Собеседники долго молчали, переваривая медленное и тягучее повествование, но всё же, пришедший в себя первым, лорд Бенджамин в конце концов осведомился:
— И в чём же проявляется её мстительность, херр Арне?
— Юфроу Сигги, смотря по настрою, или заманивает на верную погибель любопытного туриста в ров под стеной, или оставляет в одиночестве любителя старья в подвалах, где несчастный умирает от истощения. Кроме того, эта девка научилась просачиваться в виде утренней дымки прямо в спальни отдыхающих господ, где щекочет их до смерти. Такова суровая правда замка. А ведь наш тёмный и цивилизованный мир перестал воевать с так называемыми людьми, будущим контингентом дружественной нам субстанции. Как ни считай, но бесплановое и принудительное сведение счётов с жизнью верхних привело к перенаселению наших недр незрелым элементом. Поэтому орден «Чёрный парус драккара», который я представляю, выдвинул лозунг: «Человек наш друг, но в будущем!» А к чему торопить события? Пусть каждый из верхних отмучает свой положенный срок. Поэтому с призраками старой закалки, подобным утбурд Сигги, мы ведём постоянную разъяснительную работу с применением силы и уже добились сносных результатов, — и он с напускной бравадой застучал мечом по щиту.
— Справедливо изволили заметить, херр Арне, — осторожно вступил в разговор вертлявый молодой упырёк в войлочном кафтане поверх холщовой рубахи с орнаментом по краю, круглой вязаной шапочке и в скромных штанишках по колено, переходящих в опрятные чулочки с помпонами и деревянные постолы. — Совершенно верно заметили, — продолжил он с почтением в голоске, — совершенно с вами согласен, что нет необходимости до срока изводить верхних жителей, которых и так не хватает в великих Прибалтийских краях в связи с миграционным оттоком местных жителей в другие места в поисках лучшей доли. Если так пойдёт и далее, то скоро у нас некого будет хоронить, — опрятный вурдалак говорил языком свежих захоронений, поэтому получалось складно и услужливо.
— А ты зачем к нам поспешил? — резонно осведомился адвокат.
— Якоб Калев, истинный эст, — поспешил представиться новый знакомый, почти не тронутый тлением, — умер своею смертью от одиночества, когда любимая Вие в потоке мигрантов последней волны сбежала от меня с Тухло Ярве в Польшу, — и худосочный маргинал, вопреки возможностям любой нежити, изобразил ещё не забытый тяжкий вздох.
— Да, опустеют ваши кладбища от недобора клиентов, — как бы в загробную шутку заметил Броня Жилетт. — Мир перевернулся с ног на голову. Мёртвые заботятся о живых, — и он за плечо пустил лёгкий смешок, столь неуместный в этом мире.
— Так оно и есть, — с некоторой обидой отозвался эстонец, — без достаточного поступления материала от верхних, нижние придут в упадок. И поэтому наша небольшая зондеркоманда «Свежий труп» в меру своих сил стоит на страже поголовья живых ещё прибалтов.
— И есть успехи? — заинтересовался викинг.
— Мизерные. Ведь против нас очень грозный враг — эстонский леший Хийси.
— Кто таков? Почему не знаю? — грозно спросил лорд Бенджамин.
— Откуда взялся Хийси никто толком не знает, однако, поговаривают, что это одичавший леший из деревни Хулимяги, — начал разъяснять словоохотливый от былого одиночества эст. — Живёт он в наших редких лесах, заманивает охотников в чащу под видом оленя, где и оставляет зверобоев блудить средь трёх сосен до самой погибели. Перед сборщицами клюквы и гонобобеля расстилает целые поляны спелой ягоды прямо на месте гиблого болота. Трудолюбивые эстонки целыми хуторами топятся в стоячей воде болотин, невдалеке от родных очагов. Поэтому и без того малочисленное поголовье трудолюбивого населения неуклонно сокращается весь урожайный сезон, вплоть до первых заморозков.
— А где чудовище живёт и чего страшится? — это уже поинтересовался адвокат, как знаток юриспруденции.
— Мы обнаружили его логово под Ревелем, а боится оно огня- гордо ответил Якоб и выхватил из одного кармана огниво и трут, а из другого зажигалку фирмы «Филипус».
— Да, видно, что вы настроены по-боевому, — поощрительно заметил лорд Треллер и обернулся к своим друзьям:- Не зря мы провели здесь время! Необходимо будет на могильниках всей Великой Британии и её колониях провести семинары с целью противодействия излишней гибели обитателей верхних этажей нашего сообщества от глупых козней и происков подвальных монстров, — и он глубоко задумался, согнав на лоб все морщины и оголив тем самым всю черепную коробку.
— Господа единоверцы, — послышалось со стороны тёмного грота невдалеке от собеседников, — наконец-то слышу в словах здравомыслие после словоблудия недавних докладчиков, вечный вам покой! — и с этими словами перед собеседниками предстала нежить неопределённого возраста погребения, но хорошо сохранившаяся. Незаношенно смотрелась целиком вся фигура с косматой головой, окладистой бородой лопатой, в льняной расшитой рубахе с опояской, плисовых штанах и смазных сапогах.
Общество насторожилось, однако вновь прибившийся немедля развеял все опасения в агрессивности, представляясь с поклоном:
— Я, судари мои, Захарий Кряж, купец второй гильдии и старовер в прежней жизни, а потому к церемониям не приучен. Скажу прямо, смертных забижать нельзя, так как мы все в их шкуре побывали. До времени никого в могилу загонять не надо, ибо никому её не миновать, дай только срок. В незнании своего края и состоит главная людская мука ещё при грешной жизни. Потому, поелику возможно, надобно противиться бездумному истреблению смертных. Никто не против, их нужно содержать в узде, пугая временами до нервенных припадков и родимца, но не боле того. Вот у нас, полешуков с водообильной Белаой Руси, тоже есть одна непотребная напасть — это русалки… — тут мужик длинно выругался старославянским способом и поведал зачарованным слушателям невесёлую летопись своего древнего края.
История была столь привлекательна, что даже краткий пересказ устами Брони Жилетта в своём кругу не терял романтической очаровательности спустя многия и многия лета.
Как оказалось, в болотистых и озёрных краях Полесья испокон веков существовало древнейшее племя нечисти, прозванное местным крестьянством русалочьим племенем. И хоть значились они в вольном переводе промеж народа, как белые и чистые, но вреда тому же народу приносили много, особливо неженатым и молодым мужикам. Девки эти были весьма соблазнительны в своём голом виде с распущенными по крепким плечам зелёными волосами. Одна беда — заканчивалась их привлекательность рыбьим хвостом с чешуёй. Рекрутировалась эта каста из утопленниц по несчастной любви, забрюхатевших раньше свадьбы или просто глупых девиц мечтательного образа. Переместившись из царства яви живых в мёртвое царство нави, девицы переходили в подчинение к водяному и становились русалками, сплетя белые ноги в рыбий хвост и наполняясь чувством мести к земному жителю, самому способному, как к работам, так и обидам. Завлекая сладкоголосыми песнопениями и видимой частью голого тела в райское блаженство, русалки подманивают ротозеев поближе к воде и безжалостно топят самых неосторожных в выборе развлечений. Единственно чего боялись русалки, так это вида собственной крови, ибо не являлись бессмертными. Стоило какую из них зацепить булавкой, так сразу всем кагалом с диким криком кидались они на дно водоёма, где и хранились с неделю, а то и более, пережидая свой испуг. С одной стороны русалки большого урона мужескому полу не наносили, в силу своей сравнительной малочисленности, но с другой, эти скользкие рыбины стали прибирать к рукам малолетних деток, отошедших в мир иной, тем самым пополняя свои ряды взамен поумневших с годами девиц на выданье. Хитрое бабье племя нежити брало под своё крыло в основном некрещеных чад, дабы не иметь хлопот с перевоспитанием. Зато по внешним признакам превращали их в обворожительных красавиц с двумя ногами, одна краше другой, если смотреть со стороны и понизу.
В процессе неведомого, но естественного отбора, новоявленное русалочье племя разделилось на два несхожих по укладу лагеря. Что их сближало, так это лютая мстительность ко всему человеческому роду плодовитой способности. Одни из них — мавки в едва прикрытом тиной виде шлялись днями по лугам и пажитям в поисках подходящей жертвы, а завидев оную, оборачивались страшными чёрными птицами наподобие коршунов и уносили в своих когтистых лапах человека в лесные чащи, где и заклёвывали его до смерти. И не было на мавок никакого укорота, лишь страшились они запаха полыни и чеснока, чем и пользовалось запасливое людское племя, распугивая соблазнительную нечисть головкой душистого корнеплода.
Вторая же ветвь обращённого русалочьего племени, называемая в живом народе навками, были самыми зловредными и кровожадными из всего подводного царства. Они обычно являлись перед облюбованной жертвой в образе любимого и родного человека, заманивали его сладким словом на край обрыва или пропасти, где сталкивали легковерного на самое дно, разбивая оного вдребезги о каменья и коренья. И не было от них спасения ни днём, ни ночью, ни молодому, ни старому, ни мужику, ни бабе, не говоря даже о старцах и старицах по монастырям. Единственно, чего боялись навки, это когда их называли женским именем. То есть успел окликнуть нечисть Танькой, Манькой, а не то и вовсе Анной-Терезой, тут навке и безвозвратная погибель, даже водяному не успеешь пожаловаться.
Вот про такие чудесные чудеса и поведал всей нечистой компании под ледяными сводами купец второй гильдии Захарий Корж. А закончил речь в одну строку с новыми знакомыми:
— Да что тут говорить? Не ко двору в нашем тёмном мире русалки и их пиявки подколодные. Посильно творим укорот губителям верхнего племени. Главное, не даём бабью брать верх над нашим домостроем. На том стоим, а где надо и костьми ляжем! — воздел под самый свод свой синий кулак Захарий.
— Вот и мы пошли по миру, чтоб огнём и мечом прививать толерантность патриархальному электорату замогильной глуши, — выскочил опрятный прибалт Якоб. — Пусть зреет плод демократичного понуждения по пустошам хуторов и мыз! — и он встал рядом с купцом второй гильдии.