За Владимом Куроперовым пришла Смерть. Смерть пришла за Владимом Константиновичем в приемный день, в назначенный час, по записи, но во сне, потому что в реальности в визит таких посетителей веры нет, несмотря на противоречащую статистику.
Владим Константинович был атеист, христианской веры, либеральных взглядов, истовый демократ, новатор и консерватор, словом, все что угодно по ситуации. Главным козырем в час приема было много раз на населении проверенное, испытанное обещание: «Разберемся!» «Когда?» – мог задать вопрос посетитель. «В ближайшее время», – отвечал Владим Константинович и, кончая разговор, протягивал руку, тем самым оставляя впечатление короткой дистанции, человека большого, но не брезгливого, твердого, но не равнодушного к делу, стоящего у руля. К рулю прилагалась яхта.
Терпеливо и вдумчиво выслушав посетительницу, что пришла сообщить ему дату и время Призыва, Владим Константинович спокойно и привычно пообещал:
– Разберемся.
Она кивнула.
– Да, разберемся, – еще раз повторил Владим Константинович, ибо считал, что раз данное обещание нуждается если не в выполнении, то в повторении. – Так когда, вы сказали?
– Четырнадцатого, – напомнила Смерть. – В 19:05 Констатация.
– Констатация? – переспросил Владим Константинович. «Констатация? Ишь ты, любопытное слово… – в ожидании разъяснения думал он. – Так куда она меня приглашает? Констатация… конфирмация… дегустация… Ведь вполне возможно, приглашает куда-то, где согласовано… черт их знает, этих бездельников? Может быть, официальное мероприятие в формате, требующем присутствия… Где?» – успел подумать Владим Константинович, но Смерть уже ответила:
– Вашей смерти.
И хотя было ясно как день, что послышалось, но послышится же такое…
– Констатация, Владим Константинович. В 19:05, четырнадцатое, на этой неделе. – Уточняя, Смерть открыла папку, пролистнув, извлекла один файл, положила перед Владим Константиновичем бумажку. – Будьте любезны, распишитесь о получении. Здесь и здесь, в графе «Получатель», «Получено».
«ПОВЕСТКА» – прочел Куроперов, и глаза его в скользящем участии побежали по строчкам.
Да, Владим Константинович был не из тех, что подписывают не глядя, из доверия, из стеснения задерживать или из лени прочесть. Он и в детстве не менялся не глядя. Человек человеку брат до поры, когда над пропастью двум не тесно. Где один ко дну, там другой наверх, вот вся правда о человечности. Сколько дарственных, отказных так подписано… Дураки! Ты не глядя меняйся там, где в твоем кулаке только кукиш.
– Одну минуточку…
Смерть согласна была подождать, и Владим Константинович склонился над документом…
Гражданину: Куроперов Владим Константинович. 1966 г.р.
«Черти, а? Никакого склонения, падежей…»
Проживающему по адресу:
«Адрес верный…»
ПОВЕСТКА
В соответствии с общим законом «О праве на жизнь» в связи с заведомо данной рождением конечностью 14 сентября 2020 в 19:05 вы обязаны пройти Констатацию. При себе иметь паспорт, а также страховой полис, медицинские и иные свидетельства, позволяющие освободить вас от Процедуры или же рассмотреть возможность предоставления отсрочки.
Призывной комитет
Линия отрыва
И собственно текст, под которым посетительница просила поставить подпись:
«Я, Куроперов Владим Константинович, 1966 г.р., о явке в призывной комитет по вопросам численного урегулирования, сменяемости власти и поколений, учета рождаемости и смертности, назначенный на 14 сентября 2020 в 19:05, оповещен».
Далее – дата получения, подпись, фамилия и инициалы оповещенного.
Под графой, что требовала рукотворной подписи Владима Константиновича, стояло:
Оповещение произведено:
Подпись: Смерть
В должности:
Смерти
– Это шутка? – спросил Куроперов.
– Я похожа на клоуна, Владим Константинович? – отвечала сидящая против красивая сумасшедшая.
«Ведь же ясно, что сумасшедшая…»
– Нет? В таком случае подпишите оповещение. Я спешу.
– Я не стану подписывать эту… это! Комитет? Впервые о таком слышу!
Смерть спокойно подвинула повестку к себе. Что-то быстро чиркнула ручкой в повестке, встала и пояснила:
– Дело в том, Владим Константинович, что в вашей подписи, а тем более одобрении решение нашего Комитета, увы, не нуждается. Это так, – красивая сумасшедшая махнула рукой, – бюрократия, ерунда, уступка для галочки. Хотя лично я согласна, совершенно лишнее нововведение. – Смерть вложила повестку в папку. – До свидания, Владим Константинович. Четырнадцатого, в четверг. В 19:05.
– Погодите… – пролепетал Владим Константинович, совершенно забыв, что ему это снится. – Погодите! Видите ли, поймите правильно! Женщина! Как вас там? Я не то что отказываюсь в четверг, но в четверг… Просто должен свериться с графиком, у меня очень плотный график… Присядьте, пожалуйста! Я сейчас уточню…
И Владим Константинович нажал кнопку селектора. В самом деле, из отчета секретаря выходило, что на четверг для присутствия на Констатации у Владима Константиновича ни минутки.
– Сами видите, график. И все же обещаю найти часок… во всяком случае… разберусь. Разберусь! Но в любое другое время…
– До свиданья, Владим Константинович.
«Но, однако же, может, можно с нею как-то договориться?..»
– Послушайте…
– Вся внимание.
– Вы и я… я согласен урегулировать…
– Да?
– Предоставить некую сумму вашему комитету… в вашем лице. Тет-а-тет, исключительно потому… лично мне… поверьте, вы исключительно симпатичны…
– Сколько же, Владим Константинович? Любопытно…
И, вписав в блокнот допустимую сумму, Куроперов подвинул посетительнице бумажку со своим предложением. Смерть скомкала лист и щелчком отправила в мусорную корзину.
– Не могу, Владим Константинович. Увы, не могу. Здесь вопрос не в сумме, вы уж простите, сами знаете, каждый держится своих мест…
Это Владим Константинович понимал – за Пределом места не купишь.
– Но ведь есть варианты? Мы разумные люди, мы… сумеем договориться…
Смерть неопределенно пожала плечами.
– Может ли кто-нибудь меня… заменить?
– Что вы, Владим Константинович! Кто же может вас заменить…
– И все-таки…
– Кого вы можете предложить?
Куроперов готов был предложить Смерти всех, кого знал и не знал, готов был пойти на риск… и в любых масштабах.
– Вы щедры. Но у каждого свое число Констатации.
– Понимаю… но что в таком случае я могу предложить?
– Всё, Владим Константинович. Абсолютно.
Владим Константинович перевел дух, он уже лишался всего в девяностые, главное было сохранить жизнь, связи можно восстановить, были некие офшорные счета, счета на другие фамилии, половина нажитого принадлежала жене. Но Смерть повторила:
– Всё. Включая отказ от жены и сына.
Владим Константинович думал. Сохранив жизнь, можно было жениться снова. Сына – снова родить…
– Дело в том, что на момент продления срока ваше положение должно быть равным тому, в каком вы окажетесь в связи с Констатацией. Вы умрете для всех, но останетесь живы. Скажу честно, случаи соглашения на данное предложение крайне редки. Но зато какие возможности…
– Да какие возможности?! Ведь это самоубийство…
– Напротив, ваш единственный шанс. В пятьдесят с нуля, Владим Константинович…
– А… здоровье?
– Здоровье согласно сроку прожитых лет на момент Констатации. Вы согласны?
Но в этот момент Куроперов был избавлен от выбора звоном будильника, ну а мы, не услышав его ответ, не найдя ответа в себе, переадресуем его читателю: вы согласны?
Повесть о мухе
Утром же искал квитанцию, только что достал из ящика вроде бы, на трюмо ее вроде бы… А – нигде! Все облазал, открыл все ящики, это сами знаете как бывает в панике безнадежности, даже стремянку черт надоумил из коридора общего приволочь, антресоли открыл… А оттуда это все на меня, на пол… поверх того, что достал уже, навалилось. Столько нужного нашел! Удивительно… А нужна была только квитанция, но она, зараза проклятая, так и сгинула без следа.
Скука же в нашем учреждении иной раз такая, что посмотришь-посмотришь, как муха в межоконье вниз-вверх зыжжит, возится, и так она все это с целью, с упорством лязгает, лазает, кружится, что пойдешь да, ей-богу, удавишься от тоски.
Вот и я с тем, собственно, объявляю муху эту причиною своего повешенья, хоть и сам над собой учинил. А поскольку в законах наших по конституции статья такая есть, уголовная, что до самоубийства кто доведенные имеют право полное жаловаться в вышестоящие на своих доводителей, так я привожу муху эту в записке своей прощательной не своею именно прямою насильной убийцей, но косвенной и, однако же, последней каплей в бочку жизненного терпения, ее переполнившей.
Ибо иной раз так и тянет все удавиться, да передумаешь, что, мол, вот уж и час обеденный недалек – утешишься, или вот папироску с товарищем выкуришь, потамушто сами знаете, что за смысл у человека учрежденного, мало-мальски от рождения до кончины тренькаешь, ерепенишься, хорохоришься, а до гробовой доски не поймешь, если только так, знаете? – чтоб весенним вечером пахло сиренями… хорошо.
Так о жизненной бочке этой в целом хочу сказать, что она представляет собою повесть печальную, которую раз в году разнообразит запах сирени. Патамушто это только так говорится, что время лечит, а оно только дальше калечит начинку кишочную, оболочку внешнюю плешневит. Зубы портятся. Пюре по талонам дают нам скверное, серое, гуляш жилистый, жила к жиле, к этому столу шведскому прилагается на выбор скумбрия жареная, и в вишневом компоте ни ягодки… никогда. А как вспомнишь, что можно же и по-хорошему, а не как к собаке? Я не то что в претензию, но из той же скумбрии можно же и вполне съедобное что-то? Ведь должны быть и