«Она больше не слышит меня, – он весь одеревенел, точно карагач, к которому Арсений прислонился, пускал в него свои побеги. – Что я могу сделать такого, чтоб она заметила меня? Теперь она видит только этого ребенка».
Он повернулся, чтобы уйти, и его ослепило тонкое, как лезвие, облако. Затейник, живущий в Арсении, подсказал, что, будь он половчее, схватил бы этот небесный меч и помчался бы завоевывать свою Снежную королеву. Если б в соперниках у него был мужчина, Арни так и поступил бы. Но он понятия не имел, как воевать с ребенком…
В вестибюле кафе, чирикая и перескакивая с места на место, уже толкались девчонки. Им хотелось мороженого даже в такую погоду. Арсений поймал себя на том, что ему уже трудно понять это желание, и огорчился.
– Привет, – сказал он Наташе, которой чаще других приходилось выполнять обязанности гардеробщицы. – Я, как всегда, опоздал… Казнить будешь?
Прямые Наташины брови немного приподнялись:
– Заявки у тебя на столе.
– Думаешь, стоит? – спросил Арсений, не обернувшись.
Ей всегда удавалось его расслышать.
– Мам! – Он махнул рукой Реме, заполнявшей разноцветным мороженым блестящие вазочки.
Она просияла:
– Пришел! Ну, слава богу!
Приплясывающие у стойки девчонки оглянулись и не обнаружили в Арсении ничего, что могло бы так обрадовать. С холодными сладкими шариками он не шел ни в какое сравнение. Скорчив гримасу их надменным затылкам, Арсений прошел к себе и упал на диван.
«Вот она – моя могила, – подумал он и усмехнулся. – Сам себе ее вырыл».
Похмелье напоминало о себе ломотой в суставах, и хотелось то ли вывернуться наизнанку, то ли сжаться и затихнуть. Равнодушные рыбьи глаза наблюдали за ним, и Арсений вспомнил, что надо бы покормить их и пустить кислород, ведь, в отличие от него, этим существам все еще хотелось жить… Но ему тошно было даже думать о том, чтоб пошевелиться. Он привычно прикрылся надеждой: может, кто-нибудь из женщин уже сделал это за него?
В голове постукивало: «Два дня, два дня…»
Но это было не больно. Монотонно. Теперь все, что с ним происходило, должно было обрести характер монотонности. Она уводила от пропасти отчаяния – шажок… еще шажок… Много-много семенящих шажков…
«Черта с два! – Арсений рывком поднялся с дивана. – Нужно ей или нет, но я сделаю это чертово джаз-кафе! Она мечтала о нем… Что-то я должен дать ей взамен… всего».
Внезапно вспыхнуло: Катя подает ему намазанную клеем полосу обоев. Ее волосы непривычно собраны в косичку, и она напоминает Арсению медсестру военной поры. На ней простенькая футболка без рисунка, а ноги – голые. Даже во время ремонта он замечал, какие у нее ноги… А может, разглядел это только сейчас… Его обрадовало то, что увиделось: «Значит, это продолжается… Не прекратилось, когда я все узнал».
Он вздрогнул от скрипа двери и вернулся в свою так и не обжитую комнату. Еще пару секунд Арсений молча смотрел на брата, сливаясь с той реальностью, что заявляла свои права. Прижавшись спиной к прикрытой двери, Юра отрывисто, по-собачьи, спросил:
– Ну? Сработало?
– Что? А-а… Нет. Ее не оказалось дома.
– И ты ушел? – Юрка задышал так тяжело, что это стало слышно даже на расстоянии.
– Два дня осталось. Слишком мало.
– Два дня до чего?
– До ее свадьбы. Моя жена выходит замуж. Абсурд.
Губы у Юрки всегда были синеватыми и тонкими. Когда он волновался, они совсем исчезали.
– И что теперь? Все как есть? Так и останется?
Его взгляд затравленно метнулся в сторону. Не поймав его, Арсений со злостью спросил:
– А как еще? Что я могу поделать? Я попытался…
– Чего ты попытался?! Дождаться ее не мог?
Черный провал его рта пугал Арсения все больше. Он как завороженный смотрел в эту странную трещину на лице брата, силясь понять, отчего тот так распаляется. Под глазами у Юрки за несколько лет уже впечатались темные полукружья, но Арсений знал, как и все в семье, что о лечении не стоит и заговаривать. Это приводило Юрку в бешенство, и потом он неделями отмалчивался.
Все старательно скрывали от Ремы, как в действительности плохи его дела, и обычно говорили, посмеиваясь, что «пацан опять загулял». Конечно, она не проверяла, в каком состоянии у него вены, ведь даже младшему из ее сыновей давно уже было не четырнадцать лет. И у него имелась жена, которую все устраивало… Но временами Арсений не мог отделаться от ощущения, что мать старательно гонит от себя страшные мысли.
– Ты чего орешь? – спросил Арсений почти добродушно.
– А как еще с тобой?! Я уже не знаю! – плаксиво выкрикнул Юрка и выбежал из комнаты, оставив дверь нараспашку.
Только теперь, когда брат освободил его от затягивающего черного провала своего рта, Арсений сообразил: все это время Юрка пытался поговорить о своей жене. Ведь для него тоже все зависело от того, вернется в их жизнь Катя или нет…
«С чего я взял, что ему наплевать? – оцепенев от неожиданности этого простого открытия, спрашивал Арсений себя. – А если он не вмешивался только потому, что сил уже не было? Ведь в первый раз он ударил ее… Лучше бы меня. Ладно, – пообещал он Юрке. – Я попробую еще».
Он выглянул в коридор, но брата там уже не было. Наспех переодевшись, Арсений побежал в подвал, в его воображении уже посветлевший и спрятавший трубы отопления под фанеру. Схватив попавшиеся под ноги коробки, Арсений потащил их к черному ходу и, выставив наружу, снова спустился в подвал. В висках у него стучало, но на этот раз от возбуждения, которое было радостным: «Я делаю… Хоть что-то…»
Когда Арсений собрал обломки ящиков, в которых раньше возили яблоки, ему показалось, что он даже уловил слабый яблочный запах, всегда напоминавший об осени. Но ящики были слишком старыми, этого быть не могло… Просто ему слишком хотелось вернуть то прошлое, в котором витал аромат.
Уже разделавшись с ними, Арсений обнаружил, что грязной щепочкой больно занозил палец, и сел на пороге, пытаясь справиться одними зубами. Внезапно он увидел себя со стороны и сморщился: «Кому ты хочешь пустить пыль в глаза? Ей? Себе? Богу? Она даже не придет взглянуть на него. Бога таким не задобришь. А я потеряю к нему интерес уже через неделю. Когда я вспоминал Царь-колокол? Сегодня это было или… Теперь я пытаюсь соорудить Царь-пушку. Она не выстрелит».
– Арни!
Он вскинулся было, задохнувшись, но уже узнал Наташин голос. Выдернув занозу из сгиба указательного пальца, Арсений сплюнул на пол.
– Где ты пропадаешь? – У нее боязливо подрагивал большой рот, который всегда ему нравился. – Что-то произошло?
– Ничего. Я ни о чем больше не хочу говорить.
Он спросил себя: точно ли выплюнул эту грязную занозу? Отчего так саднит горло… Прижавшись к стене, Наташа спросила шепотом:
– Ты жалеешь, что узнал? Что я рассказала?
– Нет. Но это мне ничуть не помогло, если уж начистоту. Я уже не знаю, что делать… Уйди, пожалуйста.
Когда Наташа приоткрыла дверь в зал, Арсений расслышал пошлый ремикс хорошей песни и поморщился: теперь и ему остается создавать переработку собственной жизни, бодренькую и ничтожную в своей вторичности. Если, конечно, он не собирается обречь Рему на боль за второго сына.
«Мам, – мысленно позвал он, – роди меня назад… Пусть я буду крошечным и безмозглым. Ну пожалуйста… Ты ведь еще совсем не старая. Это не самоубийство, за это не накажут. Я ни о чем не хочу думать. Не хочу ничего чувствовать. И жить мне, честно говоря, тоже не хочется…»
Глава 14
Его так трясло, что даже сквозь сон стало страшно: земля разверзлась под ним, а там, в трещине, гудит, изнемогая, красное голодное пламя. Оно ждет его.
«Оно и лучше», – успел подумать он, прежде чем проснулся.
А когда открыл глаза, испугался еще больше: прямо над ним нависало перекошенное Светкино лицо. Ее волосы свешивались перекрашенной ночью черной бахромой, от которой шел кислый запах. Арсений с силой вжался в подушку, спросонья ему показалось, что сейчас они оцарапают его лицо.
– Вставай! – Она трясла его за плечи. – Да проснись же ты!
– Чего тебе? – грубо спросил он.
– Там Юрка… Пойди посмотри, а? Я не пойму… Он лежит там. Передоз, что ли…
Арсений вскочил, толкнув ее. Перед глазами поплыли тусклые искры, и пришлось переждать.
– Он в зале. Я думала, он не придет ночевать… И как я туда заглянула? А он там на полу…
Темный коридор пугнул Арсения как в детстве: «Ты трус! Потому и выбрал маску Зайца». Не оглядываясь на Светку, он добежал до зала и упал на колени рядом с братом:
– Юрка! Черт! Я даже не знаю, какие признаки… Чего ты стоишь? «Скорую» давай!
Приподняв трубку, Светка остановилась и мрачно сказала:
– У меня денег нет.
– Звони давай! – заорал Арсений. – Из кассы возьмем. Скажи им! Слышишь? Скажи, что у него… Пусть сразу возьмут антидот. А то явятся с пустыми руками…
Она переспросила, слушая гудки:
– Что взять?
Арсений повторил по слогам, пытаясь успокоиться:
– Антидот. Просто скажи, они сами знают.
– Ладно… Он может умереть?
Не дождавшись ответа, Светка заговорила с дежурной, а вопрос так и завис: «Он может умереть?»
– Нет, Юрка, нет! – шепотом взмолился Арсений. – Я же не имел в виду Светку, когда сказал, что все будет по-прежнему… Ты меня слышишь? Я говорил только о нас с Катей… Ты не умирай. Я к ней даже близко не подойду!
Его пальцы лихорадочно ползали по запястью брата, но внутри ничто не отзывалось пульсацией.
«Где он? – Арсению хотелось вскочить и убежать, но он упорно продолжал свой неумелый поиск. – Где ж этот чертов пульс?!»
Он уворачивался от мысли, что пульса просто нет. Разве так могло быть? Разве смерть имеет право врываться в их кафе, в их «Обжорку», где всегда так весело?
«Было. До того, как ушла Катя. До того, как я все испоганил». – Эти мысли сталкивались и норовили разорвать его голову, но оказалось, что она способна выдержать и это.
Он не спрашивал у Светы, что ей сказали. Не хотелось ни разговаривать с нею, ни видеть, ведь Арни все равно не смог бы разглядеть в ней никого, кроме соучастницы этого преступления. А у него еще оставалась надежда, что кто-нибудь убедит его, как детям внушают: это «только сказка», никакого преступления и не было. Не было.