— Не надо недооценивать короля, — пробормотала она, не оборачиваясь. — любого врага не стоит недооценивать.
— Так что же, значит, и нас тоже? — Айкен обошел Зою и сел на диван рядом с Хэвеном. Девушка кивнула, и молодой человек слабо улыбнулся.
Так уж вышло, что в один из славных осенних дней, когда в воздухе уже веяло преддверием веселой зимы, Эдмунд и Вивиана вновь остались в гостиной одни. Совершенно случайно: Ретт отправился на ночное бдение над постелью отца (как только правда о их смущающем родстве открылась, никто не смел удерживать его), леди Марта и Уолтерс также удалились… И это вызывало определенные подозрения.
— Им весело вместе, не так ли? — задумчиво произнесла Вивиана, провожая неверную жену и невоздержанного повесу взглядом. — но, по крайней мере, Рэндалл перестал пить. И чахнуть.
Эдмунд смущенно засопел, не поднимая взгляда от книги. И куда только подевалась строгая невинность Вивианы?
— Вы не одобряете их поведения, я вижу, но ничего не говорите. А между тем, Марта — Ваша сестра. Лондон перевернул Ваше мировоззрение, не так ли?
— Вы тоже изменились.
— Да, за время Вашего отсутствия. Жаль, что Вы не знали о том.
Эдмунд напрягся.
— Роман, что я привез, оказался скучен?
— Не хочу показаться неблагодарной, но эта ханжеская книга утомила меня не хуже беспрестанно исподволь поучающего Дидро… Послушайте, Вы читали "Опасные связи"?
Эдмунд закашлялся.
— Наверняка читали, ведь я взяла эту книгу из Вашей библиотеки. Личной, той, что в кабинете. Ретт охотно одолжил ключ, уж простите его. Знаете, меня поразила эта книга. Больше, чем чопорные романы о рыцарях или… другие французские произведения, где распутство преподносилось с беспечной веселостью, — Вивиана бросила вышивание, руки ее расслабились, устроившись на коленях, словно две крохотные кошечки. — Де Лакло хватило смелости не осуждать и не превозносить, изображая одну лишь естественную закономерность подобного поведения. Знаете, литература, безусловно, делает людей умнее.
Потрепанный томик невинных стихов выпал из руки молодого человека, едва не угодив в камин.
— Эта книга, — произнес дрожащим голосом Эдмунд. — должна была убить в Вас всякую нравственность.
Вивиана качнула головой, лицо ее не выражало ничего определенного, и в неровном свете угасающих поленьев Эдмунду показалось, что ее нарочито невинный взгляд на самом деле полыхает адским огнем.
— Если бы у меня была нравственность, — лениво обронила Вивиана. — если бы кто-то взрастил ее во мне… Если бы во мне было, чему пропадать… То оно, вероятно, пало бы жертвой чтения.
Она негромко рассмеялась, поднялась на ноги — и Эдмунд тоже вскочил.
— Вам не терпится услышать, что же я узнала? Что каждая женщина может иметь любовника, но, благодаря своей скромности, скрывать это, — речь Вивианы зазвучала громче и быстрее, словно слова торопились сбежать с языка, пока он не окажется заперт за смутившимися губами. — Вы столько отсутствовали, может быть, потому сможете понять меня лучше. Сидеть целыми днями в комнате, пропахшей жимолостью, мучительно ждать хотя бы крохотной записки, какой-нибудь весточки… И убеждаться, что Вас забыли, притом — ненапрасно, чувствовать вину, раскаянье, досаду. Упущенные возможности — что может быть горше? Да, я не могу быть Вашей женой, Эдмунд…
Он замер, зажмурился, страшась тех слов, которыми мисс Тауэр должна была продолжить — и одновременно оцепенев от мысли, что она скажет нечто совершенно иное или не продолжит вовсе. Девушка замялась на мгновение, потупила глаза, тяжело дыша. Когда Эдмунд взял ее руки в свои, она вздрогнула всем телом, но не вырвала своих пальцев из его захвата. Зачарованные друг другом и сковавшей их надеждой, смешанной со страхом, они молчали, и, вероятно, могли бы провести подобным образом время до рассвета, но тут часы пробили трижды, и молодые люди вздрогнули от неожиданности. Оба они восприняли эти звуки как знак, однако поняли они его по-разному. Эдмунд отстранился, собираясь уйти, но Вивиана метнулась за ним, схватила за воротник и прижалась лицом к груди, не отпуская. Молодой человек застыл, даже дышать стал реже, не зная, чего ждать от девушки. Она закинула руки ему за шею, прижавшись еще больше, и в первое мгновение Эдмунду показалось, что из-за переживаний Вивиана затаила дыхание, даже сердце ее перестало биться. Впрочем, в следующую же секунду он почувствовал, что напротив, пульс у девушки взволнованно-част.
— Я тебя не отпущу, — сказала она. — останься. Я хочу быть обманутой.
Эдмунд взял девушку за плечи и не без труда оторвал ее от себя.
— Не верю своим ушам, — сказал он. Вивиана ждала, что в его голосе будет слышно облегчение, радость, но он, однако же, был сух, как земля в жаркое лето.
Эдмунд был в ужасе. Он помнил, что оставлял Вивиану в Ламтон-холле непорочной и наивной, как дитя или прелестное лесное животное, но теперь же дурные книги — а возможно, и речи Уолтерса — развеяли все те милые заблуждения, наполнявшие ее душу, и, прихватив с собой крупицы этикета и морали, уступили место черной развращенности…
Или же нет?
Эдмунд чувствовал, что голова у него идет кругом, как от опия, а душа наполняется трепетом — безусловно, любовным, а не вызываемым наркотиком, но по силе превосходящим все чувства естественной природы, что он ощущал когда-либо прежде. Бледное лицо Вивианы, казалось, светилось в темноте, из глубины зрачков блестела луна.
— Не отказывайтесь от того, чего добивались, — сказала девушка. Ее рука сжала запястье Эдмунда и, управляя им, заставила его пальцы устремиться в лиф ее платья. Молодой человек напрягся, почувствовал, как кровь прилила к голове, заревела водопадом, но не отдернул руки. Он вспомнил, как до своей поездки в Лондон мечтал увлечь мисс Тауэр в лес и сделать своей нимфой-женой, не открывая этой связи миру, досадовал на ее холодные речи…
Вивиана вздохнула, догадываясь, в какую взаимную кабалу попали они оба в этот момент. Если еще существовал путь назад, в этот миг он стал навеки недостижим для них. Рай небесный они променяли на земной — этим движением его и покорным дозволением ее.
Эдмунд и Вивиана укрылись в комнате последней, чтобы продолжить свой беспрецедентный разговор, одновременно в душе будучи уверенными, что итог у подобного обмена мыслями может быть только один.
Мистер Купер метался между восторгом и отчаянием, запутавшись в своих желаниях — пусть он думал о том, чтобы соблазнить миловидную рыжеволосую дикарку, но никогда не рассматривал свои мечты всерьез, и теперь, когда добыча буквально была у него в руках, Эдмунд медлил, раздумывая, насколько опасен тот шаг, на который они с Вивианой собрались решиться.
— Я хочу быть с Вами. Миссис Купер или не миссис Купер… Я готова скрываться всю жизнь или занимать положение содержанки, если у нас нет другого пути, — в волнении шептала девушка, прижавшись к Эдмунду и вытянувшись в струнку, чтобы ее слова попадали ему прямо в пылающее от смятения ухо. — In fraudem legis et honestatis3, если Вы допустите…
— К чему такие жертвы…
— Вы были расстроены, что я отказала Вам… и, признаться, я тоже. Очень расстроена.
Руки молодого человека дрогнули на талии Вивианы.
— Одумайтесь!
— Я не могу, ведь Вы удерживаете меня, — Эдмунд не дал девушке изобразить покорность обстоятельствам. Он отступил на шаг, пусть и не отпуская ее, но устанавливая некоторую дистанцию между ними. Он ждал, что мисс Тауэр действительно придет в себя, оттолкнет его и, прижав руки к пылающим щекам, выгонит вон, но она не двигалась с места, только алые губы подрагивали в нерешительной улыбке. Эдмунд боялся, что его мечта исполнится — он подозревал, что за столь откровенное счастье его постигнет жестокая расплата. Но и держать оборону дольше был не в силах.
— Я вижу только один путь, — молодой человек не мог оторвать взгляда от лифа Вивианы, ладонью еще ощущая тепло и мягкость того, чего недавно касался. — мы просто сделаем вид сейчас, будто мы могли бы быть уже женаты.
— Вы прелестны в своем смущении и нерешительности. В старину, в праздники солнцестояния и равноденствия любой мужчина мог увлечь девушку старше четырнадцати лет в лес, — едва слышно прошептала Вивиана. — я вспоминаю Ваши пламенные речи в беседке и не могу поверить, что передо мной тот же самый человек!
У обоих закололо руки от волнения.
— Мне хочется плакать от знания, что я сейчас растопчу эту красоту, — произнес Эдмунд глухим голосом, но Вивиана очевидно не разделяла его упаднических настроений в подобный момент. Она, покачав головой, строго приказала:
— Берите же то, что Вам предлагают, черт возьми!
Молодой человек смущенно засмеялся и поцеловал Вивиану, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.
А потом все закрутилось в сумасшедшем вихре чувств и прикосновений. Тяжелые рыжие пряди водопадом рухнули вниз, разбрызгивая шпильки, пальцы Эдмунда пробежались по застежкам одежды девушки, легли ей на плечи и со сноровкой освободили леди от платья. Затем настал черед кружевного лифа… Эдмунд сперва находил в процессе раздевания возлюбленной некую игривую прелесть, но стоило девушке избавиться от корсета, как он позабыл от деликатности, обнял Вивиану так крепко, словно она была зачарованна сидами Дикой Охоты: едва отпустишь — потеряешь.
— Во время одной из наших прогулок, Вы рискнули обмолвиться, что хотели бы себе в мужья человека бесчестного…
— Да, — выдохнула Вивиана. — и Вы уверенно движетесь к этому определению. Только посмотрите — я ни разу не заметила, чтобы Вы ходили в церковь, теперь же собираетесь…
Но тут губы молодого человека прижались к теплой коже под ухом девушки, и Вивиана забыла, что хотела сказать.
Она так и осталась в нижней сорочке, как приличествует, словно они и впрямь уже были женаты, однако Эдмунд ни на секунду не забывал о том, что мог бы увидеть под легкой белой тканью: порой молодой человек зажмуривался, чтобы воскресить в памяти моменты, когда он подглядывал за Вивианой в дверную щель.