Кони остановились прямо перед Джаретом. Темные глаза всадников осмотрели его с головы до ног. Взгляды были неприятно прощупывающие. Он медленно приподнял руки. Правый всадник что-то сказал с отчетливо вопросительной интонацией. Джарет нахмурился и покачал головой. Еще одна проблема — при отсутствии магии он не сумеет понять местный язык.
Всадники переглянулись. Речь их была быстрая и трескучая, не похожая ни на один из языков, известных Джарету. Они сдернули платки, чтобы не мешали разговаривать, и Джарет с облегчением увидел, что лица у мужчин вполне человеческие, красивые, с полными чувственными губами. Глаза, когда они перестали их прищуривать, оказались большие и настолько черные, что зрачки почти не просматривались. Один из мужчин был постарше, с морщинами на лбу и у глаз. Другой походил на него, как сын.
Вопрос повторили уже не другом языке.
— Я не понимаю, — Джарет рискнул заговорить на всеобщем.
Всадники прислушались и вдруг заулыбались. Одновременно соскочили с лошадей. Тоже приподняли руки, демонстрируя мирные намерения, в которые Джарет не поверил ни на секунду. Но улыбнулся в ответ. Старший мужчина ткнул в себя пальцем.
— Триус, — и тут же указал на своего спутника. — Триурус.
Джарет чуть склонил голову.
— Джарет.
Они повторили — с раскатистым «р» и снова заулыбались. Приглашающе махнули руками в сторону подъехавшего фургона. Выразительно показали на небо, где поднявшееся в зенит солнце припекало всё жарче. Джарет принюхался. От фургона отчетливо пахло застарелым потом и… страхом? Или безнадежностью? Возница в глубоко надвинутой на лоб шляпе бросил на него равнодушный взгляд. Джарет беспечно кивнул и пошел к фургону. Доски стен были пригнаны плотно, но даже сквозь них он расслышал характерное позвякивание. Понятно, чем занимаются эти люди. Триус обогнал его и встал у входа в фургон. Отодвинул массивную задвижку и приглашающе приоткрыл дверь. Джарет небрежно поправил под курткой флейту, чтобы не мешала, и от всей души ударил ногой в пах Триуса. Тут же развернулся и врезал кулаком в челюсть его сына, отправив его отдыхать под днище фургона. От бросившегося на него возницы Джарет уклонился, перехватил его руку с кнутом и вывернул так, что человек завопил от боли. Впрочем, кричал он недолго. Джарет вырвал кнут и тяжелой рукояткой оглушил возницу. Отпихнув ногой в сторону хрипящего Триуса, Джарет распахнул дверь фургона.
— Нет! — успел услышать он знакомый голос, что-то укололо его в щеку, и Джарет потерял сознание.
Кристалл в руках Уны лопнул мыльным пузырем. Воздух вокруг угрожающе сгустился. Стало душно.
— Я поняла, — она склонила голову. — Это не моя игра. Но если они сумеют вырваться, если найдут путь домой, вы позволите им вернуться?
Воздух вокруг снова стал свежим и прозрачным. В голове Уны возник отчетливый образ высокого светловолосого сида и стройной рыжекудрой женщины в одинаковых коронах из золотых листьев. Оберон и Цимнея. Значит это правда. Проклятье на голову владычицы Авалона! Это она должна сейчас искать Ганконера, а не Джарет!
— Думаешь, ты заключила выгодную сделку, Алисса? — прошептала Уна. — Молись, чтобы они вернулись. Молись всем богам и демонам. Иначе ты будешь жить вечно в персональном аду, который я тебе построю.
— Тише, Джарет, тише. Скоро вечер, станет прохладнее, и тебе полегчает.
«Что со мной?» — хотел спросить Джарет, но вместо этого замычал. Горло болело так, что хотелось вырвать его, лишь бы прекратить мучения. Глаза не открывались.
— В тебя выстрелили иглой, смазанной ядом какой-то ящерицы. Я видел, как его добывают, — Ганконер говорил очень тихо. — Проклятая жара… А воду дадут только за ужином. Если нам вообще дадут, учитывая, что ты избил хозяина этой передвижной лавочки, его сына и брата. То есть, я думаю, что это его брат. Но может и нет.
— Заткнись… — прохрипел Джарет и облизнул пересохшие губы. — Кто меня?
— Не ожидал, что в запертом снаружи фургоне окажется охрана? — Ганконер хмыкнул. — Знаешь, что самое смешное? Стрелок тоже раб. По крайней мере, на нем ошейник, как у нас. Тебе еще поэтому так больно — горло опухло от яда и пережато ошейником.
Джарет сделал попытку шевельнуться. Тело отозвалось резкой болью. Звякнула цепь — руки оказались скованы. А ноги, похоже, свободны.
— Лежи спокойно, — Ганконер примял вокруг Джарета сено, приподнял ему голову и подложил что-то мягкое, должно быть, свернутую куртку. Фургон потряхивало, было очень жарко и сухо.
— Флейта…
— У меня.
— Глаза…
— В порядке твои глаза, просто отек распространился по всему лицу. Между прочим, твоя живучесть произвела ошеломляющее впечатление на местных. Я думаю, тебя не убьют, — Ганконер вздохнул. — Очень неприятно не понимать, о чем вокруг разговаривают.
Зашуршало сено. Джарет почувствовал, что Ганконер лег рядом и взял его за руку.
— Ты почуял, что в этом мире нет магии? Я тебе больше скажу — ее никогда здесь и не было. Необычно, правда? Мы оба провалились сюда сверху, однако на нижние миры это не похоже, скорее на какую-то версию Верхнего. Правда язык у людей совсем другой, и внешность тоже отличается. Насчет географии пока не уверен, слишком мало успел увидеть. Ты лет сто не был в Верхнем мире, да? А я выбирался недавно. Там вокруг одна техника, но сказки по-прежнему помнят. И мне не было ни душно, ни страшно, как здесь. Мы где-то очень далеко от Перекрестка.
Ганконер подул Джарету на лицо.
— Вроде отек больше не увеличивается. Может, за ночь пройдет. По ночам здесь сильно холодает.
— Сколько?..
— Сколько я здесь маюсь? Трое суток.
Первая хорошая новость. Джарет опасался, что серпантин уведет его горзадо дальше вперед по времени.
— Джарет? — Ганконер снова подул ему на лицо. — А с чего ты взялся меня искать? Нет, молчи, потом расскажешь. Сейчас главное — придумать, как нам выбраться. По моим прикидкам выходит, что дольше года мы здесь не продержимся. А скорее всего, и того меньше. Даже если нас не убьют, высохнем без магии, как трава без воды.
— Паникер… — Джарет прислушался к тихому позвякиванию вокруг. Странно, что никто из рабов даже не шепчется. — Кто… здесь…
— Живой товар. Кроме нас здесь четверо. В этом мире, как минимум, две расы. Те, которые нас поймали, смуглые и черноглазые. А пленники — с более светлой кожей и глаза у них голубые или серые и русые волосы. Но мы и на их фоне сильно выделяемся.
— Это повышает… ценность…
— Хорошо бы, — серьезно ответил Ганконер. — Не уверен, что смогу работать на плантации сахарного тростника. Или что они тут выращивают?
Фургон замедлил ход. Снаружи послышались голоса.
— Куда-то приехали, — Ганконер сел и зашуршал соломой. — Лежи тихо.
«Если меня кто-нибудь тронет, я буду лежать очень громко», — ни малейших иллюзий в отношении себя Джарет не испытывал. Если Триус пожелает отыграться, терпеть, стиснув зубы, едва ли получится. Проклятье, даже у демонов он не испытывал такой унизительной беспомощности. И перед кем? Перед простыми людьми — извечной добычей сидов!
Заскрипела дверь, по фургону пролетел жаркий ветер. Что-то угрюмо сказал Триурус. Ему ответил незнакомый голос, в котором отчетливо звучало недоверие. Доски пола заскрипели под тяжелыми шагами. Джарет почувствовал, как подобрался Ганконер. Кто-то присел рядом, коснулся лба Джарета, присвистнул. Потом неожиданно стало легче дышать. «Ошейник расстегнули», — понял Джарет. Триурус заговорил быстро и недовольно. Незнакомец ответил ему короткой насмешливой фразой уже от двери. Фургон качнулся.
Что произошло дальше, Джарет мог только догадываться. Ганконер резко вскочил, что-то свистнуло, рассекая воздух. Неподалеку кто-то сдавленно ахнул, затем послышался взрыв трескучей речи. Судя по интонации — это были особо заковыристые местные ругательства. Фургон снова качнулся — внутрь ворвались двое. Повелительно и резко крикнул Триус. И вдруг послышался звук флейты, и голоса тут же смолкли. Ганконер заиграл громче. Это была музыка самой степи, ее жаркой бескрайности и одиночества. Он играл долго, и всё это время Джарет даже дыхания людей не слышал. Только когда флейта смолкла, послышались вздохи, а потом звук струйки воды, текущей в жестяную посуду.
— Благодарю, — сипло сказал Ганконер. Он сел рядом с Джаретом, прополоскал рот, сглотнул. — Четвертый раз в жизни играю со скованными руками.
На лицо Джарета лег мокрый платок, на шею — второй.
— Пить не предлагаю, не сможешь.
Джарет не ответил. Он помнил все три упомянутых случая. В двух из них Музыкант спасал жизни им обоим. В третьем — себе. По крайней мере, он так думал, когда усмирял натравленных на него псов Дикой Охоты.
В фургоне произошло какое-то оживление. Зазвенели цепи. Раздались шаги множества ног.
— У нас пополнение, привели еще четверых. И принесли ужин, — Ганконер тоскливо вздохнул. — Если эту мерзкую болтушку можно так назвать. Больше двух ложек я не в состоянии проглотить, хоть убей. А местные едят с удовольствием. Неужели здесь вся еда такая противная?
Джарет принюхался, и его замутило.
— Да, в первый раз меня тоже чуть не вырвало, — Ганконер со стоном сделал пару глотков и сказал кому-то слева: — Возьми, если хочешь.
В ответ послышался тихий шелестящий голос.
— Не стоит благодарности, право же, — с иронией ответил Ганконер.
— Ты… понимаешь?
— Нет, но догадаться несложно. Я пытаюсь запоминать слова, но одни слишком быстро тараторят, а другие слишком тихо шепчут.
Он снял с Джарета платки и снова их намочил. В фургоне постепенно становилось прохладнее. Джарет задышал с облегчением, опухоль определенно спадала.
— Это просто стоянка, — с сожалением сказал Ганконер. — В дверь мало что видно, но рядом стоит еще один фургон. Его хозяин приходил на тебя смотреть. По-моему, Триус ему служит.
Джарет обдумал эту информацию. Убивать его не будут, это ясно. А еще здесь ценят музыку.
— Колыбельная, — прошептал он.
— Хочешь, чтобы я исчерпал силу флейты, как уже исчерпал свою? Даже если получится, ты не сможешь сейчас бежать. Вокруг степь, мы будем как на ладони, а эти ребята стреляют очень быстро и точно. Подождем. Жаль, вода закончилась.