– Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, – не приняла шутку подруга, – может, стоит попробовать? – С этими словами Ирина встала и удалилась в спальню.
Ника осталась наедине со своими невеселыми мыслями и с необходимостью завтра с утра отправляться на работу, сидеть на утренней летучке, слушать Артема, видеть его в коридоре, сталкиваться на пороге кабинета…
Она со вздохом поднялась с дивана, потянулась к оставленному Ириной на подлокотнике кресла комплекту белья. Взгляд ее упал на лежавший тут же телефон – в углу дисплея светился конверт эсэмэс. Ника открыла его и отпрянула. «Не делай этого. Сильно пожалеешь».
…Она не могла понять, как именно оказалась на стройке, как вообще попала туда. Вышла вечером из офиса, забросила на плечо ремень сумки, вынула сигареты и зажигалку, отвернулась к стене, чтобы прикурить, – и все. Провал. Очнулась от холода, пронизывавшего все тело – тонкая ветровка не грела, а к вечеру неожиданно похолодало.
Ника, со стоном схватившись за раскалывающуюся голову, попыталась принять сидячее положение и оглядеться. Когда глаза привыкли к темноте, она с удивлением обнаружила, что находится в недостроенном здании, по пустым помещениям которого свободно гуляет холодный ветер. Каждый звук эхом разносился под высокими сводами, вызывая жуткие ассоциации с голливудскими боевиками и триллерами. «По закону жанра сейчас должен появиться некто в темном», – подумала Ника, шаря рукой возле себя в поисках сумки. Ее, разумеется, не было, как не было ни сигарет, ни зажигалки. Даже мобильник, по какому-то недоразумению сунутый во внутренний карман ветровки, и то нашли, не поленились.
– Хорошо, что я сегодня ноутбук не забрала, вовремя Славка-сисадмин предложил программы обновить, как чувствовал, – пробормотала Стахова.
Нужно было выбираться отсюда, но все тело охватила какая-то слабость. Хотелось спать – прямо здесь, на грязном бетоне, под стеной, чтобы утром, открыв глаза, увидеть в незастекленном оконном проеме солнце. «Бред какой-то». – Разозлившись на себя, Ника попыталась встать, но ноги не слушались. Рухнув на колени, она поняла, что не справится – очень уж странное состояние. Тыльная часть правой кисти была вымазана чем-то, и Ника поднесла руку к глазам, чтобы лучше рассмотреть. Коричнево-бурые пятна. Она понюхала руку, но запаха краски не было.
– Кровь, что ли? – Она провела пальцем по пятнам и ощутила боль.
Казалось, что болит каждая косточка. Ника попробовала согнуть пальцы и не смогла, снова охнув от резкой боли, отозвавшейся во всей руке до плеча. «Сломаны пальцы-то у меня», – поняла Стахова, баюкая руку как ребенка, стараясь заглушить боль. В этой ситуации ее успокаивало только одно: Ника была левшой, а потому временная утрата подвижности в правой руке ничем ей особенно не грозила. Тот, кто притащил ее на стройку, не знал об этой Никиной особенности.
И еще запах… Нестерпимый запах немытого тела, мочи и застарелого перегара… Ника огляделась и в дальнем углу помещения увидела бесформенную кучу. Заставив себя все-таки подняться, она доковыляла до нее, наклонилась и, в ужасе отпрянув, упала. «Кучей» оказался бомж. Мертвый. Остекленевшие полуоткрытые глаза и неестественная поза не оставляли сомнений в этом. Лежал ли он здесь до того, как Ника появилась на стройке, или умер недавно, она не знала. Но страх так сковал ее, что Ника как завороженная не сводила глаз с мертвого тела. Она чувствовала себя мышью, запертой в одной комнате с голодным котом, – сбежать некуда, спастись возможности нет. «Ну что я – малолетка, чтобы покойников бояться? – уговаривала она себя, стараясь отвести взгляд от трупа. – Он же ничего мне не сделает… Это просто тело, и все. Оно не двигается, не может встать, ничего не может». Однако уговоры мало помогали.
Нужно было как-то выбираться отсюда, а сил не было. Ника заплакала. Болели пальцы, кружилась голова, холод остывшего за ночь цемента проникал через джинсы. Внезапно Ника насторожилась: внизу явно кто-то был. Закусив губу, она затаила дыхание и прислушалась – точно, внизу кто-то ходил. Страх усилился, и это неожиданно придало Нике сил. Она встала на ноги и сделала пару осторожных шагов к оконному проему. Прятаться в абсолютно пустом помещении было негде. Ника выглянула из окна и отшатнулась – высоко, пятый этаж. Но по всей стене чуть ниже оконного проема тянулся неширокий, сантиметров в двадцать, выступ. Решение созрело мгновенно, подстегиваемое страхом перед неизвестностью и приближающимися шагами.
Ника села на импровизированный подоконник и спустила ноги на выступ, стараясь понять, сможет ли сделать несколько шагов в сторону, чтобы, прижавшись к стене, переждать какое-то время, пока незнакомец (или незнакомцы?) будет бродить здесь. «Черт, ну почему я не миниатюрная куколка? Почему я такая огромная и с таким размером ноги, а? Ведь мне придется стоять в пятой балетной позиции, чтобы не грохнуться!»
Нужно было поторопиться, и Ника встала, уцепившись пальцами левой руки за щель между кирпичами. «Мамочка, мамочка моя, как же я боюсь, – стараясь не смотреть вниз, думала она, медленно продвигая ногу по выступу, – только бы не сорваться, только бы не упасть, костей ведь не соберу…» Стараясь не дышать, она продвигалась по выступу влево от оконного проема, то и дело находя пальцами новую щель между кирпичами, за которую можно уцепиться и перевести дыхание. Самым трудным оказалось не смотреть вниз, хотя постоянно хотелось бросить взгляд туда, где под ногами была бездна. Но Ника, сжав зубы, заставляла себя этого не делать.
– Если посмотрю, непременно сорвусь, – бормотала она, продвигаясь по выступу.
Когда расстояние от окна до того места, где она стояла, показалось Нике достаточным, она перевела дыхание и замерла, прислушиваясь к тому, что происходило в помещении. Там, по всей видимости, никто не боялся быть услышанным. Разговаривали двое.
– Ну и где?
– Погоди… ничего не понимаю… тут оставил, вот возле этой стенки – видишь, тут и крови натекло немного.
– А куда пропала? Ты ж сказал, что она в отключке.
– Была в отключке. От боли кто угодно отключится, а тут – девка…
– Ну так и где она тогда? Где? Я что, стал хуже видеть? И почему здесь воняет так, а?
– А это того… момент, так сказать, устрашения… – Мерзкое хихиканье и какое-то движение, а затем сдавленный вскрик собеседника:
– Спятил совсем? На фиг ты жмура сюда приволок?!
– Думал, поможет барышне подольше в себя не приходить, если невзначай очнется… а она, вишь, прыткая оказалась… бомжара этот здесь дня три лежит, я, когда место присматривал, сразу увидел. Удивительно, что никто раньше не хватился, запах-то уже идет.
– Да кому надо? Здесь, поди, такие, как он, только и бывают – стройка-то заморожена. Ладно, пошли, будем думать, куда наша коровистая птичка улететь успела.
Шаги начали удаляться и вскоре совсем стихли. Ника по-прежнему стояла на выступе, вжавшись всем телом в стену и зажмурив глаза. От напряжения правая нога начала подрагивать, и Ника поняла, что нужно как можно скорее вернуться внутрь, пока она еще может передвигаться. Иначе просто сорвется и упадет вниз. Преодолевая все нарастающую дрожь в ноге, она кое-как добралась до оконного проема, тяжело перевалилась прямо на пол и затихла, ткнувшись лбом в грязный цемент.
Отлежавшись, Ника села и попробовала собрать в кучу ускользающие обрывки мыслей. Необходимо было выбраться из этого здания, добраться до ближайшего травмпункта и разобраться с нестерпимо болевшей рукой. Потом попасть домой, позвонить в редакцию, принять ванну, выпить чего-нибудь расслабляющего и – спать, спать, спать до тех пор, пока сегодняшние события не начнут казаться всего лишь ночным кошмаром. Но… для этого нужно было как минимум оказаться на улице и понять, где она вообще находится, потому что времени рассматривать пейзаж у Ники до этого абсолютно не было.
Сделав над собой усилие, Стахова встала на ноги и осторожно пошла к противоположной стене, где в дверном проеме виднелись деревянные мостки, заменявшие лестницу.
Уже начало светать, первые дворники зашаркали по асфальту метлами, и присутствие людей на улице немного успокоило Нику. Выбравшись через отверстие в заборе с территории стройки, она огляделась и поняла, что находится где-то на окраине Москвы, в районе, название улиц которого ей совершенно ни о чем не говорило. К счастью, на одном из зданий были укреплены часы, и, бросив взгляд на их циферблат, Ника увидела, что до открытия метро еще больше часа. А как раз на метро она возлагала надежды – карточка чудом осталась во внутреннем кармане куртки, а вот денег не было ни копейки. Зато правая рука болела все сильнее, и это очень беспокоило Нику.
Она пошла на звук шаркающей по асфальту метлы в надежде, что дворник окажется хотя бы говорящим по-русски и сможет объяснить ей, как добраться до травмпункта, если он здесь вообще есть. На ее счастье, за углом дома она обнаружила пожилую женщину в униформе, бормотавшую что-то себе под нос. Дворничиха обернулась, услышав шаги:
– Ты чего, девка, в такую рань? Загуляла?
– Я… на меня напали, – проговорила Ника, протягивая вперед сломанную руку, – вы не знаете, здесь есть поблизости травмпункт?
– Есть, – кивнула дворничиха. – Идем-ка, я тебя провожу, а то что-то зеленая ты какая-то, того и гляди упадешь.
Ника приняла помощь с благодарностью – меньше всего ей хотелось сейчас блуждать по незнакомому району в одиночестве.
Они довольно быстро добрались до травмпункта, однако Ника, как ни старалась, так и не смогла запомнить дорогу по проходным дворам и каким-то переулкам. «Ничего, здесь ведь есть телефон, позвоню Ирке, попрошу приехать за мной», – подумала она, немного успокоившись.
Медики встретили ее довольно приветливо – молоденькая медсестра сразу провела в кабинет, а там врач-травматолог долго осматривал Никину руку, качал головой и наконец направил на рентген. В ожидании снимка Ника сидела на кушетке в коридоре и дремала, прижимая больную руку к груди.
Гипс наложили быстро, и Ника попросила разрешения позвонить. Медсестра протянула трубку радиотелефона.