[487]; головой к иконам клали покойника[488] и т. п. «С домом сочетался культ христианский не только в ежедневных молитвах в доме или при выходе из дома, но и в объектах. Прежде всего культ сочетался с красным или передним углом. С ним связывалась вся жизнь крестьянина — рождение, свадьба и похороны»[489].
В красном углу находились объекты, которым придавалась высшая культурная ценность: стол, образа, библия, молитвенные книги, крест, свечи, а позже и фотографии умерших членов семьи.
Устойчивое диагональное расположение красного угла и печи только подчеркивает их связь. Характерно, что некоторые обряды могли совершаться и у печи, и в красном углу (например, приобщение невесты к дому жениха в свадьбе и др.).
Пространство в красном углу (за столом) имеет выраженный знаковый характер. Его ценность повышается по направлению к самому почетному месту — под образами. На этом месте (на «верху») обычно сидит глава семейства, хозяин. Вероятно, именно поэтому в приметах если трещит большой угол, то это предвещает смерть хозяину[490]. Ср. также любопытный пример соотнесения частей жилого пространства со структурой семьи: «кузнечик забирается в заднюю стену дома к смерти ребенка; в большой угол — к смерти хозяина или хозяйки» (Новгор. у.)[491].
Кроме деления пространства на главное (верхнее) — младшее (нижнее), существовало разграничение по линии мужское — женское. Мужчины сидели на долгой, «мужской» лавке, в то время как женщины и дети — на лицевой, «женской» лавке, располагавшейся под окном на улицу.
Данный пример семиотизации пространства интересен тем, что мы, казалось бы, сталкиваемся с отклонением от нормального принципа повышения ценности пространства по направлению от периферии к центру, но так как центром служит как раз угол (т. е. периферия в обычной топографии), то сам принцип в его символическом толковании не нарушается.
Красный угол был теснейшим образом связан с обрядами, регулировавшими социальный аспект жизни человека, его социализацию и десоциализацию. При трудных родах роженицу обводили вокруг стола[492]. После родов закапывали детское место в этом углу[493].
В ряде предыдущих работ, посвященных описанию ритуала, мы уже указывали, что наиболее адекватным языком описания ритуала как сюжетного текста является язык пространства, и в частности пространственных перемещений. Но по отношению к свадьбе на этом языке описывается «текст жениха». Если же говорить о моделирующей роли пространства в свадьбе в целом, учитывая и «текст невесты», то наряду с перемещениями, существенными оказываются ситуации определения мест, рассаживаний, в которых фиксируются, закрепляются связи и отношения между представителями партии жениха и партии невесты, изменения статуса участников свадьбы, формирование ритуальной иерархии на каждом этапе ритуала (т. е. рассаживание после каждого перемещения). Жених обязан был выкупить место в красном углу рядом с невестой. Вообще следует отметить существенную роль категории «места», особенно в обрядах жизненного цикла, и в частности в свадьбе, что связано, по-видимому, с регламентацией распределения людей в пространстве, наделенном иерархическим смыслом. То обстоятельство, что жених и невеста занимают «почетное место», свидетельствует не только об иерархии ролей в ритуале, но может, вероятно, рассматриваться и как обрядовое нарушение обычного порядка рассаживания. Впрочем, моделирующие свойства пространства остаются такими же, как и вне ритуала: жених в свадьбе является «главным», он и занимает «главное» место: жених сидит ближе к образам, а невеста — ближе к дверям.
Различного рода коллизии, связанные с определением «своего» в этом жестко семиотизированном пространстве, обычны не только для ритуала, но и для фольклорного этикета. Ср.: «И мы не в угол рожей-то, а вперед»; «Не мое место впереди сидеть, мое место при куту в углу»; «В большой кут посоха не ставят»; «Рано, девка-то молода еще: не из кути, в куть глядит»[494] и т. п.
В русской социальной терминологии выделяется ряд формул, построенных на соответствии «места» и социального статуса человека. Формула «сидеть под образами», как мы видим, может иметь, кроме постоянного «быть хозяином», ряд окказиональных значений: «быть почетным гостем» (отсюда ю. — русск. кутяне — почетные гости), «быть женихом» (или невестой); «быть сватами» (ср.: «Хлеб-соль принимаем, а вас под образа сажаем»).
Сидеть под матицей, сидеть вдоль половиц, сидеть у печки означает «быть сватами»; сидеть на беседе прочитывается как «быть незамужней девушкой»; сидеть в куту, сидеть за печным столбом, сидеть у окна — «удел бабы»; сидеть при дороге или сидеть на конике (нищая лавка) означало «быть нищим».
Число примеров из этого своеобразного «языка сидений» можно увеличить. Но и приведенных достаточно для демонстрации роли пространства в определении социальной (ролевой) стратификации коллектива.
Не менее значимо пространство красного угла в похоронном обряде. Место каждого члена коллектива вокруг лавки, на которой лежит покойник (головой к иконам), было также строго фиксировано с аналогичной ценностной акцентировкой. Даже горшок, из которого обмывали покойника, закапывали в разных частях дома в зависимости от того, кем был покойник. Если умирало второстепенное лицо, то горшок обыкновенно относили на рубеж поля. Но если умирал хозяин, то его клали «под верхний угол», чтобы не переводился домовой[495].
Актуальное для ритуала вообще противопоставление внутреннего внешнему (открытого — имеющему границы) реализуется в похоронах по отношению к красному углу в так называемом обычае прощания с землей. Для этого умирающие ходят в поле или просят родных «сводить их на поле с землей и с вольным светом проститься». «В поле на своем жеребье старик стал на колени и с крестным знамением положил четыре земных поклона на все четыре стороны, а затем, поднявшись с земли, сказал родным: „Ну, теперь несите меня вперед“, т. е. в избу на лавку в передний угол. Старика повели обратно, положили на лавку и он здесь вскоре умер»[496]. Во время похорон замечали, куда отклонится (при выносе покойника) пламя свечи, горевшей у него возле головы: «Пойдет в красный угол, то хорошо, а если он пойдет в дверь, то скоро в том же доме будет еще покойник»[497]. Связь красного угла с комплексом представлений о смерти, предках проявляется, в частности, в дни поминовений родителей. На сороковой день ждут покойника домой. В большом углу стелется чистая постель для гостя. Хозяева кланяются «порожнему месту» и говорят: «Кушай-тко, родименькой!». На стол при этом ставится лишний прибор[498]. В случае с так называемыми «заложными покойниками» (умершими не своей смертью — утонувшими, сгоревшими и т. п.), которые недостойны сидеть за общим столом, кушанья ставят под стол[499].
Эта устойчивая связь похоронного комплекса с красным углом, может быть, явилась основой для лексической омонимии южно-русского названия покутье для обозначения красного угла и кладбища.
В календарном цикле красный угол отмечен как место для первого снопа («именинника») и последнего («поминальника»), которые ставят под иконы[500]. Во время святок «на стол и в покути кладут сено с соломой и после обеда все таскают из-под скатерти соломинки: если вытянут длинную соломинку, вырастет хороший лен»[501]. Под Новый год кладут козульки и выпускают петуха. Если петух понесет козульку под большой угол, то девушка в этом году замуж не выйдет, а если в сени, то выйдет[502]. Ритуальным аналогом этого гадания является обрядовое метение пола девушкой обязательно от порога к красному углу со словами: «Гоню в избу свою молодцев, не воров, наезжайте ко мне женихи с чужих дворов»[503]. На Украине, как отмечает П. Иванов, «подметая хату, начинают мести обыкновенно от порога к покути, где сор собирается и откуда он выносится. Делается это для того, чтобы добро шло в хату, а не из хаты»[504].
Важнейшим элементом не только красного угла, но и всего жилого помещения был уже неоднократно упоминавшийся стол. Закрепленность стола за красным углом специфически восточнославянская черта. Стол в севернорусских деревнях всегда ставится вдоль половиц, т. е. узкой стороной к западной стене избы[505]. Вообще следует отметить важность в народных представлениях противопоставления продольного поперечному. Первому обычно придавался положительный, а второму — отрицательный смысл. Поэтому не только вещи старались расположить вдоль (например, пола), но и стандартные положения тела увязывались с этим принципом (ср. «сидеть вдоль пола» для благоприятного исхода сватовства). Однако спать никогда не ложились вдоль пола на том основании, что «вдоль пола кладут только покойников»[506].
В средней полосе стол назывался коник — название, вообще очень актуальное для номинации элементов восточно-славянского жилища (ср. коник в значении «нищая лавка»;