Возле Катиного подъезда он перехватил девочку, взгляд которой показался ему рыскающим. Вытащив единственную купюру, оказавшуюся в кармане, Арсений показал ей:
– Хочешь на шоколадку?
– Не хватит, – с ходу подсчитала она. – Еще надо.
– Может, наскребу. – Он вытащил из кармана мелочь. – Руку можешь не тянуть, потом отдам.
– А чего надо делать?
Девочка оглянулась: возле соседнего подъезда переминались за разговорами старушки, так что этого странного человека особенно можно было не бояться.
Арсений перешел на деловой тон, который должен был успокоить и ее, и его самого:
– Поднимешься в восьмую квартиру и…
Притаившись на площадке первого этажа, он услышал, как открылась Катина дверь и голос девочки, мгновенно став жалостливым, как у побирушки, протянул:
– Тетенька, у вас никого из мужчин нету дома? Папе машину подтолкнуть, не заводится…
– Нет, девочка, – отозвалась Катя. – Мужчин у меня нет.
Арсений едва не завопил: «Сейчас будет!» – и потряс стиснутыми кулаками. Девочка оказалась возле него быстрее, чем захлопнулась дверь. Он без возражений высыпал мелочь в подставленные ладошки. «Волшебного слова номер два» она дожидаться не стала.
Рассчитав, что Катины окна выходят на другую сторону, он прямо у подъезда скатал небольшой снежный ком, несколько угловатый, но прочный, и бегом занес его на второй этаж. Стараясь производить как можно меньше шума, Арсений похлопал его, пытаясь сгладить углы, а к некоторым прижал ладони, надеясь растопить. От холода заныли кости, и пришлось подуть на руки.
Когда он опять выскочил во двор, второй шар был уже готов. Тычком подняв со лба шапку, его недавняя сообщница смущенно хмыкнула:
– Это вы сюрприз ей, да? Вы прям как наша учительница… Мама говорит, ей ничего не платят, а она все еще чего-то выдумывает… Зачем, а?
– Так веселее. – Он выглядел скорее испуганным.
Они вместе затащили по снежному кому и составили их один на другой, аккуратно слепив. Больше всего Арсений боялся, как бы не вышла какая-нибудь соседская старушка, у которой наверняка оказался бы пронзительный голос. Когда девочка сбежала вниз, Арсений обмотал снеговика своим шарфом и надел шапку. Вместо носа он воткнул шариковую ручку, а глаза сделал из оставшихся монеток. Вид у снеговика вышел ошалелым, но смешным.
– Ну давай, малыш, – выдохнул Арсений и прислушался, как незнакомо обмирает сердце.
Он нажал на звонок и бросился по лестнице, стараясь прыгать с носка на носок. Когда Катя открыла дверь, Арсений прижался к стене на площадке первого этажа, которую уже начал обживать. Сверху тихо осыпался смех, похожий на тот завороженный собой снегопад, который утром накрыл их город. А может, и весь мир…
Катя негромко позвала:
– Арсений! Вы здесь?
Он так и задохнулся: поняла! Зовет…
Через перила свесились медовые волосы:
– А, вот вы где! Поднимайтесь.
Когда он взлетел на второй этаж, Катя строго сказала:
– Он же растает, и тут будет настоящий потоп.
– Он вам не понравился?
Арсений опять почувствовал себя первоклассником. Когда-то он нарисовал портрет первой учительницы и принес ей, ликуя от неизведанного до сих пор ощущения переполненности любовью. Она сказала, что ему не стоит и пытаться рисовать людей, и забыла рисунок на парте.
– Нет, понравился. – Катя улыбнулась. – Лупоглазый такой… А где у него рот? Вы забыли… Погодите…
Она на минуту скрылась за дверью и вынесла красный цветок, похожий на маленькую гвоздику.
– Вот. – Она воткнула цветок в то место, где подразумевался рот. – Теперь он похож на валета из старой колоды.
– Как вы догадались, что это я его слепил?
– Изо всех моих знакомых больше на такое никто не способен.
Решив, что терять уже нечего, Арсений спросил напрямик:
– И ваш жених?
– Борис? Ему такое просто в голову не придет…
«Ее это нисколько не радует!» – возликовал он.
– Светлая у него голова!
Резко обернувшись, Катя обдала его тем холодом, что он успел ощутить уже не раз:
– Вы унесете его или нет? Он уже тает.
– А я… – Он сбился и начал снова: – А я могу потом подняться? Без него, конечно.
– Можете. – Это прозвучало уже почти по-человечески.
Одним махом оторвав снеговику голову, Арсений побежал вниз, прислушиваясь: уйдет Катя или нет. Но когда он вернулся, она все еще стояла у двери, держа его шарф.
– Я сторожу его. Чтоб никто не обидел. Он и так уже по вашей милости головы лишился…
– Я быстро!
Его разобрал смех: здоровый мужик бегает с большими снежками по лестнице. Но поднявшись в последний раз, убедился, что Катя и не думала смеяться.
– Я устроил целое представление, а вы даже не улыбнулись. Неужели совсем не смешно?
– Смешно, – ответила она, заставив Арсения пожалеть о том, что он вообще об этом спросил.
«Это ледяная глыба, а не женщина, – заскулил он про себя. – Что ж меня заклинило на ней?»
В квартире у нее оказалось на удивление тепло и пахло выпечкой.
– Это было смешно, – с запозданием в пять минут сказала Катя. – Только с вами мне почему-то не хочется смеяться. Да вы проходите в комнату… Мне все кажется, – она поежилась, – что от вас исходит… какая-то угроза.
– Угроза? От меня?! Да что вы!
Улыбка только зародилась на ее губах и соскользнула вбок.
– Я понимаю, что это похоже на бред, – призналась Катя. – Но стоит вам появиться, и я слышу сигнал опасности.
– О господи… Может, мне уйти… если так?
И вдруг увидел свою хрустальную хризантему. У него против воли расползлись в улыбке губы, и Катя оглянулась.
– Да, я взяла ее, – признала она без смущения. – Борис и не заметит, что она вдруг появилась.
– Ее можно не заметить?
– Некоторые ухитряются не заметить, как зацветают яблони. Ходят мимо и не видят.
– Так он из таких?
– Пирог! – внезапно вспомнила Катя.
– Как вовремя, – шепнул он ей вслед.
Арсений пошел за нею на кухню, запоминая приметы ее дома. Среди них были книги, которые любил и он сам, и вещички из дерева, пара морских ежей и бусы из крошечных ракушек. То, что он видел здесь, не было настолько вызывающе женским, как в Лилиной квартире. Здесь вполне мог жить и мужчина… Который, например, купил этот миниатюрный парусник в элегантной формы бутылке с британским флагом. Не решившись спросить («Не Борис же на это позарился!»), Арсений поискал глазами фотографии. Но их не было. Только сейчас он понял, что у него самого тоже нашлись бы только детские.
– Какой вы были в детстве? – спросил он, остановившись в дверях маленькой кухни, чтобы не мешать Кате.
– А что? Арсений, если вы пытаетесь за мной ухаживать, то не стоит. Правда. Вы только теряете время.
– Кроме него мне и терять нечего…
– Вы были женаты? – неожиданно заинтересовалась она.
Чтобы достать пирог, Катя надела красные рукавицы и перестала быть похожей на ледяное изваяние. У нее слегка порозовело лицо, а волосы, подхваченные жаром духовки, легко распушились. Ему подумалось, что они летнего цвета…
Залюбовавшись, Арсений отозвался не сразу:
– А? Нет, не был. Почему-то…
– И я не была. Нельзя так затягивать. С каждым годом брак все больше воспринимается как акт принуждения.
– Не хотел бы я, чтоб за меня так выходили замуж…
Она посмотрела на него то ли насмешливо, то ли презрительно, что в ее исполнении было почти одно и то же:
– Подержите противень с этой стороны. Он вечно ходуном ходит, когда режешь. Возьмите рукавицу, обожжетесь…
Быстро шагнув к ней, Арсений попытался коснуться ее руки, а когда Катя отдернула ее, рассердился: «Как школьник! Не становись посмешищем…»
Сейчас ему не хотелось напоминать себе, что быть посмешищем – это его работа, в которой он никогда не видел ничего зазорного. Не решаясь поднять глаза, он смотрел на Катину руку, сжимавшую пластмассовый нож, не царапавший противень, и думал о том, почему простое прикосновение вроде того, от которого она уклонилась, воспринимается всеми как интимность, а рукопожатие – нет? Это были необязательные мысли, но Арсению казалось важным, что он еще способен думать, ведь была секунда, когда все его сознание растворилось в столь пронзительном телесном ощущении, что ему показалось – уже не вернуться.
– Надеюсь, он вкусный. – Катя подцепила большой кусок. – Это вам. Добавки – сколько угодно!
– Вам нравятся толстенькие мужчины?
Она наконец рассмеялась:
– С одного раза не растолстеете!
– У меня многое получается с первого… раза.
Перестав улыбаться, Катя неожиданно глухо отозвалась:
– Вот опять. Сигнал опасности.
– Да не грозит вам со мной никакая опасность!
– Но я чувствую ее…
Она произнесла это так жалобно, Арсений чуть не бросил тарелку, чтобы опять попытаться прикоснуться к Кате: вдруг сейчас ей это нужно? Катя схватила противень, потом поставила его и резко махнула рукой:
– Садитесь. Попьем чай здесь… Ничего?
– Конечно. Мне без сахара, я все же не хочу быть толстеньким, меня и так все дразнят.
– Кто дразнит? – изумилась она.
– Братья. У меня чересчур много братьев… И я не младший, не старший – средний. Хуже не придумаешь.
Ему показалось, что ее взгляд как-то оттаял, но, может, это всего лишь пар от чашки поднялся слишком высоко.
– Ладно, – сказала Катя. – Я тоже попью без сахара. Пирог и так сладкий. С абрикосовым джемом… Почему вы подарили мне эту хризантему?
– Она красивая…
– Это ведь горный хрусталь? В этом подарке есть какой-то скрытый смысл?
– Вы похожи на Снежную королеву, – выпалил он. – Лед может… растаять от соприкосновения с другим льдом…
У нее смешливо задрожал подбородок:
– Это новый закон физики? Похоже, будто я растаяла?
– А вам нравится быть… замороженной?
Катя попыталась снова сделать сердитое лицо, но это не очень хорошо у нее получилось.
– Если я не бросаюсь вам на шею, это не значит, что я замороженная, как вы изволили выразиться.