— Это не обязательно.
— Кстати, вы должны были бы осудить Ральфа во время войны. Он всегда был немного подлецом, во всяком случае, сколько я его знаю.
— Всю вашу жизнь?
— Всю мою жизнь.
— Я не знал, что вы к нему так относитесь.
— Я старалась его понять. Может быть, в молодости у него и были достоинства. Он ведь начинал с нуля. Его отец был фермером-арендатором, своей земли он не имел. Я могу понять, почему Ральф всю жизнь приобретает земельные участки. Но не подумайте, что он сочувствует бедным, поскольку сам вышел из бедняков. Например, рабочие на ранчо. Они получают ничтожную плату за труд и живут в ужасных условиях, но Ральфа это не волнует. Он старается уморить их голодом и таким образом покончить с забастовкой. Он не может понять, что мексиканские рабочие тоже люди.
— Это вполне обычная и удобная позиция, она помогает обирать людей, не считая их людьми. В молодости я часто задумывался над этим.
— А меня вы оценили? — спросила она после паузы.
— Не совсем. Я считаю, что у вас есть хорошие задатки, но они могут исчезнуть.
— Почему? Какой мой главный недостаток?
— Хвост на вашем воздушном замке. Не надо торопить время, надо уловить его ход и позволить ему работать на вас.
— Вы удивительный человек, — прошептала она. — Не думала, что вы способны рассуждать о таких вещах. А себя вы как оцениваете?
— Стараюсь этого не делать. Но прошлой ночью все же пришлось. Я напился.
— И каков приговор?
— Суд отложил вынесение приговора, но сделал виновному устное внушение.
— И поэтому вы так быстро мчитесь?
— Может быть, поэтому.
— Я думаю, у вас другая причина. Мне кажется, вы от чего-то удираете. Желание смерти.
— Не надо пустых слов. Вы сами-то быстро ездите?
— По этой дороге на «кадиллаке» я обычно еду на ста семидесяти.
Правила игры, в которую мы играли, еще не были ясны, но я решил отыграться.
— А какая у вас причина, чтобы так гнать машину?
— Я делаю это от скуки. Я подбадриваю себя, стараясь встретиться с чем-то новым, какой-то интересной мишенью на дороге.
Я возмутился.
— Да, вы встретите что-то новое, если будете так ездить. Разбитый череп и полное забвение.
— К черту! — воскликнула она. — Вы утверждаете, что обожаете риск, но вы такой же тюфяк, как Берт Грэйвс.
— Прошу прощения, если напугал вас.
— Напугали? Меня?
Ее короткий смешок был тонок и резок, как крик морской птицы, согнанной с гнезда.
— У вас, мужчин, еще остались высокомерные представления. Видимо, вы считаете, что место женщины дома?
— Только не у меня дома.
Дорога вновь, петляя, поднималась вверх. Я повел машину со скоростью восемьдесят. Разговаривать было не о чем.
Глава 16
Когда высота заставила меня вспомнить о дыхании, мы выехали на прямую дорогу с новым покрытием, которая была перегорожена шлагбаумом. На почтовом ящике, прибитом к столбу, белыми буквами было написано: «КЛОД». Я поднял шлагбаум, и Миранда проехала под ним.
— Еще полтора километра, — сообщила она. — Вы считаете, что я должна съездить одна?
— Нет, я тоже хочу взглянуть на окрестности. Я никогда тут прежде не был.
Местность по обеим сторонам дороги выглядела так, точно здесь не ступала нога человека.
По мере того как мы поднимались по спирали все выше и выше, нашему взору открывалась долина, загроможденная валунами, и зеленый склон горы. Я заметил, как вдали среди деревьев остановился и почти сразу же исчез лось. Воздух был так чист и прозрачен, что можно было услышать звуки его движения, но ворчание мотора все заглушало.
Машина ползла по краю углубления в вершине горы, которое имело форму соусника. Внизу, в центре выемки, находился «Храм», доступный взорам лишь птиц и летчиков. Это было квадратное одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет, с внутренним двориком. За проволочной изгородью находилось несколько пристроек. Все это походило на тюрьму. Над одной из них струйка дыма поднималась к небу.
На крыше главного здания виднелась неподвижная фигура человека. Как оказалось, это был старик, сидевший по-турецки, с поджатыми под себя ногами. Очевидно, увидев нас, он поднялся с величественной неторопливостью — высокая фигура с коричневой кожей. С косматыми седыми волосами и бородой он был похож на изображение солнца на старинных картах. Он шел, приподнимая материю, обернутую вокруг его талии. Потом, подняв руки, словно призывая нас к терпению, он стал спускаться с крыши.
Окованная железом дверь со скрипом отворилась. Старик вышел из нее и направился к незапертым воротам. Тогда я впервые увидел его глаза — молочно-голубые, мягкие и равнодушные, как у животного. Несмотря на его широкие плечи, почерневшие от солнца, и большую бороду, развевающуюся вокруг шеи, в нем было что-то женское. Его глубокий вкрадчивый голос представлял собой нечто среднее между баритоном и контральто.
— Приветствую, приветствую, друзья мои. Любой путник, который постучится в мою уединенную обитель, будет желанным гостем. Гостеприимство — одна из высших добродетелей, ее надо ценить, как свое здоровье.
— Благодарим. Можно въехать?
— Пожалуйста, оставьте автомобиль за изгородью, мой друг. Даже внешний круг не должен быть осквернен предметами механической цивилизации.
— Я думал, вы с ним знакомы, — обратился я к Миранде, когда она вышла из машины.
— Я не предполагала, что он способен быть радушным и приветливым.
Мы подошли ближе, и его голубоватые глаза уставились на Миранду. Он наклонился, и его нечесаные волосы упали вперед, закрыв плечи.
— Хэлло, Клод! — решительно проговорила Миранда.
— О, мисс Сэмпсон! Я не ожидал увидеть вас.
Его губы были мясистые и красные. Я взглянул на его ноги, чтобы определить возраст. Обутые в плетеные сандалии, они были шишковатые и отекшие — ноги шестидесятилетнего старика.
— Благодарю, — неприязненно произнесла девушка. — Я приехала повидать Ральфа, если он здесь.
— Но его тут нет, мисс Сэмпсон. Я здесь один. Своих учеников я на время удалил, — он неопределенно улыбнулся, не показывая зубов. — Я старый орел, живущий среди гор и солнца.
— Старый стервятник! — громко сказала Миранда. — Ральф появлялся здесь в последнее время?
— Он не был здесь уже несколько месяцев. Он обещал быть, но не приезжал. Ваш отец обладает духовным потенциалом, но он слишком погряз в материальной жизни. Его трудно завлечь сюда наверх, в лазурный мир. Его душе слишком трудно открыться солнцу.
Он произнес это, как молитву, даже с характерной для нее напевностью.
— Вы не против, если я осмотрюсь здесь? — спросил я. — Чтобы удостовериться, что его тут нет.
— Я уже сказал вам, что я здесь один, — он повернулся к Миранде. — Кто этот молодой человек?
— Мистер Арчер, он помогает мне в поисках Ральфа.
— Понятно. Боюсь, что вам придется поверить мне на слово, что его здесь нет, мистер Арчер. Я не могу разрешить вам вступить во внутренний круг, пока вы не подвергнетесь обряду очищения.
— Думаю, что мне все-таки придется осмотреть территорию.
— Но это невозможно.
Он положил руку мне на плечо. Она была коричневая, мягкая и толстая.
— Вы не должны входить в храм, это разгневает Митру.
Я ощутил его кисло-сладкое дыхание и сбросил руку с плеча.
— Вы сами-то очищались? — спросил я.
Он взвел к солнцу свои невинные глаза.
— С этими вещами шутить нельзя. Я был потерянным человеком, грешником со слепым сердцем, пока не попал в этот лазурный мир. Солнечный меч отсек черного быка плоти, и я очистился.
Миранда встала между нами.
— Все это чушь! — воскликнула она. — Мы приехали, чтобы проверить, нет ли тут Ральфа, а не слушать ваш бред, Клод. Вряд ли мистер Арчер позволит вам отсечь его быка плоти.
Он наклонил косматую голову и улыбнулся кислой благожелательной улыбкой, которая вызвала у меня тошноту.
— Как прикажете, мисс Сэмпсон. Кощунство падет на ваши головы. Я страшусь и надеюсь, что кара Митры не будет тяжкой.
Она с презрением прошла мимо него, я последовал за ней. Через дверь в каменной арке мы вошли внутрь. Красное солнце по-прежнему полыхало над горами. Клод, не взглянув на нас, вновь поднялся на крышу.
Выложенный камнем дворик пустовал. В стенах домов было несколько закрытых дверей. Я нажал ручку ближайшей. Передо мной открылась комната, отделанная дубом. В ней стояла кровать, покрытая темным покрывалом, обитый железом сундук, дешевый шкаф: все было пропитано кисло-сладким запахом Клода.
— Запах святоши, — поморщилась Миранда.
— Ваш отец действительно гостил у Клода?
— Боюсь, что да, — она снова сморщила носик. — Он всерьез относится к его обрядам. По его мнению, все это связано с астрологией.
— И он на самом деле подарил все это Клоду?
— Я в этом не уверена. Я лишь знаю, что он разрешил Клоду использовать этот дом, как храм. Думаю, что когда-нибудь он отберет его у Клода, если сможет и если у него пройдет его религиозное помешательство.
— Хочу заметить, довольно странный охотничий домик.
— На самом деле это вовсе не охотничий домик. Он выстроил этот дом как убежище.
— Убежище? От чего?
— От войны. Это был последний дорелигиозный психоз Ральфа. Он был убежден, что ядерная война вот-вот разразится, и выстроил его, чтобы мы могли в нем спрятаться. Он избавился от страха только в прошлом году, когда собирался строить бомбоубежище. План был уже готов, но тут он ударился в астрологию.
— Вы употребили слово психоз. Вы это всерьез?
— Не совсем, — грустно улыбнулась она. — Отчасти Ральфа можно понять, и он не покажется таким уж сумасшедшим. Он чувствует за собой вину, так как неплохо нажился на прошлой войне. Потом погиб Боб. Чувство вины могло стать причиной его бредовых действий.
— Это уже из другой книги. На сей раз из учебника психологии.
Реакция Миранды была неожиданной.
— Меня тошнит от вас, Арчер. Вы, кажется, загордились, играя в проницательного детектива.