Но не все растения на древесных ветвях просто безобидные жильцы, как бромелиевые. Есть среди них и беспощадные разбойники. На сучьях нередко прорастают семена фикуса, но его корни не покачиваются безобидно в воздухе, как корни бромелиевых, а продолжают расти вниз, пока не достигают земли. Там они проникают в почву и начинают всасывать гораздо больше питательных веществ и воды, чем из воздуха. С этого момента их листья на суку вверху начинают бурно расти. Новые корни ползут по суку к стволу или тянутся к нему горизонтально от уходящих в землю корней и начинают его оплетать. Крона разрастается так энергично и становится такой густой, что начинает отнимать свет у дерева-хозяина. Мало-помалу жилец закрепляет свое господствующее положение и в конце концов — быть может, столетие спустя, после того как семечко фикуса прижилось на суку, — дерево-хозяин, лишившись доступа к свету, погибает. Ствол его сгнивает, но сплетшиеся корни фикуса уже успели стать такими толстыми и крепкими, что образуют полый переплетенный цилиндр, способный стоять без опоры. Вот так фикус-душитель избавляется от своего хозяина и занимает его место в балдахине.
Другие, менее опасные приживалки — лианы — взбираются к балдахину по лесным великанам. Жизнь они начинают на земле как маленький кустик, но затем выпускают многочисленные усики, которыми нащупывают молодое деревце. Если лиане это удается, она крепко за него цепляется, и по мере того, как деревце тянется вверх, поднимается с ним и лиана, пока они вместе не добираются до балдахина. Но поскольку корни лианы остаются в земле, она не требует от дерева ничего, кроме поддержки.
Лианы, фикусы-душители и воздушные корни бромелиевых и папоротников фестонами свисают с дерева, точно канаты на корабельной мачте. Или как ваша веревка — если вы добрались до верха балдахина. Спуск вниз нетруден, хотя и требует от вас умения вязать узлы. Пропустив веревочную петлю сквозь металлическую восьмерку, вы пристегиваете ее к поясу и, стоя в стременах, можете просто соскользнуть на землю, регулируя скорость руками. Метров через десять балдахин останется вверху, и вы повиси те среди лиан и воздушных корней, за которыми видны только могучие гладкие стволы, точно массивные колонны в нормандском храме. Может показаться, что в этой пустоте между зелеными сводами вверху и землей внизу наблюдать нечего. Однако в этом воздушном пространстве происходит постоянное движение вверх-вниз: кто-то поднимается к балдахину, кто-то спускается на землю. Некоторые, как и вы, пользуются веревками. Белки взбегают наверх по лианам. Орангутан, становясь с возрастом все грузнее, уже не всегда рискует перебираться из кроны в крону по веткам, а иногда предпочитает спуститься на землю и уже оттуда по другой лиане подняться на облюбованное дерево, с завидной небрежностью перебирая руками. Как ни странно, ленивцы испражняются только на земле и обычно в одном и том же месте, а потому нередко можно увидеть, как один из них медленно спускается вниз, чтобы посетить свой нужник.
Многие птицы предпочитают перелетать из одного места в лесу в другое под балдахином, чтобы не попадаться на глаза орлам, высматривающим добычу над зеленым морем верхних ярусов. А многие и гнездятся здесь. Ары, птицы-носороги и туканы пользуются дуплами; трогоны выскребывают гнездовую нору в шаровидных гнездах древесных муравьев; хохлатые стрижи, с помощью слюны склеивая кусочки коры и перья, пристраивают к суку сбоку крохотный выступ, в котором единственное яйцо лежит так уютно и плотно, словно желудь в чашечке.
Но мимо вас в воздухе могут промелькнуть не только птицы. Есть и другие недурные воздухоплаватели, хотя и не способные к настоящему полету, потому что у них нет взмахивающих крыльев. Они не летят, но планируют. Особенно богат ими Калимантан. Среди белок, бегающих по стволам и веткам, надежно цепляясь за кору острыми коготками, есть одна, особенно большая и красивая, золотисто-рыжая и сверху и снизу. Скорее всего, ее можно увидеть под вечер, когда она вылезает из дупла. Обычно за ней появляется вторая, потому что эти белки живут парами. Минуту-другую они будут описывать спирали по стволу, а затем одна внезапно прыгнет в воздух, одновременно растягивая две большие кожные складки, соединяющие передние и задние лапки. Длинный пушистый хвост вытягивается, видимо играя роль руля. За ней тотчас следует вторая, и пара проплывает мимо вас, чтобы через тридцать — сорок метров уцепиться за другой ствол. Приближаясь к нему, они взмывают вверх, что тормозит их полет и позволяет им сесть на ствол головой к вершине, куда они и устремляются быстрым галопом, а меховые складки хлопают их по бокам, точно полы не по росту большого пальто.
Тем же способом переносится с лианы на лиану, с ветки на ветку маленькая ящерица. Ее летательная перепонка не одевает ее всю, как белок, а представляет собой полукруглую кожную складку по бокам, растягивающуюся на сильно удлиненных ложных ребрах, которые являются продолжением настоящих ребер. Обычно складки эти плотно прижаты к бокам вдоль туловища, но, когда ящерица раздвигает ребра по направлению к голове, они расходятся и растягивают складки. Эти миниатюрные создания не терпят никаких посягательств на свои охотничьи участки среди ветвей. Стоит появиться чужаку, как владелец участка взмывает в воздух и опускается на сук возле соперника. И начинается яростная угрожающая демонстрация: ящерица топырит треугольный горловой мешок и мотает им, пока наконец у непрошеного гостя не сдают нервы и он, отбежав по ветке, не уплывает по воздуху прочь.
Кое-какие лягушки тоже научились планировать, пользуясь обычными для всех лягушек перепонками между пальцев, помогающими им плавать. Летающая лягушка обзавелась очень длинными пальцами — стоит им растопыриться, как каждая лапка превращается в крохотный парашют и все четыре вместе позволяют лягушке планировать от дерева к дереву на порядочные расстояния.
Однако самый необычайный из планеристов, чья сноровка долгое время считалась плодом разгоряченной фантазии легковерных путешественников, — это летающая древесная змея. Она невелика, тонка и на редкость красива, благодаря сине-зеленой чешуе в золотых и алых крапинках. При обычных обстоятельствах о ее особой способности догадаться невозможно. Зато сразу становится очевидно, как велико ее умение лазать по деревьям: она взбирается по вертикальным древесным стволам с поразительной быстротой, цепляясь за кору краями широких щитков, расположенных вдоль брюха, и извивая тело так, чтобы опираться то одним, то другим боком о неровности коры и стебли ползучих растений. Добравшись до вершины дерева, она перебирается на соседнее следующим способом: стремительно движется по ветке к ее концу и взвивается в воздух, тут же уплощая свое тело так, что из округлого оно превращается в подобие широкой ленты. Одновременно змея изгибается волнистыми зигзагами. В результате ее тело больше опирается на воздух, чем при простом падении, и она планирует. Возможно даже, что, извиваясь в воздухе, она меняет направление полета, словно в вираже, и в какой-то мере определяет место, где ей предстоит приземлиться.
Вы продолжаете соскальзывать по своей веревке и вновь оказываетесь в ярусе листвы, правда не такой густой, как в балдахине, и далеко не такой многометровой. Образуют этот ярус некоторые невысокие деревья, в том числе пальмы, приспособившиеся к тусклому свету внутри джунглей, и молодые деревца, относительно недавно проросшие из семян, упавших с балдахина. Миновав их, вы наконец достигаете земли. При толчке вы ощущаете под подошвами твердую поверхность, которая совсем не пружинит. Хотя она и покрыта опавшими листьями и всяким мусором, слетающим сверху, но слой этот на удивление тонок. Застоявшийся жаркий воздух там полон сырости. Это идеальные условия для процесса гниения. Бактерии и плесень работают без перерывов. Бесчисленные грибы пронизывают нитями гифов опавшие листья, над которыми поднимаются их плодовые тела самой разной формы: тут и зонтики, и шары, и столики, и острые клинья, нередко в кружевных юбочках. Скорость гниения просто удивительна. Если в холодных северных лесах сосновая хвоя сгнивает за семь лет, а дубовый лист в европейских рощах превращается в прах примерно за год, то лист, сброшенный деревом в тропическом лесу, полностью разлагается за какие-нибудь шесть недель.
Питательные вещества и минеральные соединения, высвобожденные таким способом, недолго остаются в почве. Ежедневные ливни быстро смывают их в ручьи и реки, а потому деревьям, чтобы не лишиться этих бесценных сокровищ, необходимо забрать их из почвы как можно скорее. Для этого они раскидывают почти у самой ее поверхности густую сеть мелких корней. Но такая неглубокая корневая система не обеспечивает должной устойчивости лесным гигантам. И вот многие деревья окружают нижнюю часть ствола мощными досковидными корнями, напоминающими контрфорсы средневековых соборов; они поднимаются над землей на четыре-пять метров и отходят от комля примерно на такое же расстояние.
Здесь мир вечных сумерек. Ведь сюда просачивается менее пяти процентов солнечного света, льющегося на балдахин. Это обстоятельство вкупе с бедностью почвы заведомо препятствует появлению пышной травянистой растительности. В джунглях вы не увидите пестрого цветочного ковра, который мог бы соперничать с коврами колокольчиков в лиственных лесах умеренной зоны. Порой впереди ваш взгляд замечает какое-то яркое пятно, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что оно состоит из мертвых венчиков, упавших с балдахина. И все же кое-какие живые цветы увидеть можно. К большому удивлению тех, кто прежде видел только леса умеренной зоны, целые букеты цветков торчат прямо из того или иного ствола в нескольких метрах над землей. Такой способ цветения косвенно связан с бедностью почвы. Чтобы семя могло хорошо развиваться в ней, дерево должно снабдить его запасом питания, поскольку верхний слой почвы слишком скуден. А потому плоды многих деревьев представляют собой орехи с большим запасом питательной мякоти, которого ростку вполне хватает на первых стадиях роста. Но большие тяжелые орехи лучше доспевают на стволе, чем на тонких веточках по концам могучих сучьев в балдахине. К тому же цветки внизу ничем не заслонены, и животные-опылители их легко находят. Многие полагаются на летучих мышей, потому-то и окраска лепестков у них бледная, чтобы цветки были виднее в ночной темноте. Курупита гвианская, «пушечное дерево», позаботилась об удобствах своих ночных гостей даже еще больше: над ее цветками вырастает