Общецерковные споры уже при жизни Нила затронули все три основных вопроса церковно-государственного устройства, по которым разошлись иосифляне и нестяжатели. Это, в хронологическом порядке: 1) дозволение Московской церкви самостоятельно менять общецерковные каноны; 2) монастырские имения; 3) допустимость казни покаявшихся еретиков.
Статус Московской церкви
С Московским собором 1503 года, в котором, по настоянию великого князя, Нил Сорский участвовал лично, связаны две важных истории – о вдовых священниках и о монастырском землевладении. (Согласно гиперкритическому мнению А.И. Плигузова, монастырское землевладение на том соборе не обсуждали, а сообщающие об этом поздние иосифлянские документы все наврали в целях переписывания истории; для нас это мало что меняет, так как, в любом случае, тема землевладения при жизни Нила обсуждалась, и его позиция была такая, какой она была, – и неважно, успел ли он заявить ее на соборе.) Теоретически на соборах все решения принимаются голосами епископов, но в 1503 году всё решали, разумеется, лишь три лидера: Нил, Иосиф и Иван III; епископам оставалась роль статистов.
Вопрос о вдовых священниках был хронической проблемой уже сто лет и оставался бы таковой хоть сто лет еще, но Иосиф перевел его в совершенно новую плоскость. По канонам, вдовый священник не имеет права на повторный брак, а если он все-таки в него вступает, то навсегда лишается священства. Если же он остается вдовцом, то нет никаких препятствий ему служить дальше. На Руси по причинам частых злоупотреблений таких священников действовал неписаный обычай запрещать вдовым священникам священнослужение, если только они не принимают монашество. В этом было сразу два нарушения церковного права: и презумпции невиновности, и запрета на какое бы то ни было принуждение к монашеству. Нестяжатели, разумеется, выступали против. Иосиф выступил не просто «за», но с предложением прямо на соборе изменить церковное право, узаконив русскую практику. В обоснование этого он представил собору собственное сочинение «Собрание от священных правил» (фрагмент сохранился в виде обширной цитаты в Деяниях Стоглавого собора 1551 года). Он приводит многочисленные случаи изменения разных норм церковного права и побуждает собор сделать то же. Подразумевается, что собор русских епископов теперь вправе редактировать правовые нормы Вселенской церкви. Это многое говорит об отношении Иосифа к тогдашней идеологии московского раскола и самоизоляции от завоеванных турками греков. Надо сказать, для великого князя это показалось слишком радикальным; новой канонической нормы не приняли, а служение вдовых священников запретили «просто так», без особых обоснований.
Нестяжатели не просто разойдутся с иосифлянами в отношении к московскому изоляционизму, но впоследствии пострадают, когда попытаются поставить вопрос о законности московской автокефалии в 1520-е годы, воспользовавшись прибытием на Русь поддержавшего их Максима Грека.
Отношение к монастырским имениям
Если этот вопрос действительно обсуждался на соборе 1503 года, то он был решен в пользу иосифлян. Впрочем, основная борьба тут была вся впереди, так как Ивану III предстояло умереть уже в 1505 году, а его сын Василий III будет долго поддерживать нестяжателей, пока не убедится, что для свободы его царского произвола удобнее иосифляне. В теории (хотя и не так часто на практике) иосифлянская позиция заключалась не в том, чтобы монахи лично жили богаче, а в том, чтобы богатыми и влиятельными были монастыри. Обе партии признавали друг за другом легитимность позиций с точки зрения церковного права. Но практически нестяжатели видели неизбежность вовлечения богатых монастырей в мирские дела. Это было далеко не теоретическим убеждением, так как у них перед глазами были примеры когда-то славных исихастских монастырей XIV–XV веков и в особенности родного Кириллова. Нельзя полагать, будто Иосиф сам этого не видел или нарочно хотел зависимости от властей. Но он считал это неизбежными рисками. Он верил в такую Церковь, которая без светской мощи не будет иметь необходимого влияния. Нестяжатели это квалифицировали как неверие, приведшее к сребролюбию, пусть и не на личном, а на коллективном уровне.
Вопросы о московской автокефалии и о монастырских имениях с разных сторон, но одинаково прочно были связаны с идеей зависимости церкви от государства – а отнюдь не «симфонии» («согласия») между ними, как требовалось церковным правом для положения церкви в христианской империи.
Казни еретиков
На рубеже 1470–1480-х годов в Новгороде объявилась новая ересь так называемых жидовствующих. С одной стороны, это не был иудаизм, так как ее адепты, хотя и полностью отвергали Троицу, Христа, Богоматерь, крест и святые иконы, все же маскировались под православных христиан, и среди них были даже священнослужители. С другой стороны, это все-таки был какой-то иудаизм, хотя и не талмудический. Тут дело не только в том, что насадителем ереси в Новгороде называли некоего «жида Схарию» (Захарию), но и в том, что с кругами жидовствующих современные исследователи довольно уверенно связывают ряд появившихся тогда русских переводов с еврейского. Но переводились книги естественно-научного, логического, астрологического и гадательного содержания. Их трудно назвать специфически религиозными. Так как мы и вообще довольно мало знаем о неталмудических средневековых иудейских сектах, то вопрос о характере ереси жидовствующих остается одним из самых острых в современной науке. Как бы то ни было, это была ересь, причем, действовавшая тайными совращениями христиан и практиковавшая оскорбительное обращение со священными предметами (в частности, с иконами). Эти особенности новой ереси отделяли ее от иноверия и даже от обыкновенных ересей. Такой род ереси обычно соотносили с тем, что в разделе «О еретиках» Кодекса Юстиниана предписывается относительно манихеев – их считали не просто еретиками, а врагами всего человеческого и уже не очень людьми. По букве закона их должны были казнить. Но правоприменительная практика в Византии всегда, а особенно с течением веков, была мягче, и обычно казнили только лидеров подобных манихеям движений, да и это были лишь единичные случаи и не в каждом столетии. Для Руси мягкое отношение к еретикам уже успело стать нормативным в начале XV века, когда митрополит-исихаст Фотий настоял на недопустимости смертной казни еретиков-стригольников. Поэтому первоначально о смертной казни для жидовствующих никто всерьез не задумывался. Да, отчаявшийся найти управу у недееспособного митрополита Геронтия Новгородский архиепископ Геннадий пытался докричаться хотя бы до великого князя, приводя ему пример испанской инквизиции, но тот же Геннадий просил у князя позвать на собор против еретиков заволжских старцев Паисия и Нила, то есть все-таки хотел справедливого разбирательства. Собор с их участием состоялся в Москве в 1490 году. Новгородских еретиков присудили к заточению, а потом уже в Новгороде Геннадий придумал для них обряд «гражданской казни»; однако все остались живы, и на соборе никто всерьез не настаивал, будто их надо казнить.
Тема казни жидовствующих всплыла вновь около 1502 года, и на этот раз всерьез. Формально на ней настаивали архиепископ Новгородский Геннадий и Иосиф Волоцкий, но за ними стоял великий князь. Теперь речь шла о еретиках, обосновавшихся в Москве и даже при дворе великого князя. К ним относили и Елену Волошанку, мать наследника Димитрия, венчанного в 1498 году соправителем Ивану III (эту типичную для Византии форму передачи царской власти на Руси тогда использовали впервые).
Все 1490-е годы Иван III прекрасно знал о деятельности жидовствующих в его ближайшем окружении, но не считал нужным что-либо делать до тех пор, пока в 1502 году не переменил окончательно свое решение о наследнике. Внука Димитрия вместе с его матерью Еленой он заточил под домашний арест, а право наследования передал своему сыну Василию, будущему Василию III. Параллельно произошла рокировка боярских кланов: окружение Василия вышло из опалы, а окружение Елены и Димитрия было репрессировано. Репрессии шли еще с 1499 года, когда насильным монашеским постригом заменили смертную казнь князю из династии Гедиминовичей Василию Патрикееву, в монашестве Вассиану – будущему ближайшему ученику Нила Сорского. Репрессии против окружения Димитрия были информационно прикрыты новой кампанией против еретиков. Московский собор 1504 года прошел без участия нестяжателей, и на основании его решений (то есть решений церковного органа, а не светской власти, что совсем уже ненормально) в декабре 1504 года были публично сожжены лидеры еретиков, а в январе 1505-го убита в заточении (бессудно) Елена Волошанка.
Историки могут только гадать о причинах столь крутой перемены политики Ивана III. Например, благочестивая Е.В. Романенко полагает, что у этого абсолютно прожженного циника незадолго до смерти пробудился страх Божий, и он решил не допустить до власти покровителей жидовствующих (хотя до этого их покровителем был он сам). По-научному циничный А.И. Алексеев, автор прекрасного исследования о сочинениях Иосифа Волоцкого, полагает, что обвинение в ереси понадобилось Ивану III, чтобы сделать недействительным уже совершенное венчание Димитрия на великокняжеский престол: действительно, других способов тут не было.
Согласно выводам, сделанным в текстологическом исследовании А.И. Алексеева, события можно реконструировать следующим образом. Около 1502 года Иосиф Волоцкий то ли получает заказ, то ли сам понимает, что настал момент, и создает обширный труд против еретиков. В XVII веке эта книга получит ныне широко известное название «Просветитель». В первоначальную редакцию книги входили первые 13 глав известного ныне текста, из которых последняя была посвящена обоснованию смертной казни для жидовствующих. Чтобы придать своему труду статус общецерковного документа, Иосиф поручает своему ученику Нилу Полеву доставить эту редакцию Нилу Сорскому на цензуру. В итоге Нил Сорский и Нил Полев создают согласованный документ, уже не от имени Иосифа, а как бы общецерковный; он сохранился в рукописи, переписанной частично Нилом Сорским и частично Нилом Полевым.