… т. е. власть или идеал власти есть тот Божественный порядок, по которому одни начальствуют, а другие им подчиняются, ради Бога и по чувству долга, как дети родителям …
По темпераменту и способности к неконвенциональному поведению Тихомиров был вполне под стать Новоселову. Оба были очень чутки к опасности пойти на поводу у «своих», то есть в чем-то пожертвовать истиной ради того, чтобы не потерять союзников или просто не огорчить хороших людей. Из-за этого, в частности, у новоселовского кружка, несмотря на присущий ему национализм (леонтьевского типа), не заладилось общение с околоцерковными националистическими кругами другого рода – теми, где принимали всерьез религиозный настрой книг Сергея Нилуса и верили в подлинность «Протоколов Сионских мудрецов».
Новоселов избегал публичных дискуссий на нерелигиозные темы. Но Тихомиров по своей должности главного редактора «Московских ведомостей» избегать их не мог. В 1911 году ему случилось сформулировать суть расхождений с этими «другими» националистами в программной статье «Что значит жить и думать по-русски?». Поводом послужило требование правых запретить евреям поступать в православные духовные учебные заведения, то есть запретить им путь в православный клир. Чтобы понять, насколько эта идея задевала личный жизненный опыт Тихомирова, нужно прочитать его мемуарный очерк «Еврейсвященник. Отец Сергий Слепян» – это настоящее житие священника, положившего свою жизнь на служение среди русских фабричных рабочих. Но в «Московских ведомостях» Тихомиров формулирует только теорию вопроса:
Нельзя не заметить поразительного сходства национальной узости иных наших патриотов с той еврейской национальной психологией, которую обличали пророки. В узких порывах патриотизма и у нас понятие о вере ныне смешивается с понятием о племени и русский народ представляется живущим верой только для самого себя, в эгоистической замкнутости. Но такое воззрение внушается не христианским, а еврейским духом. Русский народ имеет великие заслуги в христианском деле именно потому, что всегда признавал себя не собственником христианства, а слугой, сам ему служил, а не его заставлял служить себе. В этом отношении историческая русская национальность является антиподом исторического еврейства, которое, вопреки указаниям пророков, всегда стремилось отождествить веру с этническим элементом, считало себя “избранным” только потому, что составляет известное племя. Но нам, христианам, известно, что чада Авраамовы считаются не по плоти [ср. Мф 3, 9]. Как же нам воскрешать в своей вере еврейскую точку зрения, да еще при этом воображать победить евреев, усваивая их дух?
Было бы несправедливо думать, будто все оппоненты Тихомирова были глухи к каким-либо аргументам. Когда «всё худшее» уже свершится, в 1920-е годы, все те, для кого на первом месте вера, совершенно забудут о подобных темах для споров в условиях гонений на Церковь. Для верующих станет неважным, кто и в какой степени был или не был черносотенцем до революции. А для гонителей это тоже станет неважным, так как «черносотенным духовенством» большевики станут называть всех, кто не подчинялся ГПУ.
Церковь Филадельфийская
Будучи немного знакомым с Владимиром Соловьевым, Тихомиров успел еще при его жизни всерьез задуматься над его эсхатологической концепцией. После 1907 года эти мысли получили развитие в статьях и в книге «Религиозно-философские основы истории». Многие идеи этой книги звучали в докладах Тихомирова на заседаниях новоселовского кружка в 1916–1918 годах, и, скорее всего, она предназначалась для «Религиозно-философской библиотеки» (но была впервые опубликована в 1997 году).
Тихомиров никак не находил в современности признаков непосредственной близости Второго пришествия Христа, но он считал, что упомянутые в Апокалипсисе Иоанна семь малоазийских церквей можно понимать как символы семи фаз развития единой Вселенской Церкви. Нынешний момент – это эпоха трех последних церквей из семи: Сардийской, Филадельфийской и Лаодикийской. Сардийская содержит в себе некоторое количество верных христиан, но их мало. Ангел этой церкви носит имя, будто он жив, но он мертв. Это современная Российская Церковь (речь идет о дореволюционном времени). Филадельфийская церковь – та, что не отвергается имени Христова, оказывается стойкой во время всеобщего искушения и венчается победным венцом. Наконец, Лаодикийская (о которой в русской христианской литературе особенно много писали еще со времен Достоевского) – та, которая ни холодна, ни горяча, и поэтому Господь обещает «изблевать ее из уст Своих». Это те две церкви, истинная Филадельфийская и ложная теплохладная Лаодикийская, на которые предстояло в ближайшее время распасться дореволюционной Российской церкви.
Все это говорилось Тихомировым задолго до революции и впервые оформилось в статью в 1907 году. Для Новоселова и вообще для новоселовского кружка это схема трех церквей к 1917 году превратилась в привычный способ рецепции церковной реальности. Богословские споры об имени Божием в 1912 году – Новоселов воспримет их как событие эпохальное – акцентировали верность имени Божию как признак Филадельфийской церкви, чистой церкви последних времен. Теплохладность Лаодикийской церкви будет как нельзя лучше соотноситься с господствующим равнодушием к догматике, которое обнаружат споры об имени Божием, а потом и вообще с равнодушием к церковной истине, которое выявят смуты 1920-х годов.
На рубеже 1918 и 1919 годов, видя развал уже не только империи, но и Российской церкви с ее на тот момент только что разогнанным большевиками помпезным, но бесполезным Поместным Собором, Новоселов впервые обратится с «письмом к друзьям», чтобы разъяснить нынешнее церковное положение. «Письма к друзьям» – это название его будущего сборника из двадцати открытых писем, писавшихся с 1922 по 1927 годы. Письмо, о котором мы говорим сейчас, не вошло в этот сборник, но может рассматриваться как предисловие к нему или как «письмо номер ноль». Оно завершается выводом (в котором еще и переводятся с греческого и переосмысливаются топонимы Филадельфийская и Лаодикийская, так что выходит противопоставление христианского «братолюбия» социалистическому «народоправству»):
Странно и, пожалуй, страшно сказать, что спасают нашу Церковь, святыню нашего сердца, не Собор, не Высшее Церковное Управление, а сильный социалистический пресс, выжимающий, говоря языком Апокалипсиса, из теперешней умирающей (Апок. 3:1) церкви Сардийской верную (“сохраняющую слово Христово и не отрекающуюся от Имени Христова ” , 3:8) Филадельфийскую и отжимающий на сторону “ теплохладную, нищую, слепую и нагую ” Лаодикийскую (“народоправческую ” – христианско-социалистическую) 3:15,17. Да сохранит нас Господь от сообщения с Лаодикией и да вселит в шатры Филадельфийские (“братолюбивые ” ), немноголюдные, но “ хранящие слово Господне и не отрекающиеся от Имени Его ” (Апок. 3:8).
В начале 1924 года скрывающийся от советской власти Новоселов посвятит теме Филадельфийской церкви целый трактат (10-е «письмо к друзьям»). Это писалось в обстановке нервозности, связанной с колебаниями патриарха Тихона, который слишком поддавался влиянию своего окружения, и, при всей личной симпатии, не вызывал доверия к своей твердости. В 1924 году главным требованием к Тихону со стороны ГПУ было его вступление в общение с обновленческим протопресвитером Владимиром Красницким, недавним палачом Петроградского митрополита Вениамина (главным лжесвидетелем обвинения на его процессе в 1922 году) и очевидного даже не еретика, а безбожника. Власти требовали включения Красницкого в высшие органы церковного управления. В мае 1924 года патриарх Тихон примет это условие под угрозой ареста всех архиереев. Почти случайно митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), оказавшись в нужное время в нужном месте, успеет его переубедить вошедшим в историю контраргументом: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы…»
Когда лучшие из архиереев старого поставления были «только и годны на тюрьмы», на их место промыслом Божиим были вызваны люди совершенно иной складки, и Новоселов был среди них первым. Когда патриарх Тихон решался внести на евхаристический пир в чертоге небесного Царствия тарелку кала, Новоселов в нескольких «письмах к друзьям» объясняет на святоотеческих примерах, почему, как и когда нужно отделяться от патриарха, и как при этом сохранить церковную организацию. В отличие от Кирилла Казанского, он не мог прямо влиять на Тихона, но зато на паству он влиять мог.
В 1924 году тревога, к счастью, оказалась учебной. Отработанные навыки потребовались чуть позже, после смерти патриарха Тихона (1925) – при разрыве с фактическим главой церковной организации митрополитом Сергием (Страгородским) в 1927–1928 годах. В написанных весной 1928 года «Ответах востязующим» (то есть спрашивающим) Новоселов собирает по нескольку библейских или святоотеческих цитат на каждое стандартное возражение сергиан. Ответ на вопрос XXI «Чего вы ожидаете в будущем?» начинается с цитат из Апокалипсиса (3, 4-10): «…И Ангелу Филадельфийской Церкви напиши: знаю твои дела, ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся имени Моего. Поелику ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушений, которая приидет на вселенную, чтобы испытать живущих на земле».
Герман
Бывает, что очень кратковременное явление оказывает очень сильное воздействие на ход истории, но потом исчезает, оставаясь трудноуловимым для историков будущего. В истории предреволюционной российской Церкви таким явлением оказалась Свято-Смоленская Зосимова пустынь – возобновленная в качестве филиала Троице-Сергиевой лавры около 1896 года и окончательно закрытая большевиками в 1923-м (официально же пустынь с 1920 года считалась сельскохозяйственной артелью). Этот монастырь, первоначально основанный в 1680-х годах схимонахом Троице-Сергиевой лавры Зосимой под городом Александровом (ныне во Владимирской области, недалеко от станции Арсаки), запустел уже вскоре после его смерти. В 1890-е годы он обрел новую жизнь, вновь от лаврских монахов, а построенный тогда большой храм в честь Смоленской иконы Божией Матери дал ему новое имя.