— А вы говорили о болезни?
— Да, потому что к этому времени я уже знал о наркотиках… Володя говорил, что ощущает в себе два «я»: одно хочет работать, делать, любить, и второе, которое тянет его совсем в другую сторону, в эту пропасть безысходности. И постоянное противоборство двух «я» делает его жизнь совершенно невыносимой. У него не получалась жизнь с какими-то определёнными поступками, он метался из одной стороны в другую. Два раздирающих начала делали его жизнь страшной и невыносимой… А болезнь к этому времени зашла уже очень далеко. И я начал искать, что ещё можно сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился. И у меня была большая надежда — и я Володю в этом убедил, — что мы выведем его из этого состояния. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию. Я договорился, но то не было адсорбента, то ребята выезжали в другие города. А Володя ждал, каждый день звонил: «Ну, где? Ну, когда?» И наконец мы это сделали… Я пришёл к нему, посмотрел и понял, что и здесь мы ничего не добились. Тогда мы думали, что гемосорбция поможет снять интоксикацию, абстинентный синдром… Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией.
— Как вы думаете, когда и каким образом Высоцкий мог столкнуться с наркотиками?
— Понимаете, когда мы выводили Володю из тяжёлых состояний, то знали, что можно, а что нельзя; знали, чего следует бояться… Ведь в этом процессе используются вещества наркотического ряда. Володя попадал в разные места и где-то его, скорее всего, передозировали. Тогда «выход» проще… В общем, я думаю, что вкус наркотика он ощутил на фоне «выхода из пике». Где и когда, я не знаю… От меня Володя очень долго это скрывал. Я только в 79 году догадался — сам понял, — что дело тут уже не в алкоголе, а совсем в другом… И для меня это было очень грустным открытием — с наркотиками бороться куда трудней… Доз я не знаю. Хотя мне рассказывали, что они были совершенно фантастическими! Мы с Володей об этом никогда не говорили.
— Но Высоцкий боролся?!
— Конечно. У него в последнее время был такой настрой — или вылечиться, или… умереть. Дальше так он существовать уже не мог. И откровенно говорил об этом. Поэтому я так расстроился, когда после гемосорбции посмотрел ему в глаза… Хотя сам Володя говорил:
— Вё нормально. Всё хорошо…
Но я-то вижу… По-моему, это был последний удар, рухнула последняя надежда. А ведь мы его так настроили: «Это гарантия!» А что нам оставалось делать, надо было его настроить…
— А можно было как-то повлиять, удержать, запретить?
— Нет, невозможно. В последнее время болезнь зашла так далеко, что отказ мог привести к смерти. Потому что нужна замена, а она никогда не бывает адекватной… Абстинентный синдром… Это трудно себе представить, как мучаются люди! Страдает всё, весь организм… А удержать? Володя, на мой взгляд, был человеком, для которого авторитетов не существовало. Другое дело, что у него была своя градация отношения к людям. И в этой системе Вадим Иванович Туманов стоял достаточно высоко. Он мог повлиять на Володю, но в последние годы уже не всегда.
— 23 июля 1980 года, вечером, вы были на Малой Грузинской. Расскажите об этом поподробнее.
— 23 июля я дежурил… Ко мне приехали Янклович и Федотов. И говорят, что Володя совсем плохой. Что дальше это невозможно терпеть и что надо что-то делать… Федотова я тогда увидел в первый раз, и он как-то странно себя повёл:
— Вы тут сидите, ничего не делаете…
Рукопись (близкая к беловой) 1-й части песенной трилогии «История болезни»
Ну, я поставил его на место. А Валера Янклович смягчил всё это дело. И мы поехали туда… Состояние Володи было ужасным! Стало ясно, что надо или предпринимать более активные действия, пытаться любыми способами спасти, или вообще отказываться от всякой помощи. Что предлагал лично я? Есть такая методика: взять человека на искусственную вентиляцию лёгких. Держать его в медикаментозном сне и в течение нескольких дней вывести из организма всё, что возможно. Но дело в том, что отключение идёт с препаратами наркотического ряда; тем не менее, хотелось пойти и на это… Но были и другие опасности. Первое: Володю надо было «интубировать», то есть вставить трубку через рот. А это могло повредить голосовые связки. Второе: при искусственной вентиляции лёгких очень часто появляются пневмонии как осложнение… В общем, всё это довольно опасно, но другого выхода не было. Мы посоветовались (вместе со мной был Стас Щербаков, он тоже работал в реанимации и хорошо знал Володю) и решили: надо его брать. И сказали, что мы Володю сейчас забираем. На что нам ответили, что это большая ответственность, и что без согласия родителей этого делать нельзя… Ну, что делать — давайте, выясняйте… И мы договорились, что заберём Володю 25 июля. Мы со Стасом дежурили через день… Володя был в очень тяжёлом состоянии, но впечатления, что он умирает, не было. Ну, а двадцать пятого… Мне позвонили — и я вместо дежурства поехал туда.
— Когда вы приехали на Малую Грузинскую, там ещё был реанимобиль?
— Нет, я приехал позже. Занимался делами… Там был наш реанимобиль, врач Какубава и фельдшер Володя Коган. Но к тому времени они уже уехали.
— Вы приехали…
— Я приехал, народу было уже много. Внизу стояли ребята из школы каратэ Штурмина… Помню, что пришла племянница Гиси Моисеевны, — помните «Балладу о детстве»? За мной ходил Туманов:
— Нет, ты скажи, от чего умер Володя?
Позже по этому поводу точно заметил Смехов:
— Он умер от себя…
Потом я присутствовал при обсуждении, где хоронить… Отец настаивал:
— Только на Новодевичьем!
И всё это было настолько серьёзно, что начали пробивать… Пытались связаться с Галиной Брежневой, но она была где-то в Крыму… Второй вариант — через Яноша Кадара хотели выйти на Андропова… С большим трудом удалось уговорить отца… Тогда Новодевичье кладбище было закрытым, и хоронить там народного поэта и певца… Поехали на Ваганьковское… Кобзон рассказывал, что директор кладбища чуть не заплакал, когда ему предложили деньги:
— За кого вы нас принимаете! Высоцкого! Да любое место…
28 июля 1980 г. Полдень. Согласно сводкам ГУВД Москвы на Таганской площади и прилегающих к ней улицах собралось в тот день свыше 100 тысяч человек.
Фото А. Стернина
28 июля часа в четыре утра в подъезде дома на Малой Грузинской была панихида. Были самые близкие — мать, отец, Марина, Людмила Абрамова, Володины сыновья… Поставили гроб, играл небольшой оркестр студентов консерватории, там рядом их общежитие. Было такое прощание… А потом на реанимобиле мы перевезли Володю в театр. Реанимобиль и целая кавалькада машин…
— Вы знаете, меня — как, наверное, и многих — мучает один вопрос: если бы вы забрали Высоцкого 23-го?
— Трудно сказать… Но у нас был разработан план. Пролечить Володю, потом прямо из клиники — на самолёт. И в тайгу — к Туманову. Но как это получилось бы — трудно сказать.
— А что у вас осталось на память о Высоцком?
— Что осталось? Храню горнолыжные ботинки, которые Володя привёз из Франции… Это было в 1975 или 76 году, тогда с инвентарём было очень туго. Володя услышал об этом и говорит:
— Я тебе привезу.
— Ну, это дело тонкое и точное…
— Ничего, сделаем!
Мы сделали мерки: я поставил ногу на картон — очертили, вырезали… Вернулся довольный:
— Я всё-таки тебе привёз!
Привёз ботинки известной итальянской фирмы, для того времени просто роскошные ботинки! И рассказывает, как всё это происходило:
— Пошли мы с Мариной выбирать. Ходим-ходим… Какой-то одесский еврей держит лавочку этого горнолыжного инвентаря… Начал выбирать нам, прикладывает твои мерки. А потом говорит: «Вообще, инвентарь — дело тонкое. Пусть лучше ваш друг сам сюда приедет».
Володя рассказывал и хохотал:
— Вот так! Надо было тебе самому поехать и купить! А то я ношусь с твоими мерками…
Да, помню ещё один его смешной рассказ… Как-то мы приехали на Малую Грузинскую — это было уже после фильма «Место встречи изменить нельзя». А тогда шло какое-то дело, связанное с автомобильной аварией. И как раз накануне у него был следователь, который это дело вёл. И Володе посоветовали пригласить его к себе… Следователь пришёл с женой, чувствовал себя хозяином положения. Первое, что он спросил: «Где тут коньяк?» Володя в лицах всё это показывал — и жену, и самого следователя… «Вот ты, Володя, снялся в фильме. Ну, что это такое? Разве это похоже на правду? Ты приди ко мне в кабинет, посиди, посмотри… Если ты ещё когда-нибудь будешь играть следователя — делай с меня! Вот жена скажет…»
Ещё рубашка Володина лежит… Я, как двадцать пятого вышел из дома, так до похорон и не вернулся. Там ещё пришлось поехать к Володарскому на дачу — выводить его «из пике»… Марина сказала, что надо поехать, а то он даже не знает, что умер Володя. И всё время в одной рубашке, а жара… И Марина дала мне Володину.
Да ещё французский диск, который Володя подарил нам с женой: «Лёне и Тане — с дружбой! В. Высоцкий». Вот и всё, что у меня осталось… Володя часто мне говорил:
— Ты собери кассеты. У меня есть человек, у которого все мои песни — он тебе запишет.
Ну, я и прособирался… Тогда казалось, что жизнь будет вечной и всё ещё впереди.
Сентябрь 1989 г.
Анатолий Павлович Федотов
Мог ли я ему помочь?
С Владимиром Высоцким я познакомился в 1975 году. Помню, что дело шло к осени — конец сентября или начало октября… У Высоцкого поднялась температура, и Вадим Иванович Туманов вызвал Олега Филатова. А Олег по специальности травматолог, поэтому и попросил меня… Филатов заехал за мной — вот тогда в первый раз я попал на Малую Грузинскую.
Высоцкий был с Иваном Бортником, у них резко подскочила температура — под сорок! Температуру мы сбили… Потом я заехал ещё раз, стали видеться почти каждую неделю, а чуть позже — и каждый день… И так до самой смерти.