— Володе очень плохо…
Я — за кулисы. Вызвали скорую, сделали укол — Володя еле доиграл… А на следующий день он ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел… Трудно объяснить — почему. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали… Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти…
23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу… Наверное, около часа ребята были в квартире — решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один — он уже спал… Потом меня сменил Валера Янклович.
24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую… Володе было очень плохо, он ходил — метался! — по комнатам. Стонал, хватался за сердце… Я подошёл, послушал — сильное сердцебиение. Сердце к этому времени поизносилось… Вот тогда при мне Володя сказал Нине Максимовне (это было предчувствие):
— Мама, я сегодня умру…
Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати часов звонит Валера:
— Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть…
Я приехал… Володя метался по квартире — ах! ох! — стонал. Ладно, думаю, может быть, обойдётся… Эта ночь была для него очень тяжёлой. Я сделал укол снотворного… Час, два, три… Володя всё маялся. Потом затих; ну, думаю, уснул… Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.
А я был со смены — уставший, измотанный. Прилёг и уснул — наверное, часа в три…
Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дёрнул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет… Я давай дышать, а губы уже холодные… Поздно…
У ложа Высоцкого (слева направо): Артур Макаров, Игорь Годяев, Вадим Туманов, Александр Подболотов, Станислав Говорухин, Валерий Янклович и Анатолий Федотов. Москва, Малая Грузинская ул., д. 28, 28 июля 1980 г. Фото В. Нисанова
Да, между тремя и половиной пятого и наступила остановка сердца на фоне инфаркта… Судя по клинике, всё-таки был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать, может быть, час назад, а возможно, и полчаса…
Потом в свидетельстве о смерти мы так и записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развивалась на фоне абстинентного синдрома».
Я сразу же позвонил Туманову и Янкловичу… Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя, — вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтобы потом не было слухов о насильственной смерти…
Смог ли я ему помочь? Трудно сказать, но я бы постарался сделать всё… До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда! Прозевал, наверное, минут сорок…
Приехал Вадим Иванович, Валера с ещё одной реанимационной бригадой. А уже часов в шесть у дома стали собираться люди…
Июль 1986 г.
Владимир Леонидович Шехтман
Я познакомился с Владимиром Высоцким в 1960 году у моего двоюродного брата Всеволода Абдулова. Мне было тогда восемнадцать лет. А потом так получилось, что последние два-три года Володиной жизни мы общались очень часто, почти каждый день. А после того как он разбил второй маленький «Мерседес», мне приходилось часто возить его на своей машине. Так вот, спустя эти годы, я нашёл Володю совсем другим. Он здорово вырос как личность, но и физически это был совсем другой человек.
Машину Володя водил прекрасно, а кроме того, он был замечательным пассажиром: при мне он не сделал ни одного замечания водителю, а это бывает очень редко. А сам за рулем мог абсолютно отключиться и думать о своём.
Небесно-голубой седан Mercedes S450 (W116) 1974-го года выпуска — первый «мерседес» Высоцкого
Марина рассказывала, как они возвращались на машине в Союз: «Я вижу, что едем не туда.
— Володя, осторожнее… Мне кажется, тут кончается шоссе. Мы едем не туда!
— Нет, туда!
А шоссе — бац! — и нету! В клубах пыли вылетаем прямо в поле. И тут я слышу такой настоящий русский мат, какого я никогда в жизни не слыхала!»
Последнюю машину Володе помогал купить Бабек Серуш. Бабек прекрасно знает русский язык, он очень любил и ценил Володю. Бабек — крупный коммерсант, тогда у него были дела в Союзе. Я помню, что Володя записывался у него и говорил, что у Бабека аппаратуры на два миллиона марок. Аппаратура, действительно, была профессиональной.
Но вернёмся к машинам… Володя машины любил и даже немного гордился своими «мерседесами». Он всегда прислушивался, как работает мотор — стучит или не стучит? И однажды Абдулов решил его разыграть. Едем в машине, а Сева потихонечку начинает: «Ж-ж, ж-ж…» Володя начал волноваться — что такое? Остановил машину, вышел, посмотрел мотор… Вроде бы всё в порядке. Поехали дальше, а Сева начинает опять… Но долго он не выдержал — расхохотался. Володя его чуть не убил!
Я как и все удивлялся: когда Володя спит?! Допустим, привожу его домой часа в два-три ночи, а в девять утра какая-то работа. Приезжаю в восемь, Володя встаёт: «Сейчас, сейчас… Только приму душ!» Пил крепкий чай и — готов работать. Конечно, при его загруженности нужен был и секретарь, и свой импрессарио… Звонили и писали тысячи людей! Все письма он прочитать физически не мог, просил читать других. Я помню одно большое письмо из Калининграда, целая тетрадка. Какая-то женщина писала о том, что разрушается оросительная система, построенная ещё немцами. Володя очень хотел ей ответить, но так и не нашёл времени. Помню ещё одно забавное письмо, в конце которого стояла приписка: «Владимир Семёнович, если Вы мне не ответите, то я напишу до Баниониса!»
Володя не был суеверным. Но он как будто ждал день, когда у него получалось всё. Вот тогда какой-то чёртик в него вселялся… Абдулову нужна была замена кузова машины. Дело это сложное, и у Севы ничего не получалось. Володя узнаёт телефон заместителя начальника «Мосавтотранса» и говорит мне: «Узнай, где он сидит…»
Берет свою пластинку, и мы едем. Входим в кабинет, сидит такой суровый дядька-начальник. Володя с ходу спрашивает:
— У вас есть дети?
— Дочь… Взрослая… Вот завтра выходит замуж.
— А как её зовут?
И сразу же надписывает пластинку: «Это мой подарок!» И этот человек меняется на глазах, теплеет лицом.
— А что вам надо, Владимир Семёнович?
— Да вот, надо сделать кузов моему брату.
Всё было сделано очень быстро.
Что вам сказать про срывы? У Володи бывало так — дел невпроворот. Всё это накручивалось, накручивалось… И в конце концов ему надо было в один день быть в семи местах! Володя говорил: «А, пропади оно пропадом!» — и уходил в «пике». Это была болезнь, и в такие моменты с Володей было очень трудно. Но где бы это ни было, Сева Абдулов мчался выручать своего друга. Однажды Сева должен был ехать на репетицию и попросил меня побыть с Володей. А Володя был в тяжёлом состоянии. Звонок с киностудии, женский голос спрашивает:
— Попросите Высоцкого…
— Нет, он болен.
— Болен, болен… Знаю я, чем он болен! Господи, ну почему это Высоцкого не наказывают?! Всех наказывают, а Высоцкого — нет?!
И бросила трубку.
В последний год Володя из театра практически ушёл, играл очень редко… Я тогда спросил у него:
— А ты не жалеешь, что ушёл из театра?
— Нет, не жалею. Здесь — он показал на сердце — ничего не осталось. Осталось голое мастерство…
Знаете, когда в театре началась работа над спектаклем «Владимир Высоцкий», его друзья-актёры разучивали песни, которые вся страна знала наизусть.
Абдулов попал в автомобильную катастрофу в Ефремове, очень тяжёлую катастрофу. Тогда в его судьбу вмешалась Фаина Георгиевна Раневская, она добилась, чтобы Севу на санитарном самолёте перевезли в Тулу, в областную больницу. Когда Володя прилетел из Парижа, он уже всё знал. Более того, там, во Франции, он проконсультировался с нейрохирургом. Ушиб мозга — это же очень серьёзно! Мы с Володей приехали в Тулу, когда Сева уже пришёл в себя. Он даже пытался как-то пошутить, но Володя был потрясён: «Ты видишь… Ты видишь?! Это же бред…» Он страшно переживал.
Владимир Шехтман, Валерий Золотухин и Давид Боровский в кабинете Юрия Любимова. 1 августа 1980 г. Это первый худсовет, на котором было принято решение о постановке спектакля о Высоцком.
Фото А. Стернина
Больниц Володя почему-то боялся. Однажды занёс какую-то инфекцию, и у него сильно распухла нога. Тянул-тянул — ни за что не хотел обращаться к врачам. Вообще, пока его не напугаешь — лечиться не будет! «Володя, тебе же ногу могут оттяпать!» Еле уговорили его показаться моему отцу, он у меня хирург. Отец взял саквояж, надел белую шапочку, и мы поехали на Малую Грузинскую… И там у Володи дома отец и вскрыл этот нарыв.
Владимир Высоцкий и Играф Йошка в квартире на Малой Грузинской ул., д. 28 в ночь с 14 на 15 марта 1976 г.
Фото И. Данилова
Да, вспомнил одну важную вещь… 1975 год. Вся Москва слушает и поёт «Кони привередливые». Володя возвращается из Франции, я встречаю его в Шереметьево. Проезжаем Белорусский вокзал, а у лотка в лотерею разыгрывается синяя гибкая пластинка Высоцкого. Скрипит и хрипит на всю площадь: «Что-то кони мне попались привередливые…» Эти гибкие пластинки — они же очень некачественные. Володю это просто взорвало: «Кто дал им право выпускать эту гадость?! Мы же договорились, что будет большой диск!» Все знают, что большая пластинка тогда так и не вышла.
Однажды я спросил у Володи:
— А вот как ты пишешь? Как у тебя это получается?
— Ты понимаешь, иногда одна строка вертится в голове, жужжит, как муха… Иногда неделю, иногда целый месяц… А потом сажусь за стол и пишу — бывает такое ощущение, будто кто-то водит моей рукой…
Помню его фантастически смешные рассказы: про приблатнённых ребят, про «умнейшую собаку Рекса», которая была переводчиком у Хрущёва… Володя коллекционировал истории про пьяных… «У ресторана «София», прислонившись к столбу, сидит пьяный и говорит: «Остановись!» Протягивает деньги: «Сдачи не надо! Ну здравствуй, это я…» Володя говорил, что сам в это время проходил мимо…