А. Б.) после смерти родители выносили через окно, а не через дверь»[439]. Любопытно, что окно играет особую роль как раз в похоронных обрядах. «Как только заметят, что помирающий начнет испускать дух, то для души вблизи помирающего ставят на окошке или в божнице стакан или чашку с водой: здесь душа, покинув тело, будет обмываться»[440]. «При кончине человека ставят воду на окно, чтоб душа обмылась»[441].
Через окно осуществляется символическая связь с миром мертвых, ср.: «В окошко вывешивают полотенце, по которому должны подниматься в избу и спускаться родители»[442]. В день поминовения родителей «хозяин открывает окно, спускает с него на улицу холст, на котором спускали в могилу какого-нибудь покойника, и начинает провожать невидимых гостей своих с печки: „Теперь пора бы вам домой, да ножки у вас устали: не близко ведь было идти; вот тут помягче, ступайте с богом!“»[443]. «В степных селениях кладут первый блин на слуховое окно, причем приговаривают: „Честные наши родители! Вот для вашей душки“»[444]. На Украине «в хате, где есть покойник, ставят на окно воду или разведенный водою мед в уверенности, что душа умершего до 40 дней во время хождения своего по мытарствам является ежедневно домой и услаждает горечь мытарств сладостью стоящего на окне меда. Вообще же, посещая свое земное жилище, души умерших садятся или на божнице между иконами, в виду чего иконы никогда не ставят одна плотно к другой, а всегда с промежутками, или на висящих около икон рушниках или на окнах. Во время поминальных обедов души умерших родственников собираются и сидят на полочке между иконами, а на большие праздники и в дни печения хлеба души прилетают к окнам, чтобы „повтать пару, шо йде з гарячаго хлиба“; для этого даже зимою поднимают вверх, отсовывают нижнюю часть окна, чтобы пар горячего хлеба мог выходить из хаты на двор. „Як печуть хлиб, так выймают перву хлибыну або кныш и ламают на чотыри кускы. Первый кусок кладут на передпичне викно, другый — на чолове, третий — на причилкове, четвертый — на столи, а на полове викно не кладетьця. Парою з розломанного хлиба пышуюцця умерши души“»[445].
Такая связь окон с идеей смерти становится более понятной, если учесть этимологию слова «окно» (окъно — из око, ср.: др. — исл. vindauga, «ветровой глаз», откуда англ. window «окно» и т. п.)[446] и представления о смерти (или сне) как о закрывании глаз; ср. игру в жмурки, в основе которой лежит ритуальный образ смерти (ср.: жмурик «покойник» и производные с близким кругом значений)[447]; ср. также универсальный мотив слепоты героя и ритуальный запрет смотреть (выглядывать) в окно, нарушение которого приводит героя к гибели[448], а с другой стороны, мотив смертоносного взгляда, который выводится из противоположных соотношений: открывание глаз — смерть (или сон); закрывание глаз — жизнь[449], что объясняется гипотезой В. Я. Проппа о взаимной слепоте живых и мертвых относительно друг друга[450]. Особенно опасно оставлять окна открытыми и не перекрещенными на ночь, так как через окна могут войти мертвецы и упыри и задушить спящих, преимущественно детей[451].
Непосредственная связь окон с иным пространством утверждается в запретах выливать в открытое окно воду (помои), плевать, выбрасывать кости, кошку[452] и т. п., так как «там нередко стоит ангел господен, который в это время, чтобы ему не плеснули в глаза, уходит; в избе часто случается, что произносят бранные слова, а потому здесь находится чаще черт, а ангелу здесь нет места, и он стоит тогда у окошка»[453].
Соответствие окно — «глаз» дома — связано не только с темой смерти, но и, что гораздо важнее для понимания семантики окна, с темой проникновения во внешнее пространство, оставаясь во внутреннем. Таким образом, не только силы внешнего мира могут проникнуть через окно вовнутрь, но и человек, находящийся в доме, может благодаря окну проникнуть во внешний мир, оставаясь в безопасности. Окно обеспечивает визуальный контакт, который в целом ряде ситуаций оценивается как более предпочтительный по сравнению с прямым контактом[454].
Следует отметить несколько стандартных ситуаций, связанных с окном. Первая — «стоять (снаружи) под окном» — своеобразная формула с вполне определенными значениями, а именно «быть нищим», а также «быть святым», что не противоречит одно другому, ибо нищенство нередко рассматривается как знак святости, а нищие — люди, приближенные к богу. Ср.: «В окно подать — богу подать»; «Бог дает, так и в окошко подает» и многое другое[455]. Характерно, что пища, подаваемая в окно, всегда обладает сакральным значением (ср. обычай класть первый блин на окно «для родителей»).
С брачными мотивами и их производными связана вторая стандартная ситуация — «сидеть (внутри) под окном», которая чаще всего читается как «быть женщиной» («уподобиться женщине»), а в более специальных контекстах (например, в свадебных песнях) — «быть девушкой, невестой».
Связь женщины с окном очень устойчива. По словам О. М. Фрейденберг, «как двери и ворота, так и ‘окно’, их разновидность, семантизирует в тот период женщину. Сперва заря показывается в окно, затем башня плодородия; культ знает многие примеры этой стоящей у окна женщины, которая то воздевает руки кверху, то как бы выглядывает, то особым образом, подобно Гетере, своим взглядом заманивает проходящего»[456]. Соответственно противоположная ситуация — «мужчина под окном дома возлюбленной» (и проникновение к ней через окно) — широко известный мотив, детально разработанный в фольклоре и литературе.
Особый интерес представляет обрядовая ситуация колядования у окна. По всей вероятности, ее можно соотнести как с указанной выше ситуацией «бог — нищий» у окна, так и с ритуальным обменом благами (пожелание — отдаривание) между представителями разных миров.
Вестям, полученным через окно, приписывается специфическое значение. Как правило, они связаны с резкими переменами в жизни человека, услышавшего эти вести; ср. разработку такой ситуации в мифе о Всеславе[457]; ср. гадания на святках: «Что услышишь под окном, того и жди»[458]. Такая маркированность вербальной связи через окно объясняется, по-видимому, тем, что нормальным считается визуальный контакт: в окна видят, а у дверей слушают.
Все эти значения окон поддерживаются их особыми пространственными характеристиками — ср. приведенную Т. В. Цивьян загадку: «Ни в доме, ни снаружи, ни в небе, ни на земле»[459]. Особые циклы загадок посвящены таким типологическим и историческим разновидностям окон, как «волоковое» (ср.: «У нас в избушке все поползушки»; «И зиму и лето на полозу едет»; «Двину, подвину по белому Трофиму: спит Трофим, не ворохнется»); «подъемное» [ср.: «Двину, подвину по белому Мартыну, Мартын взглянет, зубы оскалит»; «Дерну, подерну по белому Леонтью, Леонтий взглянет и рот разжанет (растянет)»][460]; ср. также «дымное окно» заговоров, «красное», «косящатое» окно в эпических, свадебных, похоронных текстах, колядках и т. д.
И, наконец, значимым представляется то обстоятельство, что окон в доме всегда 3 «во имя Св. Троицы»[461]. Ср. во вьюнишной песне: «На передней-то стене три окошечка, / Три окошечка да три косящатые…»[462]. «Четвертого окна в своей хате сакун ни за что не прорубит. В Ляуках, когда крестьянская хата была отведена под земскую школу, господарь, хозяин избы, прорубил четвертое окно в хате только с благословения священника и разрешения мирского схода»[463]. Несмотря на христианскую мотивировку, можно предположить космологические истоки трех источников света (ср. трехчастность горизонтальной структуры сакральных и иных построек в других традициях): «Жилище божества как общественное и частное жилище представляет собой горизонтальную и вертикальную троичность: центральное помещение, находящееся на возвышении, и два меньших боковых крыла; их расположение тройное — передняя часть, главная и большая посредине и задняя часть (ср. структуру речи и стиха, стену с тремя дверьми, из которых средняя выше и шире; позднее — три этажа храма и дома)»[464].
Выше уже отмечалась конструктивная и отчасти семиотическая роль матицы в связи с обрядом ее укладки. Помимо ритуала строительства, матица отмечена в целом ряде стандартных ситуаций, причем не только в ритуальной, но и в повседневной жизни семьи.
Поперечное положение матицы[465] обусловило то обстоятельство, что ей приписывается роль символической границы между «внутренней» («передней») частью дома и «внешней» («задней»), связанной с входом/выходом в северном и западном планах — по сути дела основным членением внутреннего пространства великорусского крестьянского дома. Гость (т. е. чужой, в том числе и этимологически), войдя в избу, садится на лавку у входа и не должен заходить за матицу без приглашения хозяев. Эти же запреты мы встречаем в свадьбе. Сваты не должны заходить за матицу до определенного момента; причем поведение сватов должно именно актуализировать указанное членение дома — ср. у Даля: «Сидеть под матицей, быть свахою, сватать в доме невесту»