— Ну, рассказывай, человек, что почём?
— Всё до нитки выложи, — добавил и Максимилиан.
Да не из жалости вылавливали человечишку ночные путешественники из болота, не из сострадания либо сердечной мягкости, просто любопытство верх взяло. От чего это живой ещё паразит может так страдать, если он не в лапах оборотня или под клыком вампира?
И рассказал тогда Калистрат своим невольным спасителям всю свою неудалую жизнь безо всякой утайки. И о беде со сватовством, и о надругательстве Клима Савватеевича над лучшими чувствами без году неделя, но зятя, и о смертном бое шуряков прямо за свадебным столом, и о беззаветной любви к Фросьюшке, вплоть до нечаянной её брюхатости.
— И на кого ж теперь приплод записывать, чтоб не байстрючил при живом ещё тятеньке? — закончил Калистрат глупым безответным вопросом свои исповедальные слова.
Максимилиан с Лазарем в ответ тяжело молчали, не зная, с какого боку подступиться к беде нового знакомца. Да это чужое горе было им нужно, как пятая нога сивой кобыле! Никакого прибытка для самоутверждения.
— А не навести ли нам свой порядок в деревне? — вдруг оживился Максимилиан, оборотясь к сотоварищу. — Ты когти поточишь о чужие окорока, а я, между делом, червячка заморю, а то совсем скособочило с голодухи.
— Да я не против, — согласился Лазарь, — погоняем народец, раз самим в эту ночь схлеснуться не приходится. Так что, Калистрат, повеселишься от души. Веди новых гостей в своё змеиное логово, — и нечисть зашлась громким смехом, предвкушая невинную потеху.
В избе Клима Савватеевича праздник был в полном разгаре. Дым коромыслом, брага рекой и гармонь с присвистом. Прямо посередине покоя, впритык к столу с гостями, топтался Фаддей Карпыч, силясь сплясать и незнамо как понравиться хозяевам, позабывший с устатку про выкинутого за порог сынка. Клим не обращал на плясуна внимания, а утихомирившиеся Дементий, Софроний и Гавриил несвежими голосами подпевали гармонике матерной частушкой, заставляя жавшихся по углам родственных баб наливаться маковым цветом, а самых опытных невольно подпевать разгулявшимся брательникам тонкими голосами.
— Будет вам! — посреди этого разора вдруг возвысил голос Клим Савватеевич и встал из-за стола с бражной баклагой в волосатой руке, — всё бы вам гарцевать, нет, чтобы подумать, куда Фроську прислонить после такого позора с Калистратом.
— За меня и выдавай, — гаркнул, вдовый уже как год, Фаддей Карпыч, переходя с топота на вольный шаг. — Я весь сыновий грех покрою, если что пойдёт не так, — и он неразборчиво хватил кружку первача.
— Не-е, — разом протянули братья неудалой невесты, — это надо быть совсем без ближней жалости, чтоб тебе, старый пень, такой первоцвет на постой определить. Не в коня корм, если без солидного выкупа.
Все гости посмеялись такому анекдоту, а Фаддей по горячке брякнул:
— Я и мошной тряхну за-ради бабьей песенной услады, а ежели пониже пояса, то и наследство отпишу.
Тут уже прыснули в кулаки и девки с жёнами, а когда отхихикались, то пошли утешать Ефросиньюшку присказкой про старого коня и новую борозду. И как раз в это развесёлое время на всю пяту растворилась входная дверь и в избу ввалилась троица новых сотоварищей. Один в мокром платье и весь облепленный тиной, зато два других, хоть картины пиши, хоть любуйся как новой деньгой в день большого приварка.
— Не ждали? — гаркнул Максимилиан, без стеснения садясь на широкую лавку обочь хозяина.
— В тесноте, да без обиды, — поддержал Лазарь, тесня Клима с другой стороны.
— И то дело! — рассудили и дюжие братья. — За столом никто у нас не лишний и по заслугам будет награждён, — закончили с понятным намёком.
С пришлыми стали знакомиться наперебой, позабывши про мокрого Калистрата возле порога. Максимилиан оказался статским советником из Сызрани, а Лазарь лейб-лекарем Ахтырского полка, но без воинских регалий. Застолье столь высоким гостям было радо, а потому гулянье пошло по новому кругу без сучка и задоринки.
Голодный вампир, между тем, со вниманием осмотрел всю честную компанию и остался доволен затеянной авантюрой. По крайней мере, из сидящих за столом людей можно было выбрать любого на самое изысканное блюдо. Оборотень, со своей стороны оглядев пирующих до своего когтистого часа, пришёл в такой восторг, что чуть, было, не оброс шерстью до срока. Лишь бы Калистрат своим признаньем раньше времени не нарушил планы тёмным силам. Лишь бы успеть вволю почесать кулаки и хрястнуть клыками по чужой шее. Но, как там ни будет, всё же не зря явились незваные гости на чужое пиршество! Поживём, увидим.
— Подходи ближе, Калистрат, не таись по заугольям, — вдруг придя в ум, как нельзя кстати, обратил Клим Савватеевич внимание на мокрого женишка, — садись рядком и будь по-твоему. Бери Ефросиньюшку, обустраивай кузню и владей ими безраздельно, как бог на душу положит. Девка-то тут без тебя горемычной слезой обмывалась и чуть ли не удавку готовила, — и он снова поднял баклажину, будто из рук не выпускал.
— Горько! — ни к чему грянули братья хором, насильно всучивая в руки Максимилиана и Лазаря по кубку игристого домодельного.
Все дружно выпили, а обрадованная Ефросинья так прямо из двух рук потянула. Заставили приложиться до дна и городских гостей. А как заставили непьющих? Да не уговором и просьбой, а сильною силой, благо братья рядом. Максимилиан с Лазарем от такого обхождения и увернуться не успели, не привыкшие к душевному человечьему обращению. Выпили как миленькие, тем и более, что никакого зарока от потребления зелёного змия никому и никогда не давали. Не додумались ещё на той стороне до самогонных аппаратов и винокурен. Да и не принято у нечистых заливать за воротник ни в горе, ни в радости, ни в дождь, ни в вёдро. Не доросли ещё думой до верхних слоёв мозгового воспарения и создания лёгкого счастия своею рукой!
А вот, к примеру, скажем, чем отличается пьющий человек от такого же, но не пьющего вволю? С виду ничем, если под столом не валяется и собак по деревне в свободное время не гоняет. Однако, ему многое сходит с рук, как дитю неразумному, вплоть до упадения с конька крыши. Да и народ кругом сердобольный, и всегда поймёт пьяницу, с какой стороны тот ни подойди. Всяк знает, что пьяный проспится, а дурак никогда. Поэтому непьющих всухую не так много и наберётся. Кто же в дураках ходить хочет? То-то и оно, что почти никто, если не считать многоумных баб и юродивых. Да и с трезвенником о чём разговор, если он не в начальниках? Нет, конечно, встречаются и непьющие, которые по денежной нужде или особой хворости жаждой томятся. Таких простить можно. Но когда человек своим умом за воздержание держится, то за такого страшно, как за охотника на медведя с одной только рогатиной. Залез в берлогу и пропал без вести. И никому нет дела, что не пил, не курил и в бога верил.
Примерно такую науку проходили Максимилиан с Лазарем за столом у хлебосольного Клима Савватеича и его сыновей. С кем поведёшься, у того и наберёшься! Как ума, так и другой всякой всячины. А потому, как ни сопротивлялись дорогие гости, но любопытство брало своё. Мол, до какого предела человек доходит, если угощение рекой? Поэтому разборка с хозяевами затягивалась, тем более, что было интересно со стороны смотреть на Калистрата с Ефросиньюшкой, что ворковали в уголку словно голубки, взявшись за ручки и не сводя глазок один с другого.
— Это и есть человеческая любовь? — спросил догадливый Максимилиан у Гавриила, указывая на никчемную для застолья пару.
— Это только присказка, — разъяснил Софроний, — это только круженье головы от дурной крови, — молвил, ухмыляясь сквозь усы.
— А самая настоящая любовь начинается, когда свет потушат, — прояснил обстановку Дементий.
— Тогда туши свет, — вмешался Лазарь, — нам без света привычней, да и чего Калистрату томиться?
— Да он успел оттомиться с месяц назад на заднем дворе, — встрял со знанием дела в разговор Фаддей Карпыч, — но и девка получила со всех сторон ото всей радости. Как от суженого спереди на всю завёртку, так и сзади от меня орясиной по голой квашне. А не блуди раньше времени!
— Что вы, гости дорогие, всё расспросом занимаетесь. Лучше приглядитесь ко всему нашему хозяйству, — с непонятной пока, но дальней мыслью подступился к гостям Клим Савватеевич, никогда не упускавший своей выгоды. — Вон, гляньте лучше на моих дочушек. Который год на выданье. Что старшенькая Дуняшка, что младшенькая Таюшка. Серединную-то, Ефросиньюшку, я видать, всё-таки сбыл с рук, — и тут он хлопнул в ладоши, словно ни дать, ни взять, барышник на ярмарке.
То ли сговор был заранее, когда только угощаться начали, то ли по какому-то обычаю, мол, на всякий случай, но на середину избы выплыли две белые лебеди, но разного содержания. Одна ядрёная, как твоя кобылка на выпасе. Глазом так и стрижёт, юбка на репице ходуном ходит, коса до пояса, ликом чистая, как иконостас, хотя и поуже будет. Зато стать гвардейская, да с такой грудинкой вперёд, что и не всякий малолетка своею головой сравняться сможет.
— Вот это новоявление! — неволей вырвалось у Лазаря под одобрительный голос Клима Савватеича:
— Вижу, солдатик, понимаешь толк в живой бабе, знать столкуетесь. Тут тебе и закрома на всю зиму, и угощенье всем черпаком, а не одной ложкой.
Пока все мелко и угодливо смеялись шутке хозяина, Максимилиан охотился глазом за второй, по виду младшенькой сестрицей. Эта казалась мелковатой рядом со знойной гренадёршей, словно мерзавчик питьевой рядышком со штофом. Однако, всё было при ней для соблазнения. И глаз с поволокой, и телесные изгибы с обещанием радости, и опрятная ножка, что ненароком выглядывает из-под юбки, и алые губки в поджим при выдыхании с томлением.
— Хороша Маша, да, покамест, не ваша, — поддел Максимилиана всё тот же Клим Савватеич, почувствовавший скорое удачное обустройство жизни всей своей тройни. — Сватайтесь, гости дорогие, я препоны чинить не буду, — как бы шутейно заверил хозяин под одобрительный гомон собравшейся родни.