— Ты еще так плохо выглядишь, щеки впали… — и засмеялась, прижимая пальчики к губам. — но я рада, что ты встал.
Эдмунд вдруг ощутил, что чертовски голоден. И это была хорошая новость.
Зоя чувствовала, как меняется. Ей казалось, что с каждым днем она только хорошеет и расцветает. Айкен был с ней согласен, а вот Хэвен… Всегда молчаливый и спокойный воин стал неожиданно резок с ученицей. Он тоже чувствовал, что она все больше и больше становится человеком. И это его бесило. В то утро, когда Зоя, запахнувшись в халат, выбралась на кухню, чтобы приготовить кофе, учитель решил, что с ней нужно поговорить. Хэвен схватил ее за локоть, развернул ее руку и прищурился, осматривая внутреннюю сторону предплечья.
— Что это?
Зоя непонимающе переводила взгляд со своей кожи на учителя.
— У тебя появилась родинка.
Зоя улыбнулась.
— Прелестно. У людей они ведь время от времени появляются, я права?
— Нет, это не прелестно! — рявкнул Хэвен, неосознанно дернув на себя руку девушки. — послушай, ты срочно должна уехать. Или Айкен. Можете договариваться и выбирать, но, так или иначе, это должно случиться. Я прошу… ради безопасности.
— С каких пор тебе жаль Айкена? — Зоя грубо вырвала руку из захвата учителя и встряхнула ею, будто могла испачкаться.
— Не его. Тебя. Чем больше ты человек, тем больше уязвима.
Зоя с едва слышным свистом вдохнула через стиснутые зубы, словно перебарывая боль.
— Нет! Ты не понимаешь. Мои эмоции и чувства не имели смысла, пока я не была человеком. Это была игра в любовь, в боль, в гнев. Только теперь все по-настоящему.
Хэвен потер виски.
— Это катастрофа. Тебе нельзя становиться такой.
— Но мне нравится, — Зоя пожала плечами. Ей вспомнилось, как она отчаянно бросилась в объятия Айкена, пока обдающее нещадным жаром пламя разрушало дом Хэвена. — теперь мой гнев будет просто невообразимым. Мы победим Габриэля, непременно.
— И что же ты будешь делать потом?
Она пожала плечами. Хэвен шумно втянул носом воздух, стараясь вложить в этот звук все свое презрение к ее меняющейся природе. Он ненавидел себя за то, что был человеком, он тосковал по тому времени, когда состоял в воинстве Сияющей страны. И в то же время он бы никогда не предал Зою, хотя сейчас он взаправду злился на нее.
— Мы счастливы, разве нет? Ты упрекаешь меня в том, что я люблю Айкена, но ты сам нашел счастье в Симонетте. Ты не собирался жениться, будучи дини ши, не надумал и когда стал человеком. А она разве не видится тебе как дочь, которую ты иначе не смог бы получить? Разве ты не чувствуешь рядом с ней себя иным, более нудным, чем раньше?
Хэвен скривился, словно в рот ему затолкали пол-лимона, ткнул в ученицу пальцем:
— Надеюсь, ты испытываешь удовлетворение каждый раз, когда прокручиваешь у себя в голове эти детские доводы. Ах как мило, я настоящая девочка, черт побери, счастливый конец у сказки!
Зоя глубоко вздохнула, пальцы ее сжали плечи. Она была оскорблена так тяжело, что скорее простила бы Хэвена, если бы он ее ударил. В конце концов, это было бы привычно.
— Хочешь знать, что я чувствую ежедневно? Удовлетворение? — она издевательски хохотнула. — как бы не так. Страх.
Хэвен отступил на шаг, изумленный: и без того изогнутые его брови взметнулись вверх, становясь домиком, рот напряженно сжался, будто мужчина ощутил на губе пушинку и пытался не проглотить ее.
— За тебя, за Айкена, за Симонетту. И за себя. Потому что в сказке Габриэль бы хотел поймать меня и заточить в темнице, как дракон или черный рыцарь — принцессу. Но он вырвет из меня камни, сделает новую игрушку, более сговорчивую, а вас всех — уничтожит. И, знаешь, мне вскоре станет все равно.
Зоя тоже отступила на полшага, с вызовом глядя на учителя. Он не смел поднять голову, уставившись на носки туфель девушки. Она была права… во всем, кроме одного.
— Твоя душа в камнях. И твоя память там же. Габриэль может налагать заклятия, позволяющие перекрывать воспоминания, но не стирать их. Он будет знать, что ты рано или поздно все вспомнишь.
— Значит, меня он тоже уничтожит.
— Не знаю, — Хэвен опустил голову. — он думает не так, как я.
— «Ценно только хрупкое».
Хэвен обреченно кивнул. Он не мог не капитулировать, тем более, что в гостиной засмеялась Симонетта, зовя его.
— Да, ты права. Но я хотел бы видеть тебя скорее каменной, чем живой.
— Этого не будет никогда.
Хэвен проглотил слова, которые хотел сказать: «к сожалению…»
Тем же вечером в ванной, все еще прокручивая в голове слова учителя, Зоя сняла халат. Сбросила его с плеч легко, однако поднять взгляд на себя в зеркало не смогла.
«Я думала каждый раз, что это осознание себя ненастоящей — оно скоро пройдет. Нельзя же постоянно думать не только о том, что происходит вокруг тебя, но и о том, что ты, кто ты… А кто, в сущности?»
Зоя медленно, противясь сама себе, все же подняла голову, но чтобы открыть глаза, ей понадобилось еще несколько секунд — и несколько вздохов.
«Ни на минуту ты не отвлекалась от осознания, что ты не человек. О, как это жалко звучит!»
Она приблизилась к зеркалу, провела по лицу рукой. Едва заметные наметившиеся в уголках глаз морщинки, на переносице проступили веснушки. Тут и там на теле — не считая отколотого куска — проступили родинки. А также шею и плечи покрывали следы проведенных с Айкеном ночей.
Зоя улыбнулась. Она стала человеком настолько, насколько вообще могла, и, хоть ей этого и было мало, она благодарила Судьбу и Богиню. Если она не могла вернуться во Дворы с Карлом, то остаться здесь и провести свою жизнь как миссис Купер было совсем неплохо. Прожить жизнь, как человек, а потом, может быть, состариться и умереть. Если она будет на это способна.
«Я даже не помню, сколько мне лет. Даже примерно! Я вполне могу ошибиться на несколько десятков, прикидывая свой возраст. Ужасно, наверное, — Зоя опустила взгляд, но зеркало манило ее, как магнит, заставляя снова вскидывать голову. — это должно меня пугать. Тем не менее, не пугает. Еще я должна быть счастлива… Ах, нет, я счастлива, конечно же. Я люблю Айкена… Наверное. Или это эгоистичная страсть, иначе я бы ни на секунду не прекращала думать, как позволить ему жить без меня. Однако, кажется, если я умру, прямо сейчас, в данную минуту, не будет ничего, о чем бы мне стоило пожалеть.»
Вода с тихим звуком капала из крана каждые две секунды.
«Или это хорошо? Готовность умереть в любой момент — это-то и маркирует счастье?»
Она задумалась настолько, что в ушах у нее остался один только звон, как бывает на неработающем канале телевизора, и Зоя сама не поняла, как и почему это делает: она взяла маникюрные ножнички, поднесла их к волосам, отрезала тонкую прядь и растерла ее между пальцами. Но раньше, чем все волоски высыпались в раковину, ее руку накрыл своей Айкен.
— Что ты делаешь?
Она вздрогнула от неожиданности.
— Не знаю, задумалась.
Он улыбнулся — одновременно напряженно и недоверчиво, но все же ободряюще, вынул из ее пальцев и прядь, и ножницы и вышел из ванной. Зоя снова посмотрела на себя в зеркало, пригладила встопорщившиеся на месте отреза волосы.
«Ты слишком много думаешь.»
Эдмунд вскоре вполне поправился, так что на его лице вновь заиграли прежние краски. Как только выздоровление стало очевидным, Марта заговорила о том, что неплохо было бы устроить прием, посвященный приятному событию. Когда она объявила об этом, в гостиной повисла неловкая тишина. Мистер Тауэр все еще продолжал болеть, напомнил Ретт, но Марта только махнула на него рукой:
— Ну так подите и спросите у него!
Кинг опустил голову. Он считал недопустимым проведение приемов или балов в доме, где лежит больной, но одновременно с тем не сомневался, что мягкосердечный и сентиментальный мистер Тауэр, жестокий лишь по отношению к нему, Ретту, горячо поддержит инициативу Марты. И молодой человек замолчал. Он всматривался в лица Уолтерса и Марты: порочные и развращенные, затем переводил взгляд на Эдмунда и Вивиану. Их невинные лица были совершенно иными, но тень, отголосок творившегося между гостями греха уже легла на лбы доктора и молодой девушки некоторым сомнением. Ретт опасался, как бы не оказалась дурной кровь Куперов. И как бы Вивиана не восприняла дурной пример.
Глава четвертая
Было страшно от силы твоих тонких рук
Когда ты развела кошмар бытия
В стороны, как половинки кулис
И встала на моей сцене, стройна и горда.
Василий К. — «Монотеизм»
После ранения Зоя продолжала тренироваться, но так самозабвенно и усердно, как прежде, отдавать себя делу уже не могла. Бок ныл, перед глазами очень быстро появлялись черные точки. Зоя стыдилась своего состояния, предпочитала тренироваться в одиночестве и в своей комнате, но это не всегда ей удавалось: Айкен нередко предлагал ей позаниматься вместе или просто посмотреть на нее в эти моменты. Ему нравилось наблюдать, как перетекают под кожей гладкие мышцы, как скользят по коже капельки пота. После этого Зоя всегда была тихой и податливой, ее можно было обнимать без страха, что она отстранится или вырвется — несмотря на то, что девушка любила его всем сердцем, она продолжала смущаться от слишком явных проявлений нежности и кипятиться, если какое-то движение Айкена казалось ей посягающим на ее свободу.
В тот день Зоя отжималась, надеясь, что присутствующий в гостиной Айкен не смотрит на нее. Но он только прикрылся журналом — на самом же деле, молодой человек не сводил глаз с возлюбленной. И к счастью!
Внезапно Зоя почувствовала, как перед глазами у нее все поплыло и упала сначала на локти, затем просто ничком, уткнувшись лбом в пол. Айкен мгновенно отбросил журнал, подскочил к ней и бережно приподнял.
— Голова закружилась?
— Да… — слабо произнесла Зоя. Она была изумлена — вот уж чего она никак не ожидала, так это того, что не сможет отжаться больше двадцати раз.