И наутро посылаю детей к сетям. Они же мне отвечали: «Батюшка-государь, почто идти, какая в сетях рыба! Благослови нас, мы по дрова лучше сбродим». Мною же дух движет, – чаю в сетях рыбу. Осердясь на большого сына Ивана, послал его одного по дрова, а с меньшам потащился к сетям сам, гораздо о том Христу докучаю. Когда пришли, – ан и чудно, и радостно обрели: полны сети напихал Бог рыбы, свившись клубком, лежат с рыбою в серёдке. И сын мой Прокопий закричал: «Батюшка-государь, рыба, рыба!» А я ему отвечал: «Постой, чадо, не так подобает, но прежде поклонимся Господу Богу и тогда пойдём в воду».
И помолясь, вытащили на берег рыбу, хвалу воссылая Христу Богу. И устроив снова на том же месте сети, рыбу домой насилу оттащили. Наутро пришли – опять столько же рыбы, на третий день – снова столько же рыбы. И слёзно, и чудно то было время.
А на прежнем нашем месте ничего – Пашкову Бог не даёт рыбы. Он же, исполнясь зависти, снова послал (людей своих) ночью и велел сети мои в клочки изорвать. Что-петь с дураком поделаешь! Мы, собрав рваные сети, починив их тайно, на другом месте добывали рыбку и кормились, от него таясь. И сделали ез250, Бог же и там стал рыбы давать. А дьявол (Пашкова) научил, и он велел ез тайно разломать. Мы, терпя Христа ради, опять его починили; и много раз это было. Богу нашему слава, ныне, и присно, и во веки веком. Терпение убогих не погибнет до конца251.
Слушай-ка, старец, ещё. Ходил я на Шакшу-озеро252 к детям по рыбу – от двора верст с пятнадцать, там они с людьми (рыбу) промышляли – в то время, как лёд треснул и меня напоил Бог; и нагрузив у детей нарту большую рыбы, домой её потащил, маленьким детям, после Рождества Христова. И будучи посреди пути, изнемог, тащивши рыбу по земле, понеже снегу там не бывает, только морозы великие. Ни огня, ничего нет, ночь настигла. Выбился я из сил, вспотел, и ноги не служат. Вёрст с восемь до двора; рыбу бросить и так побрести – лисицы съедят, а домашние голодны; всё стало горе; а тащить не могу. Потащу сколько-то, ноги задрожат, да и упаду в лямке среди пути ниц лицом, что пьяный; потом, озябнув, встану и ещё пройду столько же, и снова упаду.
Бился я так долго, с половину ночи. Скинул с себя мокрое платье, вздел на мокрую рубаху сухую тонкую тафтяную беличью шубу и влез на вершину дерева, уснул. Свалившись, пробудился, – ан всё замёрзло, и базлуки на ногах замёрзли, шубёнка тонка, и весь я озяб. Увы, Аввакум, бедная сиротина, как искра огня угасает и как неплодное дерево подсекается, сама смерть пришла. Взираю на небо и на сияющие звёзды, думаю о (пребывающем) там Владыке, а сам и перекреститься не могу: совсем замёрз. Думаю, лёжа: «Христе, свете истинный, если ты меня от безвременного сего и нежданного часа не избавишь, нечего мне больше делать, как червь пропадаю!» И вот, согрелось сердце моё во мне, ринулся я с места снова к нарте и на шею, не помню как, натянул лямку, опять потащил. Ан нет силки. Ещё версты с четыре до двора, – бросил я, хоть и жаль, всё, побрёл один. Тащился с версту да и повалился, совсем не могу; полежав, ещё хочу побрести, ан ноги обмёрзли, не могу их подымать; ножа нет, базлуков отрезать от ног нечем. На коленях и на руках полз с версту. Колени озябли, не могу владеть, опять лёг. Уже двор и не так далеко, да не могу попасть; на гузне помаленьку ползу. Кое-как и дополз до своей конуры. У дверей лежу, промолвить (слова) не могу и отворить дверей тоже не могу.
К утру уже (когда) встали, уразумев, протопопица втащила меня, будто мёртвого, в избу; жажда мне велика – напоила меня водою, раздевши. Два ей горя, бедной, в избе стало: я да немощная корова, – только у нас и животин было, – упала на воде под лёд, переломав кости, умирает, в избе лёжа. В двадцать пять рублей нам стала та корова, ребяткам молочка давала. Царевна Ирина Михайловна ризы мне из Москвы и всю утварь для службы в Тобольск прислала253, и Пашков, на церковный обиход взяв, мне в счёт этого коровку ту было дал; кормила нас с ребятами год-другой. Бывало, и с сосною, и с травою молочка того хлебнёшь, так легче на брюхе.
Плача, жена, бедная, с детьми зарезала корову и вытекшую кровь из коровы дала наймиту-казаку, и он приволок нарту мою с рыбой.
За обедом я, за грехи мои, подавился – другая мне смерть! С полчаса не дышал, сидел, наклонясь, прижав руки. А не куском подавился, но крошечку рыбки положив в рот: вздохнул, вспомянув смерть, что ничто человек в житии сем, а крошка в горло и бросилась да и задавила. Колотили долго по спине, да и перестали; не вижу уж людей, и памяти не стало, зело горько-горько в то время было. Ей, горька смерть грешному человеку! Дочь моя Агриппина254 была невелика, плакала долго, на меня глядя, и никто её не учил – ребёнок, разбежавшись, локтишками своими ударилась мне в спину, – и запёкшийся сгусток крови из горла выпал, и стал я дышать. Большие возились со мною долго, но без воли Божией не могли ничего сделать; а приказал Бог ребёнку, и он, Богом направляем, пророка от смерти избавил. Гораздо невелика была, хлопочет около меня, будто большая, как в старину Юдифь об Израиле, или как Эсфирь о Мардохее, своём дяде, или как мудрая Девора о Бараке255.
Чудно гораздо сие, старец: промысел Божий ребёнка наставил пророка от смерти избавить!
Дня с три у меня зелень горькая из горла текла, не мог ни есть, ни говорить. Сие мне наказание за то, чтоб я не величался перед Богом сознанием своим, что напоил он меня посреди озера водою. А то смотри, Аввакум: и ребенка ты хуже, и дорогою идучи, чуть было не пропал; не величайся, дурак, тем, что Бог сотворит через тебя во славу свою какое дело, прославляя своё пресвятое имя. Ему слава подобает, Господу нашему Богу, а не тебе, бедному, худому человеку. Писано во Пророках, так глаголет Господь: Славы своея иному не дам256. Сие сказано о лжехристах, называющих себя богами, и об иудеях, не исповедующих Христа Сыном Божиим. А в другом месте писано: Славящия мя – прославлю257. Сие сказано о святых Божиих; кого хочет Бог, того прославляет.
Вот смотри, безумный, не сам себя величай, но от Бога ожидай; как Бог желает, так и строит. А ты-брат какой святой: из моря напился, а крошкою подавился! Если б только Божиим повелением не избавил тебя от смерти ребёнок, ты бы что червь: был, да и нет! А величаешься, грязь худая: я-де бесов изгонял, то, сё делал, – а себе не мог помочь, если бы только не ребёнок! Ну, помни же себя, что ты ничто, если не сотворит чего по милости своей Господь, ему же слава!
О сложении перстов.
Всякому правоверному подобает креститься, крепко персты слагая, а не вялою рукою с нерадением осенять себя крестным знамением и (тем) бесов тешить. Но подобает на главу, и на брюхо, и на плечи класть руку с молитвою, чтобы тело слышало, и креститься, умом вникая в сии тайны. Тайны тайн персты означают, так разумей. По преданию святых отцов подобает сложить три перста: великий, мизинец и третий, что подле мизинца, концы всех трёх вкупе, – сие означает триипостасное Божество, Отца и Сына и Святого Духа; затем указательный и великосредний, эти два, сложить и один из двух, великосредний, немного наклонить, – сие означает Божий Промысл о Божеском и человеческом во Христе. Затем вознести (руку) на главу – означает Ум, не рожденный (а предвечный): Отец родил Сына, предвечного Бога, прежде вечных веков. Затем на пуп положить (руку) – означает воплощение Христа, Сына Божия, от святой Богоотроковицы Марии. Затем поднять на правое плечо – означает Христово вознесение и одесную Отца сидение, а праведных стояние. Затем на левое плечо положить – означает грешных от праведных отлучение и в муки прогнание на вечное осуждение258.
Так научили нас персты слагать святые отцы, Мелетий, архиепископ Антиохийский, и Феодорит блаженный, епископ Киринейский, и Пётр Дамаскин, и Максим Грек259. Писано о сем во многих книгах: во Псалтырях, и в Кириллове (книге), и в Книге о вере, и в Максимовой книге, и в книге Петра Дамаскина, и в житии Мелетиевом260, – везде одинаково о тайне сей святые по-вышесказанному толкуют.
И ты, правоверный, назидая себя страхом Господним, перекрестясь, пади (на колени) и поклонись головой в землю, – сие означает Адамово падение. Когда же поднимешься, – сие означает восстание всех нас Христовым промыслом, – говори молитву, сокрушая своё сердце: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Потом твори по уставу и метания в землю, как Церковь прежде держала; опирайся руками и коленями, а голову до земли не доводи. Так Никон, Чёрной горы игумен261, в своей книге повелевает творить метания:262 всякому плоть свою простирать пред Богом подобает без лености и без гордыни, в церкви, и в дому, и на всяком месте. Изряднее же всего в Великий пост (подобает) плоть свою томить по уставу, да не воюет с духом. В праздники же, и в субботы, и в воскресенья молимся просто стоя, творим по уставу поклоны поясные, и в церкви, и в келье, наклоняя голову до пояса, понеже праздника ради не утомляем плоть метанием, но без лености и без гордыни кланяемся в пояс Господу Богу и Творцу нашему. Ведь суббота есть день упокоения, в который Господь почил от всех дел своих, а воскресенье – (день) нашего всеобщего восстания через Воскресение. Так же и праздники с торжеством празднуем, веселясь радостно и духовно.
Видишь ли, боголюбец, как у святых-тех положено с различием, – и спасительно, и покойно; не как у нынешних антихристова духа: и в Великий пост метания на колени класть, окаянные, не захотели из-за гордыни и лености. И чем же всё это кончится? Разве что, умерши, станут кланяться прилежно; да мёртвые уж на ногах не стоят и не кланяются, лежат все и ожидают общего восстания и по делам воздаяния. А мне видится, равны они уже мертвецам-тем: хотя и живы, но лишь наполовину живы и дела мертвецкие творят, срамно и говорить о них.
Ещё они, бедные, мудрствуют тремя перстами креститься, большой, указательный и великосредний слагая в (знак) троицы, а неведомо, какой, – скорей, той, про которую в Апокалипсисе Иван Богослов пишет: змей, зверь, лживый пророк