Последуемте примером за нашим героем, героем нашего времени, Леонидом Семеновичем Отреченным, и пусть история этого человека послужит примером нам, ибо он, как некогда Данко, вызвался провести нас сквозь лес стяжательства и чащу грехопадения. Ведь чем дальше идем мы, тем плотнее стволы, цеплючей кусты, злее звери! В злобе и гневе от желания жить хотели растерзать Данко люди, и тогда, как известно, юноша этот вырвал пылающее сердце свое, осветив заблудшим дорогу. Так отважный юноша этот отдал людям сердце, ничего не прося взамен. Он был первым из нас, товарищи, Леонид Семенович был вторым.
Леонид Семенович начал с того, что отрекся от зарплаты своей и должности. Отрекся от газа, бензина и горячей воды, света, масла, макарон, картошки, мяса и краковской колбасы. Отрекшись от зарплаты, воды и света, отрекся Леонид Семенович и от работы, отрекся от инициалов своих «ЛС», чтобы далее значиться – Человек! Отрекся от таланта, ибо талант дан Богом и принадлежит человечеству. Отказался от жены своей Нины. Леонид Семенович отказал себе в Нине в пользу товарища, после чего отказался от товарища в пользу товарищества. Отказался от родителей в счет муниципальных благотворительных органов и от дочери в пользу жены; он дошел до того, что полностью отрекся от самого себя и как истинный альтруист кончил свой отреченный путь, отрекаясь от жизни.
Надпись на его могильной плите гласит: «УШЕЛ ВО БЛАГО».
Словарь
В следующих же записках своих буду слова непонятные толковать как понял.
ТАХИОН
Тахион – гипотетическая частица, движущаяся со скоростью, превышающей скорость света.
Из специальной теории относительности следует, что превышение скорости света физическими частицами нарушило бы принцип причинности – в некоторых инерциальных системах отсчета оказалась бы возможной передача сигналов из будущего в прошлое. Телепортация!
Теория не исключает существование частиц, не взаимодействующих с обычными частицами, и их движение в пространстве со сверхсветовой скоростью. Ибо если есть скорость улитки, самолета, ракеты и света, то есть и скорость, превышающая их.
Потерявший в автомобильной аварии жену, и сына, и дочь, не верующий ни в бога, ни в черта Антон Петрович Хвостиков плакал, прочтя вышеизложенное. «Тахион… так и знал… Так и знал, я знал, знал… – повторял он. – Слава богу… телепортация… Маша… Саша! Сереженька… Ведь это выход… Ведь спасение… Ведь это и значит…»
Но о чем догадался Хвостиков в связи с им прочитанным, оставим догадываться читателю, ибо ведь и он тоже это прочел.
ЦУГЦВАНГ
Цугцванг – положение в шахматах, при котором любой следующий ход игрока ведет к ухудшению его позиции.
И дана была осень, чтоб ждать весны, и зима, чтобы – лета. И зарплата дана была, чтоб, потратив ее, ждать следующей, да и юность прошедшая питаема надеждою повториться… И дана была смерть, чтобы ждать – пусть не воскресения, но рождения нового, а оно-то и есть самой жизнью данное продолжение, бессмертие, вот тут видимо что…
Где сплошная тьма без светлого лучика, где беспросветная ночь без вешнего утречка? Чем ноябрь хорош – что кончится, а апрель чем хорош – что придет.
Но Вадим Петрович Загробушкин жил средь нас всех иными надеждами, упованьями и иными от нас мотивами над конечным с несбыточным торжествовал. «Завтра все наладится, успокоится, перемелется… скоро праздники, выходные…» – говорим себе мы, чтобы как-нибудь протерпеть, пережить неустроенный день сегодняшний. «Дальше – хуже!» – вот в чем, от нас в отличие, нашел себе утешение этот странный самый из нас человек; то есть «цугцванг, цугцванг, и точка». И надежда на эту прогрессию всегда оправдывала себя: дальше было хуже, хуже и хуже, ибо невозможно лучше стать только что испеченному хлебу. Но, однако, был в этом найденном Вадимом Петровичем, сомнительном на первый взгляд утешении и один позитивный аспект. Ибо если завтра хуже, то, значит, сегодня лучше. А поскольку сегодня законом времени наступает ежедневно, сколько отпущено, то Вадим Петрович, несмотря на отрицательную прогрессию своего утешения, просыпался в единственном для жизни пригодном времени с чувством полного оправданья своих надежд.
АТОМ
Атом происходит от atomos – «неделимый».
Серафим Петрович задумчиво провел тряпкой по подзеркальнику и попшикал средством «Гренада». На кухне капусту рубила жена, сквозь стук топора телевизор рассуждал про молекулы и бактерии, атомы, ДНК, извергал гипотезы, предположения…
Ясно, что Его нет. Но однако же была в жизни Серафима Петровича какая-то беспощадная сила, придававшая всему, что происходило с ним, характер какой-то унизительной суматошной беспомощности, малости, мельтешни, ощущенье пылинки бессмысленной и песчинки. Все, к чему стремился он, для чего создавал, копил, приближало его не к торжеству справедливости, но к… развязке.
– Ты протер? – перестав стучать, спросила Серафима Петровича из кухни жена.
– Нет еще, ты же видишь, я протираю.
Утверждение сомнительно, ибо жена спросила из кухни его и видеть, конечно же, не могла…
Как одновременно не видела и его самого, он не видел ее, но она была. Они были.
В детстве, мальчиком маленьким, к чудесам хорошим доверчивый, верил Серафим Петрович в Деда Мороза, то есть, собственно, в Бога доброго, такого же бородатого, как на храмовых росписях, и с подарками. Этот Бог любил послушных детей, что читают стихи. Серафим Петрович однажды даже писал открытку ему, и они опустили открытку с бабушкой в ящик. Правда, адрес бабушка вписала на открытке сама, говорила, в Лапландию, – обманула… Серафим же Петрович только написал в той открытке, чего он хочет. Он написал: «Луноход для Фимы».
Дед Мороз исполнил пожелание Серафима Петровича, подарил ему луноход, но по смерти бабушки он нашел открытку ту в нижнем ящике бабушкиного стола; впрочем, он к тому времени и без этой открытки знал: его нету.
– Ты протер? – опять спросила невидимая жена.
– Протираю.
Или есть, потому что, если падает пыль, должна быть сила, что принуждает ее к падению…
Серафим Петрович пшикнул «Гренадой».
Неисповедимы были пути Его, необъяснимы. Впрочем, так же точно неисповедимы были пути самого Серафима Петровича, потому что мог он пойти куда-нибудь, а мог не пойти, мог случайно наступить на жука, а мог и не наступить… Но если все-таки есть Он, при таком положении жизнь под сенью Его была бы нешуточным делом человеческого прощения и терпения. Мировая скорбь еще больше искажала очертания Творца, искажали их катаклизмы и эпидемии. Но особенно войны, братоубийство, убийства, дефолт искажали… Искажало все то, что он допускает. Ибо «раз даже волос…».
Словом, верить можно, но, однако же, доверять?..
Он невидим, потому что слишком велик, – так мозаика не видна в приближении, лишь издали слагается в целость. Он невидим, одновременно видимы следы Его, отпечатки стоп и рук на земной коре… и творения. Он огромен или же… мал? Потому что малое тоже невидимо…
– Ты протер?
Невидим, как жену невидимой делает перегородка кухонная.
«Если атом увеличить до размера футбольного поля, ядро его будет не более перечного зерна», – сказал телевизор.
«Или… горчичного?» – похолодев, подумал вдруг Серафим Петрович.
Он больше не пшикал, тряпкой по столешнице не водил. Затаив дыхание слушал…
«Вселенная состоит из атомов. Атом – мельчайшая частица химического элемента, сохраняющая все его свойства. Величина атома составляет менее десяти миллиардных метра в диаметре…» – слышал он. Жена рубила капусту, но, этот звук силой воли и сознания отделив, Серафим Петрович слушал сквозь его, думал сквозь… Вселенная состояла из атомов, так, может быть…
Бог из атомов состоит, поскольку Вселенная и вселенные – все из них состоит…
Он не больше, но гораздо, гораздо меньше всего… И величина его… «Менее десяти миллиардных метра в диаметре…» – подсказал телевизор.
Вот почему никогда никто не видел его. Нет, не так. Видел! – но не догадывался…
– Ты протер? – спросила, выходя из кухни, жена, делаясь видимой. Серафим Петрович молчал.
Серафим Петрович тоже из атомов состоял, это значило… Это значило, Серафим Петрович был частицей Его. Был частицей, сохранявшей все Его свойства…
Пыль лежала на трельяжной столешнице, и крохотная частичка ее, едва видимая глазом, состояла из… «Квадриллиона атомов», – подсказал телевизор.
Это значило…
Серафим Петрович пшикнул «Гренадой». Прогоняя жидкий развод, провел по грязи резинкой гребка. Подул и опять протер, бережно, с удивлением прикоснулся дрожащими пальцами к зеркальной расчистившейся поверхности.
Серафим Петрович впервые смотрел в глаза Господа Бога.
В подтверждение гипотезы Серафима Петровича предлагаем читателю рассмотреть точку в окончании рассказа нашего.
Точка эта содержит в себе миллиарды атомов.
БЛЭКАУТ
Блэкаут – системная авария в энергосистеме, сопровождающаяся массовым отключением потребителей.
«Отвяжись… отвяжись, отвяжись. Отвяжись…» – бормотал, рукавами взмахивал, пробегая по улице Народного Ополчения в восьмом часу вечера, в направлении центра некий Вадим Вадимович Страхобожкин. Он бежал, стихии ноябрьской сквозь, в глубине немых витрин отражением, на мгновение появляясь силуэтом растрепанным, запорошенным, в флюоресцентных снопах фонарей, оставляя следы свои спешные на печальной слякоти ноября, наступая на тени встречные, продираясь сквозь толпы снежные, и ужас, отчаянье, отвращенье читались в его лице…
Мы не знаем и не узнаем уже никогда, что случилось далее со Страхобожкиным, кто преследовал беднягу в этом нашем рассказе и кого умолял он, задыхаясь от ужаса, «отвяжись!», ибо в миг, когда собирались мы продолжить написание этой повести, на линии связи нашей с героем случился обрыв, вызвавший перерыв в электроснабжении, экран наш погас, и героя мы потеряли.