Я слыхал однажды про пантеру, попавшую во время наводнения на крошечный островок вместе с оленем и не тронувшую его. Кровожадный зверь, поглощенный мыслью о спасении, позабыл об охоте.
В этом отношении животные напоминают людей: нередко ведь перед лицом опасности заклятые враги действуют сплоченно, как лучшие друзья.
Глава XXXVIII. Опоссум
В скором времени одна из лесных прогулок едва не кончилась для нас трагически. На этот раз меня сопровождал Франк, а Генри остался с матерью дома. Мы отправились на поиски испанского мха, который паразитирует на дубах в низменных частях долины. Высушенный и очищенный от колючих стебельков, мох этот служил нам для набивки тюфяков, вполне заменяя волос и морскую траву.
Пошли мы пешком, потому что лошадь нужна была Куджо для полевых работ: только что был снят первый урожай кукурузы, и мы готовились ко вторичному посеву.
Захватили мы с собой только длинные ремни, чтобы можно было взвалить на плечи перевязанную груду мха.
Долго бродили мы по рощам в поисках подходящего дерева. Наконец, почти у подножия горы, нам попался развесистый дуб; испанский мох густо облепил низко растущие ветки и свисал, как лошадиная грива.
Мы оборвали мох сначала с нижних веток, а затем, вскарабкавшись на дерево, очистили дерево от шелковистого паразита.
Во время работы внимание наше было внезапно привлечено щебетом и писком небольших птичек, порхавших в ветвях вяза, росшего рядом с нашим дубом. Мы оглянулись и увидели щебетуний. То были трупиалы, или балтиморские иволги59.
Франк вспомнил, что, подходя к дубу, мы спугнули этих хорошеньких пичужек. Но что сейчас встревожило трупиалов? Они перескакивали с ветки на ветку и жалобно пищали.
Охваченные любопытством, мы спрыгнули с дерева и подбежали к вязу.
На земле, почти под деревом, мы заметили странный движущийся предмет. Не сразу поняли мы, что это такое. Неужели животное? Нет, мы никогда не видели такого зверька. Топорщилась сплошная масса голов, ушей, хвостов… Мы насчитали более полудюжины хвостов. Нелепое существо медленно подвигалось к вязу.
Внезапно все головы и хвосты рассыпались во все стороны, и на земле запрыгало множество зверьков величиной с мышь, а в центре мы увидали матку, стоявшую на задних лапках.
Да это самка опоссума60. Размерами она была с кошку; мне понравилась ее серебристо-серая шкурка с низким густым волосом. Тупая мордочка напоминала свиной пятачок, но была значительно тоньше, а длинные усы торчали, как у кошки; прямые короткие уши рожками стояли на голове; сверкали острые зубки, а небольшие и толстые лапки заканчивались острыми когтями и напоминали скорее руки, чем ноги. Нелепый длинный чешуйчатый хвост, похожий на крысиный, ниточкой волочился по земле.
Но самым странным в этом диковинном зверьке было нечто вроде кармана или сумки на животе, откуда только что выпрыгнули детеныши. По этому признаку опоссума относят к животным сумчатым61.
Детеныши до смешного походили на матку: та же шерстка, лапки, узкие мордочки и длинные чешуйчатые хвосты. Мы насчитали тринадцать веселых зверьков, прыгавших и игравших в траве.
Самка, освободившись от своей ноши, быстро забегала вокруг вяза. Трупиалы в тревоге метались в листве. Иногда они с размаху бросались вниз, длинными крыльями почти задевая мордочку серебристого опоссума. Но напрасно они пытались спугнуть разорителя птичьих гнезд. Опоссум не обращал внимания на враждебные действия пичужек. Насторожившись, самка разглядывала вяз. Внимание ее было сосредоточено на гнезде, свисавшем с верхней ветки, как узкий мешок, или, вернее, чулок, набитый сеном62.
Наконец опоссум приступил к действиям. Он приблизился к детенышам, игравшим в траве, и созвал их пронзительным писком. Несколько штук прыгнули в сумку, которую мать гостеприимно распахнула; двое, обмотав свои тоненькие хвосты вокруг материнского, вскарабкались на ее спину и почти потонули в густой шерсти. Двое или трое взобрались на плечи.
Забавно было смотреть, как крохотные зверьки облепили мать, ползали по ней и высовывали лукавые мордочки из сумки.
Мы думали, что самка повернет обратно со своей ношей. Не тут-то было: с необычайной ловкостью она взлезла на вяз. На первой же ветке она остановилась. По одному вытаскивая детенышей из сумки, она заставляла их обвиваться хвостами вокруг ветки, пока все не повисли на дереве головами вниз.
Внизу еще прыгали пять-шесть маленьких опоссумов. Самка спустилась за ними и втащила их на дерево. Через минуту тринадцать зверьков качались, подвешенные в ряд на ветке, и, казалось, чувствовали себя превосходно.
Это было такое комическое зрелище, что мы с Франком невольно улыбнулись при виде этих своеобразных живых подвесок. Однако мы не проронили ни слова, чтобы не спугнуть опоссума, все манеры которого нас живо интересовали.
Пристроив детенышей на нижней ветке, самка полезла наверх, обнимая дерево передними лапками, как обезьянка, и цепляясь острыми когтями. Наконец она забралась на ветку, где находилось гнездо трупиала. Самка остановилась и нащупала лапкой ветвь, словно пробуя ее крепость. Предосторожность была не излишней: вяз был одним из крупнейших экземпляров этой породы, какие только нам случалось видеть; тонкая ветка росла одиноко, и в случае падения зверьку не за что было бы зацепиться.
Однако птичьи яйца возбудили аппетит лакомого опоссума, и он осторожно пополз к гнезду. Не успел зверек добраться до своей цели, как сухая ветка затрещала под его тяжестью. Это обстоятельство, да еще крики птиц, кружившихся над его головой, заставили опоссума отступить. Затем, оглядевшись вокруг, он заметил, что ветки соседнего дуба нависают над самым гнездом. Слезть с вяза и вскарабкаться на дуб было делом одной минуты. Серебристая шкурка исчезла в густой листве, но вскоре зверек показался на дубовой ветке, простиравшейся над старым гнездом.
Обкрутившись хвостом вокруг ветки и повиснув головой вниз, самка опоссума сильно раскачалась, надеясь таким образом добраться до гнезда. Она раскрывала рот, выпускала когти, вытягивала передние лапки, но, несмотря на все усилия, не могла схватить гнезда.
Постепенно она распускала кольца хвоста, чтобы уменьшить расстояние между передними лапками и приманкой; но ничего не помогало. Мы ожидали, что она вот-вот сорвется с ветки, в охотничьем пылу позабыв об осторожности. Однако опоссум благоразумно отказался от своей затеи и, вскочив обратно на ветку, со злобным писком спустился вниз.
Злость неудачливого охотника не поддается описанию: самка ворчала, крутила головой, скалила зубы. Вскарабкавшись на вяз, где висели детеныши, она грубо побросала их на землю и сама спрыгнула вниз. В одно мгновение детеныши расположились для путешествия, спрятавшись в сумку и забравшись к матери на спину.
Опоссум важно удалялся под торжествующие крики трупиалов, праздновавших легкую победу.
Пора было нам вмешаться в дело. Мы выступили вперед, отрезав зверьку отступление.
При нашем появлении самка свернулась в клубок, так что нельзя было различить ни головы, ни лап и упала ничком, притворяясь мертвой. Некоторые детеныши последовали примеру матери. Казалось, будто в траве валяется большой клубок шерсти и пять или шесть маленьких.
Хитрость бедной самки не удалась: она недооценила наших умственных способностей. Уколотая острием стрелы, она зашевелилась, вскочила на задние лапки и попробовала кусаться. Но сопротивление было сломлено. В один миг мы обуздали опоссума. Надев на него намордник, мы привязали его к дереву, решив на обратном пути забрать домой все семейство.
Глава XXXIX. Мокассиновая змея и пекари
Мы вернулись к дубу, чтобы продолжать сбор мха. Весело обсуждали мы забавную сцену, которую нам довелось подсмотреть. Франк радовался, что благодаря опоссуму нашел гнездо иволги балтиморской. Для его коллекции не хватало именно этих птиц, и он собирался завладеть птенцами, как только они вылупятся из яиц. Но вдруг птицы, совершенно успокоившиеся после поражения опоссума, снова разволновались; на этот раз крики их звучали еще тревожнее.
– Вероятно, появился второй опоссум, – заметил Франк. – Уж не самец ли разыскивает свою семью?
Мы прервали работу, заинтересовавшись новым птичьим бедствием. Виновник тревоги не замедлил обнаружиться: это был крупный экземпляр одной из самых ядовитых змей. Большая плоская голова, выдающиеся клыки, блестящие глаза – все это внушало глубокий ужас и отвращение. Змея высовывала раздвоенный влажный язык, сверкавший на солнце, как пламя. Она направлялась к дереву, на котором висело гнездо.
Мы, притаившись, следили за ее движениями, не подавая признаков существования. У подножия дерева она остановилась.
– Как по-твоему, отец, – шепотом спросил Франк, – эта гадина полезет сейчас на дерево, чтобы разорить гнездо?
– Нет, – ответил я, – мокассиновые змеи на деревья не карабкаются – иначе птицы и белки не имели бы шансов на спасение. Змея преследует только одну цель – еще больше запугать пичужек, если это возможно… Смотри!
Действительно, змея обвилась вокруг дерева и, вытянув шею, высунула язык, словно собираясь лизнуть кору.
Трупиалы, решив, что она сейчас полезет на дерево, спустились на нижние ветки; они хлопали крыльями, перескакивали с сучка на сучок, и в неистовом гомоне их слышался и страх, и гнев.
При их приближении змея широко распахнула омерзительную пасть, готовясь проглотить неосторожных пернатых дикарок. Она не спускала блестящих глаз с беспомощных красавиц, словно гипнотизируя их.
Птицы, вместо того чтобы сидеть, притаившись около своих гнезд, кружили над ее головой, лишь изредка присаживаясь на ветки, но ни на минуту не выпуская из поля зрения своего врага. Постепенно они снижали круги; движения их становились медленнее, крики – глуше.
Наконец одна из них, выбившись из сил и, быть может, завороженная взглядом змеи, как подстреленная, упала на землю рядом с пресмыкающимся.