Что за странность! Змея, вместо того чтобы наброситься на свою жертву, внезапно отползла от дерева, даже не глядя на поверженную птичку.
Трупиалы, оправившись от испуга, вспорхнули на верхние ветки и умолкли.
Мы не могли опомниться от удивления: что за странная развязка охоты?
– Кто еще появится на смену змее? – спросил у меня Франк, заинтересованный нелепым поведением змеи.
Я не успел ответить, потому что разгадка явилась сама собой: из густых, казалось, непроницаемых зарослей колючего кустарника вылезло животное величиной с волка, с серой, с черным отливом шерстью.
Туловище у него было плотное, упитанное и покрытое не шерстью, а грубой жесткой щетиной, на спине доходившей до шести дюймов в длину и слегка спадавшей на одну сторону, как лошадиная грива. Короткие уши, полное отсутствие хвоста; на ногах копыта, а не кости, как у хищников; сильно развитые челюсти. Торчащие наружу белые клыки придавали животному устрашающий вид. Рыло необычайно напоминало свиное. И действительно, это был мексиканский дикий кабан, или пекари64, как его называют.
Мы заметили, что по его пятам следуют два поросенка; значит, как и опоссум, то была самка с детенышами. Нам везло сегодня на четвероногих матерей.
Пришельцы остановились под деревом. Трупиалы при виде их снова разволновались и подняли крик. Но кабаниха не обратила ни малейшего внимания на птиц. Она рыла пятачком землю, ища зерен или желудей. Другая пожива ее не интересовала.
Внезапно пекари почуял змею65; он поднял голову и принюхался: мерзкий запах мокассиновой змеи привел его в ярость. Он метался из стороны в сторону, ища следов. Сначала он направился в ту сторону, откуда приползла змея, но, тотчас заметив ошибку, пошел по второму следу.
Тем временем змея удирала со всей прытью, на которую была способна. На свое несчастье, мокассиновая змея не умеет карабкаться на деревья, поэтому ей оставалось надеяться только на свою быстроту.
Мы заметили ее между группой деревьев; она каждую секунду поднимала голову и с тревогой оборачивалась назад; спустившись по пологому склону, она направилась к невысокому холму, отстоявшему на небольшом расстоянии от нашего пригорка.
Она была еще на полпути, когда услышала, что ее догоняет кабан, который бежал с опущенной головой, принюхиваясь к помятой траве.
Со своей наблюдательной вышки мы внимательно следили за этими своеобразными гонками.
Приблизившись к змее, кабан остановился и взглядом измерил пространство, отделявшее его от врага. Взъерошенная щетина дыбом встала на спине, словно иглы дикобраза.
Змея, видимо, перепугалась. Глаза утратили свой властный, жестокий блеск, так волновавший несчастных птиц. Даже чешуя, казалось, поблекла и обесцветилась.
Внезапно кабан рванулся, подбежал к змее и навалился на нее всей своей тушей. Пресмыкающееся вздрогнуло и вытянулось на земле. Кабан с неожиданной для него легкостью отпрыгнул, снова налетел на змею и изо всей силы стал топтать ее копытами. Змея только извивалась. Наконец кабану удалось вонзить клыки в шею пресмыкающегося и в несколько мгновений покончить с ним.
Бездыханная змея вытянулась на траве. Победитель-кабан испустил громкий торжествующий крик, очевидно, призывая детенышей. Поросята вылезли по его зову из высокой травы, где они прятались во время боя, и с веселым хрюканьем подбежали к матери.
Глава XL. Бой кугуара и пекари
Мы с Франком радовались исходу сражения. Сам не знаю, почему, мы были на стороне кабана, хотя он, если бы мог, сожрал бы птиц и разорил бы их гнездо. Да и птицы не такие уж невинные щебетуньи. Сколько букашек и бабочек уничтожают эти прожорливые создания! В сущности, и каждое животное, и птица – настоящий хищник и сочувствия не заслуживает. Но таков уж закон природы. С незапамятных времен змея внушает человеку глубочайшее инстинктивное отвращение. Все рассказы о злобе, силе и вреде, приносимом змеями, сильно преувеличены. Она чрезвычайно редко бросается на человека, а он преследует змею, как кровного врага. Вокруг змей созданы тысячи легенд, и путешественники охотно рассказывают об удавах, душивших в своих объятиях людей, об укусах, причинявших немедленную смерть, и прочих ужасах. Встретив змею на дороге, всякий вскакивает с повозки, чтобы размозжить ей голову камнем. Даже неядовитые змеи разделяют общую участь. Не знаю, справедливо ли это, но так повелось с древних времен, и мы, уже обогащенные опытом и познаниями, с таким же отвращением взираем на змею, как и дикари.
Несмотря на сочувствие победителю, мы решили убить его. В сущности, нас соблазняли детеныши. Их жирные окорока внесли бы некоторое разнообразие в наше скромное меню. Они вполне бы заменили нам домашних поросят, хотя мясо их по вкусу скорее напоминает заячье. Чтобы оно стало съедобным, нужно, убив животное, вырезать одну железку около самого крестца, которая распространяет неприятный мускусный запах. Поросят тотчас после этой операции жарят, так как через некоторое время мясо снова становится непригодным в пищу.
Мы с Франком ломали голову над тем, как взять живьем двух хрюкающих детенышей, даже не подозревавших о грозившей им опасности; мы уже облизывались, предвкушая редкое угощение.
Пока поросята находятся при матери, нечего надеяться на успех. Ведь к свирепому пекари нельзя подступиться. Даже с собаками мы не отважились бы на безнадежную борьбу, зная, как силен и зол кабан. Самая смелая собака в ужасе отступает перед ним.
Итак, нам не завладеть поросятами, пока мы не избавимся от их матери. Но как приступить к делу? Самое простое, конечно, пристрелить…
Тут Франк впал в нестерпимую сентиментальность. Он стал доказывать, что жестоко без нужды убивать зверей, хотя бы кабанов, которые, как он знал, отличаются свирепостью и не щадят ни оленей, ни козулей, ни других беззащитных тварей.
Кабаны, между прочим, развелись в большом количестве в окрестных лесах, а это было очень опасным соседством. Мне не раз приходилось слышать об охотниках, искалеченных и убитых этими страшными зверями. Поэтому нельзя было упускать живьем кабана, и, не обращая внимания на разглагольствования сына, я вытащил карабин.
Тем временем кабан разделывал убитую змею. Первым долгом он оторвал голову от туловища и, придерживая его передними лапами, содрал чешую, точно рыболов, который чистит скользкого угря. Потом он с жадностью набросился на белое мясо змеи, изредка бросая убогие подачки хрюкающим от удовольствия поросятам. Семейный обед, признаться, производил отталкивающее впечатление.
Я зарядил карабин и уже собирался спустить курок, когда взгляд мой упал на неожиданно подкравшегося зверя. Один вид его наполнил меня смятением и ужасом.
Кабан находился приблизительно в пятидесяти шагах от дерева, на котором мы сидели, а в тридцати шагах от него я заметил зверя совершенно другой породы.
Размерами он был с теленка, но приземистей, подвижней, с более гибким и вытянутым туловищем. Шкура была темно-коричневая, с красным оттенком, но на груди и животе выделялись светлые, почти белые пятна. Уши темные, небольшие; морда напоминала кошачью. Но спина, не выгнутая, как у кошки, казалась скорее вдавленной и была значительно ниже сильно развитых плеч. Хищник этот, действительно, принадлежал к кошачьей породе.
Мы никогда раньше не видали этого зверя, внушившего нам глубокий ужас, но тотчас догадались, что перед нами кугуар, или пума.
Впервые со дня приезда в эти места мы испытали настоящий животный страх, к слову сказать, вполне обоснованный.
Дикий кабан – грозный и опасный враг, но мы знали, что благодаря своей неповоротливости на дерево он вскарабкаться не может, и потому не тревожились за свою участь. С кугуаром дело обстояло хуже. Ловкий, увертливый и подвижный, как белка, он легко вскакивает на деревья и, подстерегая добычу, сплошь и рядом маскируется в листве, чувствуя себя, пожалуй, более уверенно на гибких ветвях, чем на твердой земле.
Обернувшись к сыну, я знаком приказал ему не шевелиться и молчать, чтобы ни одним звуком не выдать своего присутствия.
Кугуар, крадучись, приближался к увлеченному пиршеством кабану. Хищный зверь полз на брюхе, не спуская глаз с тупорылой обжоры, и размахивал длинным хвостом, как кошка, подстерегающая жаворонка, греющегося на солнце.
Кабан с жадностью пожирал змею, не подозревая о надвигающейся опасности. Вся эта сцена происходила на открытой поляне, не поросшей даже кустарником; только одинокий дуб простирал свои ветки невдалеке от места, где пировал кабан.
Кугуар полз в высокой траве, маскировавшей его движения; внезапно он остановился, как бы обдумывая план нападения. Очевидно, скелет змеи, павшей жертвой кабана, напоминал ему о силе страшных белых клыков. Чтобы парализовать движения кабана, нужно было внезапно вспрыгнуть ему на спину. Расстояние было еще настолько велико, что одним прыжком кугуар не мог покрыть его.
Сейчас хитрый зверь изыскивал способ подкрасться незамеченным.
Тут он заметил дуб, ветви которого нависали над полем недавней битвы кабана и змеи. Решение принято: кугуар повернул обратно, бесшумно прополз по траве и обходным движением достиг противоположной стороны дерева.
Вот он выпрямился и с молниеносной быстротой вскарабкался наверх. До нас донесся едва уловимый шорох – это когти кугуара цеплялись за кору.
Посторонний звук обеспокоил кабана; оторвавшись на секунду от своего занятия, он с грозным хрюканьем повернул голову; но, не заметив врага, подумал, очевидно, что покой его нарушен белкой, и, успокоившись, снова принялся за еду.
Тем временем кугуар взлез на дерево и, осторожно ступая, пробрался на нижнюю ветку. Затем, напружинившись всем телом, как кошка перед прыжком, с диким ревом обрушился на кабана. Когти его вонзились в затылок врага, и всей своей тяжестью он прижал его к земле.
Кабан жалобно завизжал и сделал попытку сбросить кугуара. Оба зверя покатились по земле. Эхо подхватило вопли кабана. Подбежали поросята; они в испуге заметались, оглашая воздух хрюканьем и визгом.