Катя выскочила на мороз, уже слегка опьянев от забродившего в крови веселья. От него покалывало под волосами и хотелось запеть.
– Арни, – прошептала Катя, воровато стрельнув глазами. – Ты ведь устроишь мне праздник? Нам.
Никто не желал веселиться с нею вместе: и небо, и снег были одинаково серыми, а голуби дулись на весь мир за то, что одной отрадой для них остались крышки канализационных люков. Только неугомонное Катино сердце колотилось, сбиваясь с ритма…
«Я вела себя с ним не лучше, чем Борис со мной, – думала она об Арни. – Такой же занудой была. Почему он вызывал у меня страх? Сейчас я ничего такого не чувствую… Почему я так легко сдалась, когда у меня отобрали Ксюшу? Может, только этого и ждала?»
Ей вдруг представились качели: на одной стороне был Арни, на другой – Ксюша. То ее лицо, то его взлетало над Катей, хотя она понимала, что на деле это невозможно. Как ни встань, все равно будешь видеть только кого-то одного или обоих – в профиль. Но воображение позволяет испытать многое из того, что в реальности недоступно, и Катя как данность приняла эти возникающие перед ней лица людей, которых любила.
Но вот на этом слове она споткнулась: любила? Арни? Ей нравилось называть его именно так, и даже приходило в голову, что, пожалуй, она сама могла бы придумать такое имя. И еще возникала неоправданная ревность к той, чья фантазия родила его. Но разве желание произносить про себя чье-то имя можно назвать любовью?
«Тебе-то почем знать? – заговорила она с собой по-другому. – Тебе ведь только понаслышке известно, что это такое…»
– Вот за этим я к нему и иду. Чтоб узнать…
Хотелось побежать, потому что теперь пошел другой отсчет времени и то, что раньше она терпела годами – свое одиночество, свою недохваленность, недоласканность, – теперь жгло уже так, что было невмоготу. И хотелось закричать: «Арни!», чтоб он выбежал ей навстречу.
Ее удивило, почему в «Обжорку» заходит столько взрослых людей, ведь это кафе все-таки считалось детским. Потом бросилась в глаза табличка «Закрыто». Но Катя вошла вместе с остальными и увидела на стене большой портрет с черной лентой на уголке.
– Юрка, – вырвалось у нее, и Катя испуганно оглянулась.
Рядом вполголоса говорили о том, как трудно хоронить зимой и дороже обходится. И о том, что «мог бы хоть мать пожалеть, раз себя не жалко». И прошелестело имя Арсения – так быстро, будто перелистнули страницу, и Катя не успела разобрать, что именно говорили о нем.
Выискивая взглядом Наташу, она прошла в зал, где уже усаживались за длинный поминальный стол. Но ее здесь не оказалось, и было неловко спросить у чужих, что же стряслось с Юркой и при чем здесь Арсений. Или это какой-то другой Арсений?
Опасаясь быть изгнанной, ведь на похоронах она не была, Катя все же решилась пройти в служебное помещение и быстренько свернула к кухне. Но на пороге столкнулась не с Наташей, а с Юркиной женой, имя которой почему-то забылось.
«Вдовой», – исправила Катя про себя и скованно произнесла, глядя под ноги:
– Сочувствую. Это такое горе.
Та почему-то смотрела на нее с ужасом, который казался неподдельным, как будто именно Катю только что оставили в могиле, а она снова оказалась среди гостей. «Наверное, у нее шок», – подумала Катя и, сделав виноватое лицо, постаралась побыстрее просочиться на кухню.
– Наташа! – Она бросилась к ней как к матери, способной защитить от всего на свете. – Что тут случилось?
– Передозировка, – машинально выдала Наташа заученный ответ и с изумлением воскликнула, перестав смешивать кутью: – А ты что здесь делаешь?
– Вообще-то… – замялась Катя. – Я надеялась… Может, ты мне подскажешь, где найти Арни?
Подобрав выпавший из миски изюм, Наташа не спеша прожевала его и только тогда спросила:
– А зачем?
– Не знаю, – откровенно ответила Катя. – Мне просто хочется его видеть.
Наташа заговорила неожиданно сердито:
– Мне тоже, представь себе! Только никто из нас понятия не имеет, где его носит. Исчез, и все тут! Это он, видите ли, таким образом смерть брата переживает!
– Брата?
– Черт… – Наташа охнула и закусила губу.
– Юрка с Арсением – братья?!
В сердцах швырнув большую ложку так, что красная ручка высунулась из раковины буйком, предупреждающим о мели, Наташа также рассерженно проговорила:
– Видно, придется нам все прояснить, раз уж я проболталась. У меня просто голова кругом с этими похоронами… До сих пор не верится… И Арни пропал! А у дочки ветрянка, значит, и вторая заразится. – Подхватив большое блюдо, на которое вывалила кутью, она распорядилась: – Спускайся в подвал, туда, кроме Арни, сто лет никто не заглядывал. Кстати, он хотел сделать там джаз-кафе. Для тебя, между прочим.
Катя уже не удивилась. За несколько минут мысли спутались в клубок до такой степени, что ей не удавалось найти хвостик хотя бы одной из них. Ощущение бреда, которое преследовало ее весь день, стало обволакивающим, и Кате все казалось, что если она оступится на подвальной лестнице, то упадет в нечто вязкое, затягивающее, и тогда Наташа может не успеть. Катя решилась взяться за грязную стену и каждую ступеньку пробовала ногой.
Но ничего не произошло. Ступив на цементный пол, Катя для верности притопнула и лишь тогда решилась пройти вглубь.
Присев на брошенный ящик, Катя сняла шапку, вложила в нее перчатки и приготовилась ждать хоть до вечера. Но Наташа пришла чуть ли не следом за ней. Она что-то держала в руке, похожее на маленькую книжку, но подвал был освещен слишком слабо, чтобы Катя могла разобрать.
– Ну не знаю, – сказала Наташа с сомнением и, подтащив такой же ящик, уселась напротив. – Выдержишь?
Катя и не заметила, как напряженно у нее вытянулась шея, а Наташа узнала это движение и улыбнулась.
– Мне хочется думать, что ты все та же, – сказала она. – Тогда ты поймешь. На…
Наташа протянула то, что все это время зажимала в ладонях. Разглядев тускло блеснувший герб, Катя с недоверием пробормотала:
– Паспорт.
– Даже два. Да бери же!
Освободив руки, Наташа закурила с такой поспешностью, словно утоляла жажду. Не решаясь заглянуть внутрь, хотя и не понимала, чего боится, Катя проследила за ней, потом открыла верхний паспорт и шепотом прочитала:
– Климова Екатерина Павловна. И что это значит?
– Дальше листай, – буркнула Наташа.
Перевернув страницу, Катя несколько секунд молча смотрела на снимок, затем проглядела паспорт до конца и внимательно изучила штампы.
– …с Латышевым Арсением Владимировичем, – произнесла она вслух. – Что это… Что это такое?
– Твой паспорт, – без выражения объяснила Наташа. – Посмотри уж и второй, потом буду рассказывать.
…Когда Наташа довела историю до того дня, в котором они продолжали жить, Катя обнаружила, что верит всему услышанному. Она понимала: сама эта вера не менее невероятна, чем все, о чем ей сейчас рассказали. Но многое из того, что еще вчера Катя могла объяснить только своей неправдоподобной забывчивостью, теперь становилось понятным и связывалось одно с другим.
Раздавив уже третий окурок, Наташа убрала пачку в карман и жестко усмехнулась:
– Можешь не верить. Но природу не проведешь – вы же снова влюбились друг в друга. Скажешь, что не так?
– Я верю, – запоздало сообщила Катя.
В голове у нее было мутно и мягко, мыслям трудно оформиться в таких условиях. Им нужна прозрачная холодноватая среда.
Не проявив никакой радости, Наташа отозвалась:
– Это хорошо.
– Вот почему она так на меня смотрела… Света.
– А-а. – Наташа махнула рукой. – Тоже дуреха… Я ведь чуть не подумала, что они вместе удрали, когда оба исчезли. А она притопала утром, ревела у меня на плече. – Она виновато усмехнулась, будто это могло задеть Катю. – Все твердила, что мы все равно ее семья… Наверное, так и есть.
Постепенно цепочка вопросов складывалась, но Катя не стала ждать, пока они все вытянутся в ряд.
– А кто это сделал? Кто мне… помог забыть?
– Ты не говорила. Я так поняла, что она с тобой работает.
– Лилия Сергеевна?
Катя не могла объяснить, почему сразу подумала о ней, но ей уже казалось, что она знает это наверняка. Наташа вздохнула:
– Раз ты мне об этом не говорила, значит, не хотела, чтоб я знала. Сама выясняй.
– Ладно. – Катя встала и сунула паспорта в карман. – Я выйду через служебный ход? Ты извини… Я должна застать ее в магазине, пока не закрылись. Я не знаю ее адреса.
– Да беги ты, беги! – крикнула Наташа. – Теперь мы уж точно скоро увидимся…
Почему-то ей казалось, что сейчас она поднимется в другой мир. Разве мог он остаться тем же, когда в ней самой все изменилось настолько: в пустоте воцарился хаос… Она растерянно озиралась на свою жизнь: «Как это могло случиться?! Разве можно разучиться любить?»
Катя поглядывала на прохожих: ей казалось, будто все они замечают, что с ней – в ней – происходит. Она сторонилась их, и вместе с тем ей хотелось спросить у каждого: «Разве это не так же дается нам раз и навсегда, как умение ходить? Если человек теряет память, он же не учится заново переставлять ноги… Неужели навыки души настолько слабее? Как это было?» Ей тут же вспоминалось, что как раз этого она и хотела – забыть, как все было. Только теперь ей не верилось и в это…
Всплывали некоторые сны, которые оставляли ощущение жизни, хоть ни лиц, ни событий Катя ни разу не сумела перенести в свое дневное существование. Сохранялось лишь сожаление о том, что все главное, самое важное только снится ей. Однажды она читала книгу, в которой так и говорилось: «Все самое лучшее случается с нами во сне…» Тогда Катя согласилась с этим, ведь книга попалась ей не так давно, в эпоху после Арни. А теперь выяснялось, что это лучшее на самом деле было в ее жизни до того, как они оба показали, как слабы…
Катя не могла не спрашивать себя, что же будет, если Арни вновь окажется слабее какой-то женщины, которая его захочет. И отвечала себе: ее мир также рухнет. Наверное, тогда она уже задохнется под обломками… Не Феникс же она, чтобы возрождаться снова и снова. И нет никакой уверенности, что этого не случится.