Еще в прошлом веке сфера употребления русских слов «строй» и «строить» не ограничивалась домом, городом или храмом, а распространялась на государственное управление («строить государство»), религиозные и социальные институты (ср.: «Церковь Христова, своими пастырями строима и управляема») и даже, что еще более показательно, на идеологический уровень (ср. так называемое «богостроительство»). Под «строем» подразумевались самые различные формы упорядоченности: пространственной, временной, социальной, религиозной и т. д., ср.: «военный строй», «музыкальный строй», «строй божьих дел», «у всякого свой строй в голове» и т. п. Кстати, само выражение «строить дом» имело прежде всего значение «править хозяйством дома», буквально: «домостройничать» («Домострой» являлся сводом правил, регулировавших семейную и общественную сферы жизни). Общим является значение установления определенного порядка на смену беспорядочному, хаотичному.
Строитель, собственно, всякий человек, устанавливающий порядок в той или иной области: это и зодчий, и портной, и Бог (ср.: «Господь наипервый строитель»). Характерно, что этот термин и его производные получили особенное распространение в религиозной сфере: «строитель пустыни» — иеромонах, настоятель, «строитель храма» — староста, ктитор.
Если попытаться свести воедино семантические признаки, инвариантные для глаголов, обозначавших процесс строительства (строить, рубить, ладить, ставить), то можно получить список, в котором на первом месте будут такие признаки, как «ограничивать», «придавать форму», «упорядочивать», не являющиеся специфически строительными, но расцениваемые как универсалии всякого процесса активного воздействия на окружающий мир. Сакрализация этих процессов, придание им «второго» (мифологического) плана содержания, отразилась и в поверьях о ремеслах и ремесленниках.
По воззрениям русского крестьянского населения XIX — начала XX в., плотники, как и представители других древнейших ремесел, обладали не только производственными функциями. Им приписывались тайные способности, знания, связи с «нечеловеческой природой», «лесом» и т. п., причем считалось, что чем выше их мастерство, тем сильнее их скрытые способности: «Особенно дурной славой пользуются те из плотников, которые известны своим искусством, вроде костромских галичан, знаменитых издревле владимирских „аргунов“, вологодских, вохомских и т. д.»[147]. Плотники могли сделать так, что построенный ими дом оказывался непригодным для проживания, так как в нем «поселялась нечистая сила». Еще в прошлом столетии нередко встречались незаселенные дома не только в деревнях, но и в Петербурге[148]. «В Орловской губ. (под самым городом) подслушали бабы, как владимирские плотники, достраивая хату, приговаривали: „Дому не стоянье, дому не житье, кто поживет, тот и помрет“ — и подсмотрели, что бревна тесали они не вдоль, а поперек, а потом напустили червей. Стали черви точить стены, и едва успел хозяин помереть, как развалилась и хата его»[149]. Плотники могли посадить в дом кикимору, которая выживет хозяев из дому. «Сказывали знающие люди о причинах этого происшествия, но разное: одни говорили, что либо на стояке, либо под матицу плотники положили свиной щетины, отчего и завелись в доме черти. Другие предполагали, что под домом зарыт был когда-то неотпетый покойник или удавленник и что плотники знали про то и намеренно надвинули к тому месту первые венцы, когда ставили сруб»[150]. «В Белозерском уезде (Новг. губ.) в деревне Иглине, у крестьянина Андрея Богомола плотники так наколдовали, что кто из его семьи ни войдет в новую избу, всякий в переднем углу видит покойника, а если войдут с кем-нибудь чужим — не видят. В первую же ночь сына Михаила сбросило с лавки на пол. Решили сломать избу эту и поставить новую. Стали ломать и нашли в переднем углу, под лавкой, вбитым гвоздь от гроба»[151]. Аналогичными способностями наделялись плотники на Украине и в Белоруссии. Недовольные угощением или расчетом плотники могут навлечь на дом различные несчастья: пожар, бурю, болезни и даже смерть жильцов: «Когда же тот мастер хочет дому смертности, то, ударяя по бревну обухом топора, он произносит: „Сколько тут углов (вянков), стольки нехай будиць мирцвяков“»[152]. В сказках плотники соревнуются с чертом и всегда выходят победителями (как и кузнецы, ткачи и др.)[153]. Любопытно, что в украинских рассказах о плотниках-знахарях в их роли всегда выступают русские, т. е. представители другого народа[154]. Этим подчеркивается выделенность и известная эзотеричность плотников (ср. жреческие касты кузнецов в других культурных ареалах).
Аналогичный круг представлений был связан с печниками. Как и плотникам, печникам приписывались тайные способности, применение которых могло сделать дом непригодным для жилья. Считалось, что, как и плотники, печники были связаны с нечистой силой. «Сговорились плотники с печниками и вмазали в трубу две пустые незаткнутые бутылки по самые горлышки (вместо бутылки кладут в стену пискульки из речного тростника, дудочку из лубка липы, лозы). Стали говорить хозяева: „Все бы хорошо, да кто-то свистит в трубе — страшно жить“. Пригласили других печников. — „Поправить, говорят, можно, только меньше десятки не возьмем“. Взялись сделать, но вместо бутылок положили гусиных перьев, потому что не получили полного расчета. Свист прекратился, но кто-то стал охать да вздыхать. Опять обратился хозяин к плотникам, отдал уговорные деньги на руки вперед, и все успокоилось»[155].
Арсенал ухищрений печников был весьма велик. «Погрубее и попроще месть обсчитанных печников заключается в том, что один кирпич в трубе закладывается так, что печь начинает постоянно дымить, а плотники засовывают в пазах между венцами во мху щепочки, которые мешают плотной осадке. В этих местах всегда будет продувать и промерзать. Точно так же иногда между концами бревен, в углу, кладут в коробочку камни: не вынувши их, нельзя плотно проконопатить, а затем и избы натопить. Под коньком на крыше тоже прилаживается из мести длинный ящичек без передней стенки, набитый берестой: благодаря ему в ветреную погоду слышится такой плач и вой, вздохи и вскрики, что простодушные хозяева предполагают тут что-либо одно из двух: либо завелись черти-дьяволы, либо из старого дома ходит сжившийся с семьей доброжелатель-домовой и подвывает: просится он в новый дом, напоминает о себе в тех случаях, когда не почтили его перезовом на новое пепелище, а обзавелись его соперником. Всех этих острасток совершенно достаточно для того, чтобы новоселья обязательно справлялись с таким же торжеством, как свадьбы»[156].
Представляется уместным привести слова исследователей, специально занимавшихся мифологическими коннотациями ремесел. «Во многих традициях само установление ремесел дается извне мифологическим существом, и к этому первоначальному событию постоянно возвращаются как к воспроизводимому „эталону“. Особенно отчетливо это проявляется в применении ремесла для изготовления какого-либо продукта, отмеченного как сакральный в отличие от профанического (имеющего чисто хозяйственно-бытовое применение или использование) и соотнесенного с определенными праздниками или временными вехами. Главные операции в данных ремеслах могут рассматриваться как дальнейшее развитие основных действий при символическом создании или воссоздании вселенной (например, тканье и пряденье как действия растяжения, распространения и заполнения пространства; печение ритуального пирога с призывами к нему вырасти от земли до неба как соединение основных зон или сфер и т. п.)»[157].
Своего рода ссылка на мифологический прецедент творения мира и «первого дома» присутствует в том или ином виде во всех обрядах, совершавшихся при строительстве, и в особенно явной форме — в ритуале жертвоприношения. Это видно уже из того факта, что перед тем, как совершить жертвоприношение, на месте будущего сруба устанавливалось деревце, безусловно связанное с той концептуальной схемой, которую принято называть «мировым деревом». Жертвоприношение должно было совершаться в максимально сакральном месте — «центре мира», который обычно маркируется «мировым деревом».
В славянских обрядах при строительстве дома в этой роли чаще всего выступает срубленное молодое деревце, которое устанавливают на месте будущей стройки. «При закладке нового дома крестьяне на предназначенном для того месте прежде всего втыкают в землю или просто садят с корешком какое-нибудь дикорастущее деревце, например березку или рябинку за ее крестообразную форму листьев. Некоторые на время постройки зданий водружают в землю на высоком месте деревянный крест, деланный плотниками перед началом работы» (Владим. губ.)[158].
«В переднем углу ставили маленькую, цельную, с корнем, кедринку (кедр), приговаривая: „Вот тебе, мать — суседушка (домовой дух), теплый дом и мохнатый кедр!“. Кедринка остается в переднем углу и ни под каким видом не выбрасывается» (Западная Сибирь, Сургут)[159].
На Верхней Волге (район Мологи) в середину сруба ставили березку или елку с иконой[160].
В Калужской губ. плотники ставили посреди сруба дубок[161].