Мне слаще яд и желчь, чем мед и ананас!
Андре Сюарес***(1868 – 1948)
Скрипки
О скрипки тонкие! О дочери Кремоны!
Прекрасней вечера вы, дети грез и сна.
Вы – это кровь сама, вы – зов и тишина,
Вы – шепот, пение и горестные стоны.Когда я слышу вас, моя душа пьяна;
Мне слышен поцелуй в густых садах Помоны,
Психеи нежный вздох, напевы Дездемоны.
Вы сами раните, но рана вам страшна.А вашей музыки цветные лепестки
Трепещут так легко, как в небе голубки;
На ваши струны лег желаний груз тяжелый.Звучанье чистое и аромат без слов,
Небесные луга и трели соловьев,
О птицы райские, вы, скрипки и виолы!
Альбер Самен***(1858 – 1900)
Версаль
Когда к упадку клонится природа,
Не знаю, почему тебя мне жаль.
Как ты прекрасен осенью, Версаль,
Хоть небо стынет в это время года!Мне хочется твои увидеть воды,
Твоих аллей светлеющую даль.
Таится в красоте твоей печаль,
И есть в ней дух прощанья и свободы.Среди бассейна влагу льет тритон.
Не отразит Людовика затон,
Закончились гулянья и приемы.Пустеет парк. Умолкнул птичий гам.
Журча, течет вода из водоема,
Печальная, как слезы по ночам.
Жерар де Нерваль***(1808 – 1855)
Почтовая станция
Тут сменят лошадей. Выходишь из кареты
И наугад идешь, не разбирая, где ты,
Дорожным грохотом и зноем оглушен;
Наскучило смотреть, нет сил и клонит в сон.И вдруг перед тобой, полна прохладной тени,
Долина тихая: цветут кусты сирени,
Журчит без умолку ручей среди травы.
Дорога, стук колос, теперь забыты вы!Лежишь и чувствуешь, как жизнь течет по венам;
Пьянеешь оттого, что пахнет свежим сеном.
На небеса без дум глядел бы так всегда!
Но вот уже кричат: "В карету, господа!"
Жорж Брассенс***(1921 – 1976)
Сегодня я увижу вас
1
Меня Господни серафимы
За то, что веры пыл угас
Огня лишили своего.
Но мне плевать на этот раз —
Сегодня я увижу вас.
Огонь, единственно любимый, —
Огонь ревнивых ваших глаз,
Все остальное безразлично —
Сегодня я увижу вас.
2
Меня хозяин нелюдимый,
Не вынеся моих проказ,
Изгнал из дома своего.
Плевать мне и на этот раз —
Сегодня я увижу вас.
Мой дом, единственно любимый —
Подола вашего атлас.
Все остальное безразлично —
Сегодня я увижу вас.
3
Меня трактирщик нетерпимый
За то, что я в долгах погряз,
Лишил обеда моего.
Плевать мне и на этот раз —
Сегодня я увижу вас.
Обед, единственно любимый, —
Ваш поцелуй в урочный час.
Все остальное безразлично —
Сегодня я увижу вас.
4
Меня министр высокочтимый
Не купит даже за алмаз,
Не буду я слугой его.
И мне плевать на этот раз —
Сегодня я увижу вас.
Алмаз, единственно любимый, —
Ваш добрый нрав не напоказ.
Все остальное безразлично —
Сегодня я увижу вас.Алла Шарапова
Уильям Шекспир***(1564 – 1616)
Сонет 65
Ни океан, ни камень, ни металл,
Ни этот грустный и жестокий род —
Своей судьбы ничто не обойдет.
Лишь Красота, бесплотный идеал,
Еще хранит свой терпкий аромат
В огне, под градом сыплющихся дней,
Когда уже и скалы не стоят,
И падают громады крепостей.
Но будет день – с бесчувствием скота
Растопчет Время свой святой кумир,
Свой лучший камень – и грядущий мир
Не знал бы, что была в нем Красота,
Когда бы тусклый цвет моих чернил
Бессмертия Ее не утвердил.
Карл Сэндберг***(1878 – 1967)
Белый пенал
У этой женщины с бульвара Мичиган живут
попугай, золотая рыбка и две белые мыши.
У нее полон дом девочек в кимоно и три звонка у парадной двери.
Сегодня она осталась одна с попугаем, золотой
рыбкой и двумя белыми мышами.
Впрочем, вот кое-какие ее мысли:«Любовь отпускного солдата и моряка
на побывке оставляет груду золы с бараньими
косточками и шафраном.Любовь рабочего-эмигранта за тысячу миль от жены оставляет легкий голубоватый дымок.
Любовь мальчишки, чью подругу
выдали за немолодого коммерсанта,
вспыхивает шипящим капризным огоньком.Но бывает любовь – одна из тысячи – которая горит чисто и оставляет белый пепел».
И этой мысли она не доверит ни попугаю,
ни золотой рыбке, ни двум белым мышам.
Огни оперенья
Мертвенная золотая луна
расстилала покатую плоскость света.Трехгранная призма – пристанище иволги с ее припевом: «Возьми домой!»
Тонкий покров из прозрачных золотых перьев для маленькой Клеопатры табора.
Так расстилала луна покатую плоскость света — пусть покатится!
Все возвратится: одинокие псы,
жемчужная изморось, луна во мгле.
Эзра Паунд***(1885 – 1972)
Баллада доброго друга***(Так говорил Симон Зилот вскоре после Голгофы)
Добряком он не был, наш Добрый Друг,
Мой друг Иисус Христос,
И средь многих недаром он выбрал нас —
Товарищей волн и гроз.Когда стража пришла, а за ней толпа,
Он сказал нам: «Не надо слез,
Я еще возвращусь к вам, мои друзья,
И незачем вешать нос!»Мы прошли частоколом поднятых пик,
И я слышал его вопрос:
«Почему же я в городе не был взят —
По задворкам искать пришлось?»Он не звал нас, мы сами пошли за ним.
Был он строен, русоволос,
Вечерами мы часто вкушали мед
В тени виноградных лоз.А книжных червей он терпеть не мог,
Не желал принимать всерьез,
Только нас, рыбарей, он позвал в друзья —
Товарищей волн и гроз.Вы бы видели, как он, всходя на крест,
Исполнялся мощи и рос!
Если б кто-то сказал мне, что был он слаб,
Я бы череп тому разнес!Он сказал нам: «Увидите – буду жить!» —
И поправил волну волос.
«Что, красиво, как смелый идет на смерть?» —
С насмешкой он произнес.«Мне товарищ каждый, кто глух, незряч,
Оклеветан, голоден, бос —
Ибо только страдавший имеет власть!» —
Так говорил Христос.Многие тысячи шли за ним.
Сыном Божьим он был, Христос.
Но по крови своей человек он был —
Человека же нет без слез.И плакал он, когда кровь его
Обагрила серый утес,
Но как радость принял он эту боль
И как жизнь ее перенес.Вместе с нами закидывал сети он
И тянул корабельный трос,
Когда мы плыли в Геннисарет,
Ибо сердцем он был матрос.И были глаза то как пена волн,
То как тихий, бесшумный плес,
И не зря среди прочих он выбрал нас —
Властителей волн и гроз.Я видел тебя вкушающим мед, Я познал твою смерть, Христос.
Кеннет Фиеринг***(1902 – 1961)
Канун Святой Агнессы
Декорации: засиженное мухами утро понедельника,
Папиросный ларек без окон,
Две кривые улочки.
Действующие лица: шестеро полицейских и Луи Глатц.
Громыхание поездов предвещает грядущее чудо,
А тем временем Луи Глатц взламывает папиросный ларек
И выручает
S 14,92Офицер Доулан видит что-то подозрительное,
Он окликает взломщика,
Но опасный, обаятельный, косящий на один глазЛуи Глатц, этот бандит и гад,
Вынимает свой автомат
И: «Рат-а-та-тат,
Рат-а-та-тат»И офицера поспешно уносят.
Но Луи бежал, как шальная тень,
По улочке, узкой, как коридор,
И офицеры преследовали его,
Про себя повторяя: «Позор, позор!»И: «Рат-а-та-тат,
Рат-а-та-тат» —
Отвечал Луи, точнее его автомат.И тогда шериф Питер Вендотти откатился от своей жены,
Выкарабкался из постели и запрыгал, трясясь от холода,
По ледяному полу,
Слушая заикающуюся речь быстрой смерти,
Обретенной кем-то в открытой аудитории,
На опустевших ночных хорах.Выстрел, еще… Луи передернулся, заметался,
В его окровавленном черепе засело семь пуль,
И его несчастный мозг расплескался, как мыльная пена.
Потом он привстал, ухватился за водоразборный кран
И еще с полминуты не подпускал врагов.«Я не убит! – кричал он. – В меня никто не стрелял!» —
Разносился его вопль. – «Это не мне размозжили голову!» —
Раздавался хохот, – «О,
Будьте вы прокляты!»
И, пока он не сдох, этот гад,
«Рат-а-та-тат,
Рат-а-та-тат» —
Во тьме повторял его автомат.А офицеры полиции произносили как эхо: «Позор, позор!»
Ласковая музыка, похожая на стоны ветра
В занавешенных окнах и распахнутых настежь дверях.
Пароходная труба без всякой пользы резонирует доносящийся
откуда-то вызов.
Пространство протягивает свой луч сквозь крыши домов,
В лабиринты улиц.
Кирпичи крошатся, стены оседают.Душа Луи вылетела изо рта в виде котелка, сигары, коробки
Спичек и пыли, в которой он был распростерт.
Закройте окно у Доулана. У матери Луи тоже.
Засиженное мухами и тихо сходящее на нет утро понедельника.
Роберт Лоуэлл***(1917 – 1977)
В тюрьме
Завернутых в застиранный халат
По одному нас вводят в тесный дворик,
Где со стены взирает черный гомик,
И, смешанные с руганью, летят
Заигранные блюзы с балюстрад…
Рецидивисты с воем гнут решетки…Нас взяли из туннелей, от лопат,
От готовальни, от кирки, от щетки
И заперли. На сколько лет? Еврей
Забыл все заповеди. Дни поста
За Гарлем свой лишь помнит.
Ночь. Тщета.
Но чем сильней власть возраста и тьмы
Гнетет Адама, тем, видать, скорей
Кузнечик-страх пропилит дверь тюрьмы.
Фрэнсис Вебб***(1925 – 1973)
Старухи
Пора высаживаться. Из объемов, масс,
Из роста, возраста, призванья, пола…
Воскресный день. Плывут изгнанницы-суда,
Бесформенные тучки, как летучий газ,
Все что-то нюхающие на руинах мола.
Сын, муж, любовник встали на свои места —
Пора страстей прошла. Покой и пустота.