Прежде чем за ним закрылась дверь дальней комнаты, я услышала:
– Пал Семеныч, здравия желаю, мон женераль, как поживаешь, дорогой? Я вот…
– Павлику звонит, Паше Усольцеву, – прокомментировала Тамара Тимофеевна, материализовавшись так же мгновенно, как исчезла.
– Генералу ФСБ Павлу Семеновичу Усольцеву? – уточнила я, с усилием проглотив вставший комом в горле блин.
– Ага, ему, Павлику, – легко ответила профессор Плевакина и налила мне еще чаю.
Посидеть на больничном мне все же пришлось. Даже не посидеть, а полежать.
После ночи в контейнере я совершенно расхворалась, и пара дней для меня прошли нечувствительно: я боролась с температурой, кашлем, насморком и болью в горле. Все это вместе отвлекло настолько, что с Наткиным квартирным вопросом «специально обученные люди» разбирались без меня. К счастью, это была уже не моя война. Даже не наша: Натка после долгой беседы с настоящим следователем тоже оказалась не у дел, что ее очень нервировало.