За несколько месяцев до смерти, в декабре 1928 года, Феодора Андреева, арестованного в сентябре того же года, выпустят из тюрьмы как тяжело больного – умирать дома (тогда еще такой гуманизм властей был возможен). Он скончается 10 мая 1929 года. Толпа на его похоронах соберется такая, что старожилы вспомнят похороны Достоевского в 1881 году.
Димитрий Гдовский
Архиерейское управление всем движением – то есть бесконечную работу с клириками и приходами, которые стали переходить под омофор петроградских епископов по всей стране, – возьмет на себя епископ Димитрий, а епископ Сергий станет его помощником. В отношении идеологии, а также стратегии и тактики, епископ Димитрий будет смиренно доверять Новоселову и Андрееву. Епископ и не обязан все знать и уметь сам, но он обязан понимать свою ограниченность и искать таких сотрудников, которые позволят ее преодолеть.
Епископ Димитрий, подобно епископу Сергию Нарвскому и многим героям нашего рассказа, тоже едва ли мог стать архиереем при царском режиме. В глазах духовенства дореволюционной выделки оба этих епископа выглядели слегка ненастоящими. Поэтому они и оказались самыми лучшими. Архиерейская хиротония епископа Димитрия состоялась лишь в 1926 году, когда его, вдового и почтенного протоиерея (р. 1857), попросили принять епископский сан, чтобы восполнить оскудение тихоновского епископата, оставшегося на свободе. Однако в качестве протоиерея отец Димитрий был священником выдающимся и даже потомственно выдающимся. Его отец, протоиерей Гавриил Маркович Любимов, много лет служил в Михайловском соборе Ораниенбаума и был духовником отца Иоанна Кронштадтского (Ораниенбаум – ближайший к Кронштадту городок на берегу Финского залива; до революции через него был путь из Кронштадта в Петербург). Владыка Димитрий знал отца Иоанна с детства, и вся его семья была к нему очень близка. Он не ожидал, что последние годы его жизни станут временем его наибольшей деятельности, но принял это смиренно и безбоязненно. Был арестован в конце 1929 года в рамках «большого» дела об ИПЦ (Истинно-православной Церкви), по которому будут проходить также и Новоселов, все «иосифляне», супруги Лосевы, московские математики – профессор Егоров и другие – и еще сотни разных людей. На допросах будет держаться твердо и в качестве одного из главных обвиняемых будет приговорен к расстрелу, однако приговор тут же пересмотрят по возрасту и смягчат до 10 лет лагерей (что фактически подразумевало пожизненное заключение). Умрет в 1935 году в одиночной камере Ярославского политизолятора.
Димитрий Гдовский
Осенью 1927 года епископ Димитрий возглавит большую делегацию ленинградского духовенства и интеллигенции в Москву к митрополиту Сергию – для увещания этого еще признаваемого ими, но впавшего в заблуждение архиерея. Их весьма поучительная беседа была записана. Это была последняя и самая масштабная попытка образумить Сергия. До этого делались и другие попытки. В том числе, от себя лично к Сергию обращался и Новоселов (о чем свидетельствует близкий к нему человек, архиепископ Серафим (Самойлович)). Кульминационный момент диалога ленинградской делегации с Сергием получил очень широкую известность (первая реплика ниже принадлежит Сергию):
– Эта ваша позиция называется исповедничеством. У вас ореол …
– А кем же должен быть христианин?
– Есть исповедники, мученики, а есть дипломаты, кормчии, но всякая жертва принимается …
– Вы спасаете Церковь?
– Да, я спасаю Церковь!
– Что Вы говорите, Владыко! – в один голос воскликнули все члены делегации. – Церковь не нуждается в спасении, – добавил протоиерей [Викторин] Добронравов [1889–1937, новомученик] , – врата ада не одолеют ее. Вы сами, Владыко, нуждаетесь в спасении через Церковь.
– Я в другом смысле это сказал, – несколько смущенно ответил митрополит Сергий. Ну да, конечно, с религиозной точки зрения бессмысленно сказать: “Я спасаю Церковь ” , но я говорю о внешнем положении Церкви.
Этот фрагмент не годился бы в качестве доказательства для строгого церковного суда, но прекрасно пригодился для разъяснения различия в самих подходах к вере. Люди увидели, что Сергий ставит перед собой и решает какие-то совершенно нехристианские задачи.
В письме к отцам-настоятелям (отделившимся от Сергия и попросившимся под его омофор) от 4/17 января 1928 года епископ Димитрий формулирует свои претензии к Сергию. Сергий должен покаяться в том, что он «…погрешил не только против канонического строя Церкви, но и догматически против её лица, похулив святость подвига её исповедников подозрением в нечистоте их христианских убеждений, смешанных, якобы, с политикой, соборность – своими и синодскими [имеется в виду синод Сергия, подобранный им без совета с другими архиереями и поэтому не имевший никаких полномочий] насильственными действиями, апостольство – подчинением Церкви мирским порядкам, и внутренним (при сохранении ложного единения) разрывом с Митр. Петром, не уполномочившим Митр. Сергия на его последние деяния, начиная посланием от 16/29 июля с. г. [т. е. «Декларацией»; «с. г.» стоит ошибочно вместо «прошлого года»]». Тут впервые у будущих иосифлян появились догматические претензии к Сергию, то есть фактически обвинение в ереси.
Среди перешедших к епископу Димитрию приходов был и кафедральный собор тихоновцев – храм Спаса-на-Крови. Теперь он станет иосифлянским и пребудет кафедральным храмом иосифлян до закрытия в 1932 году.
Сергий Нарвский
Епископ Сергий (Дружинин, 1863–1937), рукоположенный в 1924 году патриархом Тихоном все по той же причине оскудения Петрограда епископами, казался инородным телом не только в среде дореволюционного епископата, но и в среде иосифлян. Но только казался. На самом деле он был очень органичным и нужным. Он был убежденным монархистом и вполне принадлежал к той части националистической среды, с которой до революции люди кружка Новоселова не дружили. Но после революции прежние противоречия потеряли значение и перестали разделять людей, если они веровали одинаково, так что епископ Сергий и Новоселов стали близкими сотрудниками. Правда, интеллигентные клирики собора Спаса-на-Крови начали было возмущаться епископом Сергием из-за каких-то личных обид, так что пришлось даже вмешаться с увещательным письмом митрополиту Иосифу. Но в итоге все примирились. Арестован в 1930 году. Перед расстрелом в 1937-м успел пожить три года на относительной свободе – в ссылке в Йошкар-Оле, где совершал тайные богослужения и еще при жизни почитался святым.
Психологически владыку Сергия характеризует, например, стилистика его ответов на вопросы следователя ГПУ: «За все, что большевики совершили и продолжают совершать, за расстрелы духовенства и преданных церкви Христовой, за разрушение церкви, за тысячи погубленных сынов отечества большевики ответят, и русский православный народ им не простит. Я считаю, что у власти в настоящее время собрались со всего мира гонители веры Христовой. Русский православный народ изнывает под тяжестью и гонениями этой власти…»
Всецелая преданность владыки Сергия монархии была связана еще и с тем, что, будучи монахом Троице-Сергиевой пустыни в Стрельне (монастырь, основанный Игнатием Брянчаниновым), он с начала 1900-х годов стал духовником великих князей Дмитрия Константиновича (расстрелян большевиками в 1919 году в числе заложников) и Константина Константиновича (поэта К.Р.), а также детей второго из них. Видимо, они нарочно выбрали для себя духовника строгого и простого. Известные нам теперь из его личного дневника перипетии борьбы Константина Константиновича – человека православно верующего – со своим, как он его называет, «главным грехом» (гомосексуализмом) должны были становиться главной темой его исповедей у будущего владыки Сергия (решаюсь упомянуть об этом потому, что Константин Константинович специально передал свой дневник на хранение для потомства и разрешил его публикацию – вероятно, для собственного смирения и для душевной пользы тех, кто будет бороться с тем же грехом). Отец Сергий был искренне предан этому своему падающему, но и поднимающемуся духовному сыну.
Иосиф Петроградский
Присоединяясь к движению, вскоре названному в народе его именем, митрополит Петроградский Иосиф (Петровых – его фамилия на слуху у современной интеллигенции благодаря поэту и переводчице Марии Петровых, его родной племяннице; 1872–1937) совершил, с христианской точки зрения, поступок естественный, но, с точки зрения обычных для архиереев амбиций, – поступок чрезвычайного самоотречения. Он должен был дать движению свое имя, заранее зная, что он не сможет реально ничем в нем управлять, но при этом будет одним из первых, кого привлекут к ответственности. Так и оказалось, если не считать мимолетной, но очень важной истории создания второго центра движения в Ярославле, где митрополит Иосиф принимал личное и активное участие.
Его имя было нужно движению сразу по нескольким причинам. Первая из них – надо было иметь возможность сохранить за собой «бренд» Петроградской епархии. Но были и другие причины, даже более существенные. Архиереев, готовых отделяться от Сергия и при этом возглавить другую церковную структуру, осенью 1927 года было только двое, и те викарии (мы с ними уже знакомы). Поэтому для приобретения критической массы движения, достаточной для создания Истинно-православной Церкви во всероссийском масштабе, было очень важно заполучить к себе архиерея, авторитетного для других архиереев. Митрополит Иосиф этим требованиям полностью отвечал. До революции, правда, он был архиереем очень дальнего ряда и малозаметным (рукоположен в 1909), но даже тогда получил некоторую известность в качестве аскетического писателя. В середине же 1920-х годов он стал одним из самых активных архиереев-тихоновцев, и потому и был назначен на Петроградскую кафедру.