Все вокруг обходились с Эллен Грин удивительно мило и любезно. Свидетелям приходилось ждать вызова в одной из верхних комнат старой гостиницы, и им были предложены не только стулья, но даже и угощение: печенье и вино.
Она помнила, как страшно ей было приносить свидетельство, как хотелось вскочить со своего удобного стула и убежать, лишь бы ее не заставляли рассказывать прилюдно то немногое, что она знала о печальном происшествии. Но на поверку все оказалось не так страшно. Коронер был сама любезность; он даже похвалил ее за ясный и четкий пересказ тех самых слов, которые употребила в разговоре несчастная девушка.
Один раз, отвечая на вопрос, заданный любопытным членом жюри, Эллен Грин вызвала веселье среди толпы, которая переполняла низкую гостиничную комнату. «Мисс Эллен Грин, – спросил тот человек, – не следовало ли вам, услышав от девушки эту угрозу, сообщить кому-нибудь о ее словах? Если бы вы так поступили, то, возможно, кто-нибудь помешал ей броситься в озеро?» И она, свидетельница, ответила (причем довольно резко, поскольку благодаря доброжелательности коронера стала чувствовать себя увереннее), что не придала значения словам девушки, ибо не верила, что существуют молодые женщины, способные на такую глупость: утопиться из-за несчастной любви!
Миссис Бантинг смутно предполагала, что заседание жюри, на которое она направлялась сегодня, будет похоже на то, прежнее. Допрос тогда отнюдь не был формальным и поверхностным: сладкоречивый коронер мало-помалу вытянул из свидетелей всю правду о том, как мерзавец-лакей (Эллен его с первого взгляда невзлюбила) завел шашни с другой молодой девушкой. Вначале думали, что коронер этого не коснется, но он повел себя хладнокровно и безжалостно. Он даже велел зачитать письма погибшей: составленные в необычных, жалостных выражениях, полные отчаянной любви, ревности и угроз. И жюри высказало молодому человеку самое суровое порицание; Эллен помнила, какое у него было лицо, когда он выбирался из комнаты, а густая толпа, отшатнувшись, освободила ему проход.
Ей показалось странным, что она никогда не рассказывала Бантингу об этой стародавней истории. Их знакомство состоялось только через несколько лет, и с тех пор у нее как-то не было поводов для такого разговора. Она спросила себя, бывал ли Бантинг когда-нибудь на заседании жюри. Ей хотелось задать ему этот вопрос, но тогда бы он мог догадаться, куда она собралась. Эллен покачала головой: нет, Бантинг ни о чем не догадается, ему и в голову не придет заподозрить ее во лжи.
«Лжи»? Она солгала? К доктору она на самом деле собиралась – после заседания, если останется время. Миссис Бантинг начала беспокойно гадать, сколько может продлиться заседание. В данном случае фактов удалось собрать очень немного, следовательно, и заседание будет простой формальностью, а поэтому не затянется.
Миссис Бантинг поставила перед собой определенную цель: послушать показания свидетелей, которые считали, что видели убийцу, когда он покидал место преступления, оставив там все еще кровоточивший труп. Втайне ей мучительно хотелось знать, как опишут внешность Мстителя люди, столь уверенные в том, что они его видели. В конце концов, он попадался на глаза очень многим, потому что, как говорил вчера Бантинг юному Чандлеру, убийца не привидение, а живой человек, и у него есть убежище, где он среди знакомых и близких коротает время между убийствами.
Вернувшись в гостиную, миссис Бантинг поразила мужа своей необычайной бледностью.
– Тебе уже пора к доктору, Эллен, – сказал он. – Ты выглядишь так, словно собралась на похороны. Я провожу тебя хотя бы до станции. Ты поедешь поездом? Не омнибусом? Ты ведь знаешь, до Илинга очень далеко.
– Ну вот! Минуты не прошло, как ты торжественно поклялся сидеть дома. – В ее голосе не было злости, только раздражение и печаль.
Бантинг повесил голову.
– Ох, ну да, у меня совершенно вылетел из головы жилец. Но как ты, в силах идти, Эллен? Может быть, подождешь до завтра? Дейзи бы тебя отвела.
– Предпочитаю делать свои дела так, как удобно мне, а не кому-то другому! – огрызнулась она, а потом, поскольку Бантинг искренне тревожился, а она в самом деле чувствовала себя не лучшим образом, добавила: – Все будет нормально, старина. Не беспокойся.
Направляясь к двери, она плотнее закуталась в черную шаль, которую накинула на плечи поверх пальто.
Она чувствовала стыд, жгучий стыд оттого, что обманывала такого заботливого супруга. Но как же иначе? Не делить же с бедным Бантингом свою тягостную ношу? Услышав такое, недолго и рехнуться. А ведь временами ей кажется, что терпение ее подходит к концу и она отдала бы все на свете за возможность поделиться с кем-нибудь… с кем угодно своими подозрениями и засевшим глубоко в сердце страхом, что эти подозрения оправдаются.
Но свежий, хотя и наполненный туманом уличный воздух незаметно оказал на миссис Бантинг целительное действие. В последние несколько дней она почти безвылазно сидела в четырех стенах: во‐первых, из страха оставить дом на произвол судьбы, а во‐вторых, из нежелания, чтобы Бантинг вступил в контакт с жильцом.
У станции подземки она остановилась. До станции Сент-Панкрас можно было добраться двумя путями: на омнибусе и на поезде. Миссис Бантинг выбрала последний. Но прежде чем свернуть на станцию, она скользнула взглядом по лежавшим на земле афишам с заголовками утренних газет. Там выделялось одно слово, напечатанное самыми разными шрифтами: «МСТИТЕЛЬ».
Плотнее натянув на плечи черную шаль, миссис Бантинг всмотрелась в афишу. В отличие от других прохожих она не собиралась покупать газету. У нее еще болели глаза после чтения мелкого текста в любимой газете Бантинга. Наконец она повернулась и стала медленно спускаться в подземку.
И тут миссис Бантинг необычайно повезло. Вагон третьего класса, куда она вошла, был почти пуст. Единственным ее попутчиком оказался полицейский инспектор. Когда поезд тронулся, она набралась храбрости и задала вопрос, который так или иначе через несколько минут задала бы кому-нибудь другому.
– Не могли бы вы сказать, – проговорила она тихо, – где состоится заседание жюри по поводу убийств… – Облизнув губы, она помолчала и завершила фразу: – …вблизи вокзала Кингс-Кросс?
Инспектор обернулся и пристально взглянул на попутчицу. Она явно не принадлежала к тому многочисленному разряду лондонских жителей, которые посещают подобные события из любопытства. Он осмотрел одобрительно (поскольку был вдовцом) ее опрятное черное пальто и юбку, строгую шляпку фасона «принцесс», обрамлявшую бледное лицо с тонкими чертами.
– Я как раз направляюсь в коронерский суд, – отвечал он приветливо. – Вы можете пойти со мной. Сегодня, знаете ли, предстоит громкое заседание по делу Мстителя, поэтому, думаю, другие… обычные дела пришлось потеснить… – Миссис Бантинг слушала молча, и полицейский продолжил: – На деле Мстителя народу будет видимо-невидимо, одних приглашенных целая толпа, а об остальной публике и говорить нечего.
– Туда я и иду, – запинаясь, пробормотала миссис Бантинг.
Ей нелегко дались эти слова. С глубокой неловкостью, даже со стыдом, она сознавала, насколько странно и неуместно то, что она затеяла. Что делать респектабельной женщине на следственном заседании по делу об убийстве? В последние дни, из-за нервного напряжения и страха, ее восприятие обострилось. Глядя на флегматичное лицо незнакомого собеседника, она представила себе, как отозвалась бы о женщине, которая из ничем не обоснованного, болезненного любопытства пожелала бы присутствовать на следственном заседании. И вот на месте такой женщины оказалась она сама.
– У меня есть причины, чтобы пойти туда, – тихо пояснила она.
Делясь хотя бы малой долей своей ноши, пусть даже с незнакомцем, она чувствовала облегчение.
– А! – задумчиво протянул инспектор. – Наверное, муж одной из жертв – ваш родственник?
Миссис Бантинг наклонила голову.
– Будете давать показания? – мимоходом спросил он и, повернувшись, оглядел миссис Бантинг внимательнее.
– Нет-нет! – В голосе миссис Бантинг послышался бесконечный ужас.
Инспектору стало ее жалко.
– Долгое время с нею не виделись?
– Никогда не виделась. Я живу в сельской местности. – Что-то заставило миссис Бантинг произнести эти слова. Но она быстро добавила: – Точнее, жила.
– А он там будет?
Она недоуменно молчала, пока не сообразила, о ком идет речь.
– Я имею в виду мужа, – поспешно продолжил инспектор. – Мне было до чертиков жалко последнего беднягу… мужа последней жертвы… он был просто убит горем. Видите ли, до того как спиться, она была доброй женой и хорошей матерью.
– Так всегда бывает, – выдохнула миссис Бантинг.
– Ну да. – Помолчав, инспектор спросил: – Вы знаете кого-нибудь в суде?
Она мотнула головой.
– Не беспокойтесь. Я проведу вас в зал. Сами вы туда ни за что не пробьетесь.
Они направились к выходу. На попечении решительного человека в униформе миссис Бантинг чувствовала себя куда увереннее. Но даже и сейчас все происходящее казалось ей сном. «Знал бы он… знал бы он то, что знаю я!» – мысленно повторяла она, следуя за большим и грузным полицейским инспектором.
– Это в двух шагах… минуты три, не больше, – вдруг произнес он. – Я не слишком быстро иду?
– Вовсе нет. Я хороший ходок.
Они завернули за угол и сразу же очутились в плотной толпе, состоявшей из представителей обоих полов. Все напряженно смотрели на ничем не примечательную дверку, утопленную в высокой стене.
– Лучше возьмите меня за руку, – предложил инспектор. – Дорогу! Дайте дорогу! – вскричал он повелительно и потащил миссис Бантинг сквозь ряды зевак, которые расступились, услышав его голос и увидев униформу.
– Вам повезло, что вы меня встретили, – улыбнулся он. – Одной вам ни за что бы не протолкаться. Это та еще толпа, с ней шутки плохи.
Маленькая дверца приоткрылась, и они вступили на узкую, вымощенную плитняком дорожку, которая вела в квадратный двор. Там находилось несколько мужчин. Они курили. Прежде чем войти в здание, замыкавшее двор, новый знакомый миссис Бантинг вынул свои часы.