– Нет уж, спасибо, – язвительно отозвался Арни. – Раз уж меня вообще нет, чего уж чай тратить. Да еще и с тортом.
– И то правда. Ты уже уходишь?
– Нет. И не собирался.
– А по-моему, самое время.
Они оба замолчали, глядя друг на друга не вызывающе, как говорили, а испуганно. Отвернувшись, Катя погладила пальцем хрустальные лепестки его хризантемы.
– В этом нет никакой жертвы. Эта девочка мне в радость.
– А я? – спросил Арсений, понимая, что этот вопрос покажется ей смешным.
Катя оглянулась:
– Только не говори, что я успела тебя приручить.
– Давно, – пробормотал он. – Очень давно.
– Что ты говоришь?
– Ты обещала показать фотографии.
– Зачем? Это не имеет смысла. Все, что мы делаем с тобой, не имеет смысла. И диск этот, и все разговоры, и…
– …и снеговик?
Она запнулась и взглянула на него умоляюще.
– Ладно, – Арсению все казалось, что внутри сейчас что-то лопнет и весь он пойдет по швам. – Раз для тебя это не имеет смысла… Катя, ты правду говоришь?
– Да. Да-да-да.
– Хорошо. Твоя воля. Только ведь ты проклянешь через месяц все свое самопожертвование!
– Да нет никакой жертвы, говорю тебе!
– Он никогда не принесет тебе елку. Ты это понимаешь? Никаких праздников не будет!
– Не кричи на меня! – Катя громко хлопнула ладонью по косяку двери. – Я как-то жила без этих праздников до сих пор – и дальше проживу, не беспокойся.
Задыхаясь от невозможности выговориться, Арсений твердил про себя: «Ты не жила без них, не жила! Я же знаю, что делал их для тебя из ничего. Не помню, но знаю…»
Внезапно ему ясно представилось, что надо делать, и он едва не рассмеялся от радости. Весело взглянув на нее, Арсений приложил палец к губам:
– Тс-с! – и пошел к двери.
– Ты уходишь? – спросила она с недоверием.
– Да, все. Успокойся.
– Тебе… тебе вернуть диск?
– Вот еще! Это я тебе принес. Ты послушай пока…
– Что значит – пока?
– Ничего не значит. Я оговорился. Просто послушай…
Надевая сапоги, Арсений взглянул на нее снизу. Катя коротко улыбнулась. Он с состраданием отметил, что губы у нее совсем побледнели. Наверное, так было и в тот день…
– Я читал, что джаз усиливает желание. Сексуальное.
– Правда? – Она рассмеялась. – Ты сочиняешь!
Ее пальцы мягко шлепнули его по темени. Не успев поймать ее руку, Арсений потерял равновесие и чуть не упал на пол. Ахнув, Катя подхватила его, но когда он попытался обнять ее ноги, успела отскочить, толкнув его коленом.
– Ах ты жук! Я думала, ты правда падал.
– Я правда падал!
– Вставай, мне как-то не по себе, когда ползают у моих ног, – попросила Катя.
– У твоих ног должны ползать все знакомые мужчины.
– Какие мужчины… Я почти ни с кем и не знакома.
У него радостно скакнуло сердце: «Ты не замечала других, когда я был с тобой!» Это открытие было просроченным, но Арсений почувствовал себя счастливым.
– Откуда же взялся твой Борис? – вспомнил он.
– Наташа не рассказала? Это не он взялся, а Ксюша.
– Ах, Ксюша! – Ему было внове ревновать к ребенку.
– Чудная девочка! Ты б ее видел… Мы вчера играли с ней, – неожиданно призналась Катя. – Прыгали тут по комнате… Она была Зайцем, а я – Кенгуру.
– Нет! – вырвалось у него.
Язык сразу налился тяжестью, потому что пришлось удержать: «Это ведь наша игра! Ты никого не должна пускать в нее. Отдавать мою роль…» Он распахнул дверь, но Катя выскочила за ним на площадку.
– Арни, в чем дело? Тебе что-то…
Не слушая и не отвечая, Арсений сбежал вниз и хлопнул дверью подъезда. Переведя дух, он выругался от досады: снеговика не было. Бесформенные комочки придавили еловую ветку, которая еще пыталась топорщить обмерзшие иглы. Присев рядом, Арсений раскопал снег и нашел черную шерстинку. Второй нигде не было. Он зажал эту в кулаке и сунул руку в карман.
Чтобы добежать до Снежного городка, ему потребовалось не больше четверти часа. В их городе все было под рукой… Издали заметив молодого извозчика на санях, Арсений подошел к нему и похлопал сонную гнедую лошадь.
– А где Генка?
– Катает. – Тот влажно шмыгнул носом. – Скоро прибудет.
Арсений усмехнулся: «Как о поезде…»
С этим парнем из пригородного совхоза, которого он назвал Генкой, они сработались прошлой зимой, когда Арсений в костюме Зайца помог ему в качестве зазывалы. Плата за катание тогда выросла, и горожане старались побыстрее протащить детей мимо запряженных в сани лошадей. Арни же устроил Генке с его лошадью веселую и шумную рекламу, и тот за час заработал то, что надеялся собрать за день. Тогда Арсений ничего не взял с него, теперь же он думал как Иван-царевич о Сером волке: «Вот и он мне пригодится!»
– Привет, браток! Помнишь меня? Тут такое дело: пришел твой черед вызволять меня из беды… Позарез нужно прокатить на санях одну девицу-красавицу!
Арсений и сам заметил, что, как и в прошлый раз, заговорил с кучером полусказочным-полублатным языком. Почему-то казалось, что так он быстрее будет понят… Покрасневшее от ветра, круглое Генкино лицо было похоже на улыбающуюся елочную игрушку – помидор. Не позволив ему додуматься до отказа, Арсений вскочил в сани и закричал лошади:
– Н-но! Погнали! Это недалеко, не бойся. Только сначала нужно еще в одно местечко наведаться…
Лошадь трусила вяло, Арсению показалось, будто до кафе они добирались целый час. Город казался все еще не проснувшимся до конца, подернутым дымкой новогодних грез. Арсений, как приезжий, озирался по сторонам, стараясь поменьше внимания обращать на то, что творилось с ним самим. «У меня руки дрожат!» – Ему хотелось бы посмеяться над этим, над самим собой, но отчего-то не получалось.
Он выскочил из саней еще на ходу и крикнул:
– Я быстро!
Сегодня у них был выходной, и пришлось забежать со двора, где не оказалось никого, кроме голубей. Он по-мальчишески пугнул их и ворвался в кафе. Едва не сбив с ног Светку, подвернувшуюся в коридоре, он закричал:
– Где бабушкина скатерть? Помнишь, была у нас – такая синяя, с золотыми кистями.
– Поискать?
На ходу мотнув головой, Арсений ворвался в свою комнату и, прямо в сапогах вскочив на спинку дивана, который, как выяснилось, не за что было жалеть, начал сдирать со стены ковер. Бросив на пол, он свернул его в рулон и, оттащив к саням, расстелил там. Пыльный ворс едва заметно шевельнулся и заблестел, словно вдохнув свежего воздуха. Не обращая внимания на возницу, Арсений погладил ковер: «Для нее…» Потом бегом вернулся в кафе и крикнул:
– Светка, ты нашла? Эй, а что у нас из фруктов есть?
Выбравшись в коридор, Юрка прохрипел:
– Мандарины остались. Ты чего так разорался?
– Отсыпь мне килограмма два. Это для Кати!
– Ух ты! – Юрка сразу проснулся. – Вы помирились? Ну подожди, куда ты? Вы снова, да?
– Пока нет… Думаешь, это возможно? Да что там… Я все равно из кожи вон вылезу! Ну принеси мандарины… Это хорошо. Они красивые. Новогодние… А! И шампанское захвати. Светка, где эта чертова скатерть?!
Она выскочила из кладовой с синим комком в руках:
– Еле нашла…
– Чего ты ее мнешь?! – Арсений выхватил шелковое полотнище и встряхнул. – Смотри… Если повязать вот так… Похож я на принца? Ну, хоть на какого-нибудь…
– Похож. – Она отвела глаза.
– А куртку видно? Там холодно… Без шапки я еще выдержу, а куртку же не снимешь!
– Не видно. Руки только не задирай…
Юра молча протянул ему корзинку.
– Прости, – выдавил Арни, глядя на мандарины.
– Теперь все?
– Все. Если хочешь, потом дашь мне по морде. Только не сейчас. Я же принц…
– Если хочешь знать, не так уж я и злился…
Отступив, Арни быстро поговорил:
– На это я и надеялся!
Он выскочил быстрее, чем брат успел что-нибудь крикнуть вдогонку. Прыгнув в сани, Арсений скользнул взглядом по присыпанному мелкой крупой ковру:
– Ну скорее, скорее!
– Это чего на тебе? – покосился на него возница.
– Волшебный плащ, – таинственно сообщил Арсений и с надеждой подумал: «Уж в нем-то она должна меня узнать…»
Генка отрывисто хохотнул, дохнув в его сторону паром:
– Ты, я гляжу, мастер наряжаться!
– Призвание такое… Лицедей. Слыхал?
На сплющенном помидоре опять возникла белая трещина улыбки:
– Веселый ты парень!
«То-то она ухохочется», – подумал Арсений со страхом. Руки больше не дрожали, но внутри еще мелко тряслось что-то, чему он не знал названия. Уже у Катиного подъезда он рассыпал по ковру мандарины и расправил «плащ».
– Ну, я пошел.
– Да не трясись ты так! Прям в глаза бросается.
– Я трясусь? – удивился Арсений. – Это от холода.
Ничего больше не слушая, он прикинул, как бы провести Катю так, чтоб она не заметила загубленного снеговика. Потом она все равно увидит эти жалкие комочки, но не сейчас… Поднявшись, он прижался ухом к Катиной двери, но звуков джаза не услышал. Может, они успели ускользнуть в прошлое прежде, чем Арсений вернулся, счет времени давно был потерян… Хуже было, если они и вовсе не звучали.
Нажав на звонок, Арни обнаружил, что ладони у него стали совсем мокрыми. Он наспех вытер их о джинсы, но дверь все не открывалась. Не веря себе, не веря тишине, которая была так красноречива, он позвонил еще несколько раз.
– Не может быть…
Ему хотелось заплакать и сесть у этой двери. Остаться тут и дождаться… Хоть чего-нибудь. Но внизу мерз ни в чем не повинный Генка из совхоза, и Арсений не мог не помнить о нем, хоть ему и хотелось забыть обо всем на свете.
Еще на лестнице сорвав с себя скатерть, которая уже перестала быть волшебным плащом, Арсений вышел во двор и швырнул ее в сани, будто в насмешку радостно пылающие мандаринами.
– Забирай все это. Ничего не вышло… Да! Спасибо тебе…
– Шапку-то возьми, – угрюмо напомнил Генка. – Уши отморозишь. И это, слышь… Это не конец света! Понял?
Арсений еще смотрел вслед саням, увозившим его несостоявшееся чудо и остальные, еще не придуманные… Катя больше не ждала их. В глубине ее памяти взамен утраченной жизни появилось знание о том, что это слишком страшно – привыкнуть к чуду, которое еще называют любовью, и лишиться его. Она не хотела этого снова.