Показателен в этом смысле принцип номинации дома, его обитателей, ср.: огнищанин «Русской Правды» — владелец очага, дома, глава рода; костромская дымница — селение, деревня[549]; сербское огнище; чешское ohnisko; болгарское огниште; лужицкое ohnisko; дымничать в значении «жить», «вести хозяйство», а также (пск.) «осматривать дом, хозяйство жениха и невесты», «жениться, выходить замуж без согласия родителей»[550]. Все это обусловило особое отношение к огню. В огонь нельзя плевать, ругаться при огне. Его нужно заметать чистой метелкой, крестить, ставить на ночь горшок с водой и полено, чтобы он мог есть и пить. «Мы шануем <…> огонь як бога, вин наш дорогый гисть», — говорят украинцы[551].
Показательна с этой точки зрения народная этимология слова изба из исъ-топка от топить, истопить[552].
Отмеченность печи в сфере сакрального подчеркивается в текстах, где печь соотносится с христианской системой ценностей: «Печь в дому — то же, что алтарь в церкви: в ней печется хлеб»[553]. Характерно, что из всех функций печи выделяется приготовление пищи — важнейшее свойство печи не только с хозяйственной, но и с ритуальной точки зрения: сырое, неосвоенное, нечистое превращается в вареное, освоенное, чистое[554].
Процесс приготовления пищи имел выраженный ритуальный характер, причем это относится не только к приготовлению обрядовой пищи, но и обыденной. В этом смысле весьма показательны так называемые «операционные тексты», в которых приготовление пищи описывается в космических масштабах или терминах отношений мужского начала к женскому. Например, о приготовлении опары: «На озере на Ладожском, / На устьи на Волховском / Вода с песком помутилася; / Они свиданья убоялися, / Из Ладожского выбиралися, / О том люди догадалися: / За орудие хваталися, / Усмирять их собиралися…»; или: «Помутилася вода с песком, / Побранилися Лука с Петром…»[555]. Ср. о печении блинов: «Плешь идет на гору, / Плешь идет под гору, / Плешь с плешью встретится, / Плешь плеши молвит: / „Ты плешь, я — плешь — / На плешь / Капнешь, / Плешь задерешь / Да другую наведешь“»[556]. Приготовление пищи сопровождалось различными приметами. Например, при выпечке хлеба, приготовлении каши и т. п. следили, в какую сторону наклоняются верхушки (хлебов) или в какую сторону выходит из горшка каша: если внутрь печи — это предвещает прибыль, удачу, счастье, если к устью (к выходу) — бедность, разорение, убыток[557]. В Архангельской губ. по числу и величине выпавших углей судили о гостях и урожае: «Если сыплются из печи искры и горячие уголья — это верный признак хорошего урожая и прибытия гостей»[558]. На Украине «когда посадят в печь паски, то тою же лопатой, что сажали паски, тычут накрест в углы хаты, приговаривая: „Прочь, тараканы и стоногы з нашой хаты“. Перед посадкой в печь пасок выгребают на припечок огонь и золу от него хранят до того времени, когда начнут садить капусту. Тогда этою золою посыпают капустные гряды, чтобы предохранить капусту от попильныци (капустной тли). Посадив в печь паски, насыпают черинь (сверху на печь) семян льна и оставляют их там, пока паски загнетятся. Эти семена льна употребляются для посева, в полной уверенности, что на выросшем из них льне не заведется прывытныця (повилица)»[559]. В случае, если сбежит молоко, то в огонь или на то место, где стоял горшок с молоком, бросают немного соли. «Делается это для того, чтобы у коров не трескались дойки»[560]. Таким образом, процесс приготовления пищи связывается со всем комплексом ритуально-экономической сферы деятельности, включая земледелие, домашний скот и т. п.
Не менее показательна связь печи с категорией «своего»: «Кто на печи сидел, тот уже не гость, а свой»[561]. На Украине о счастливых людях говорят: «У печурце родився»[562]. Роль печи как экологического центра хозяйственного комплекса отчетливо проявляется в поверьях, связанных с домашним скотом. Например, веревку, на которой купленное животное приведено домой, вешают у печи[563]. Если со двора уйдет скотина, убежит собака или не придет к назначенному времени человек, то их зовут, крича в печную трубу[564]. На Украине это делают «пид первый дым», т. е. как только разведут огонь. Заблудившийся услышит «по дыму» зов и возвратится домой[565].
С точки зрения социальной интерпретации следует особенно подчеркнуть связь печи с противопоставлением мужской — женский, где маркированным оказывается второй член, ср.: «Печь нам мать родная»[566], ср. также загадки типа: «Стоит баба на юру, кто ни идет, всяк — в дыру; кто ни вскочит, всяк захохочет»[567]. «Станет трещать (натопленная печь) с левой стороны — умрет хозяйка; затрещит с правой стороны, — умрет хозяин»[568]. Эти данные особенно интересны в связи с распространенными представлениями о печи и огне как женщине и мужчине, при том что возжигание огня «читается» как брачный союз[569]. Особенно хорошо подобного рода представления видны на материале свадьбы. «На Руси сваха, приходя с брачным предложением к родителям невесты, подступает к печи, и в какое бы время года это ни случилось, греет свои руки, чтобы задуманное дело пошло на лад, и затем уже начинает свое сватовство; в Курской губ. сват берется рукою за печной столб. В Малороссии, когда идут переговоры о сватовстве, невеста садится у печки и колупает глину, выражая тем желание выйти замуж. В Черниговской губ. она влезает на печь, а сваты упрашивают ее сойти вниз; если она спустится с печи, то этим выразит свое согласие на брак, т. е. заявит свою готовность покинуть семейный очаг и перейти в дом жениха»[570]. «Чтобы сватовство удалось, сваты выламывают из печи кирпичину и держат ее в кармане»[571]. «В селе Баглачево Влад. губ. молодых по приезде из церкви кладут на печку с разными песнями и прибаутками»[572]. «Вошла в избу, да руки погрела, так сваха»[573]. «По соответствующему болгарскому обычаю сват, вступив в избу невесты, прежде всего загребает в печи уголья, почему и узнают о цели его посещения»[574].
С печью связаны и глубинные представления о доле. «В Белой Руси молодая, оставляя отцовский дом, уже севши на воз с мужем, причитает:
Добрая доля, да идзи за мной
С печи пламенем, з хаты камином!»[575]
В Архангельской губ. в заключение свадебного пира бросают пустой горшок в печь, приговаривая: «Сколько черепья, столько молодых ребят!»[576].
Связь человека с печью, с огнем как жизненным началом отчетливо проступает в похоронном обряде. Когда человек умирал, открывали заслонку трубы, которая, таким образом, мыслилась как путь для души[577]. «Воротившись с похорон, должно приложить ладони к печи или, отодвинув заслонку, заглянуть в ее устье для охраны себя от губительного влияния смерти»[578]. Ср.: «Чтобы не бояться покойников, за задорожку (планка, прибитая одним концом к печке, а другим — к столбу, поддерживающему полати. — А. Б.) держатся и, подержавшись, плюют на верх печки. Весьма многие для этого открывают еще заслон от устья печки, в открытую печь поглядят недолго и плюнут»[579]. «Придя с похорон домой, не раздеваясь, открывают в избе печной заслон и в нем руки греют, другие, открыв заслон, посмотрят на чело и на кирпичи, третьи, наконец, идут к печи задом, открывают заслон и смотрят в пець (в печь)»[580].
В родильных обрядах, когда моют ребенка, то приговаривают: «Расти с брус вышины, да печь толщины»[581]. «Тотчас после родин нареченная кума должна взять из печи уголь, выйти на перекресток и перебросить его через себя: это предохраняет новорожденного от сглазу»[582]. Те же угли, которые быстро выскакивают из печи, женщины прячут и во время родов с этих углей пьют воду, «чтобы родить так же скоро, как те угли выскочили из печи»[583]. Тем самым устанавливается параллелизм между печью (точнее — ее устьем) и женским лоном.
Включение и выключение человека в/из социальной структуры тоже соотносится с печью. Гипертрофию этой связи можно увидеть в следующем описании: «В глухих деревнях Судог. у. (д. Барыкова-Саранча) водится обычай, по которому ежедневно, когда старший в доме или настоятель уходит на работу, а младшие, когда отправляются в дальнюю дорогу, то сядут все, а затем уходящий „благословляется“; при этом младший благословляется у старшего, а старший — „у глупенького“ (малого ребенка, который уже может говорить), говоря: „Благослови меня, (напр.) дедушка!“ или „Ваня (глупенький)!“. Благословляющий отвечает: „Бог благословит“. Если в эту пору печка топится, то стряпухе говорят: „Заслонь печку!“ — и та на короткое время, пока выйдет благословляющийся, прикрывает заслоном печку (только часть чела, чтобы не погас огонь), часто, однако, по прочим местам вместо заслона печку прикрывают ухватом, приставив его более или менее вертикально к челу печки. Делается это с той целью, „чтобы домовой не избывал“, и в оставшейся дома семье благополучие было»