И за это время Володя ни разу не опоздал на спектакль! Я всегда давал «обязаловку» Янкловичу: что бы там ни было — Володя будет на спектакле! А Валерий Павлович мне говорил:
— Не дай Бог, Высоцкий опоздает: мне Любимов голову снимет, а я оторву голову тебе!
Можете спросить у Янкловича: я ни разу его не подвел! Был даже такой случай: в Запорожье мы на ходу прыгали в поезд…
Первого мая мы заканчивали гастроли, а второго-у Володи утренний спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». Я узнал: из Запорожья самолеты не летят. Из Харькова в шесть утра был рейс на Москву, я позвонил туда, заказал два билета. Мы пропустили Володю первым отделением, во втором работал ансамбль… Вскочили в поезд, который уже тронулся, и в пять утра были в Харькове.
Ехали одни в пустом вагоне «СВ», Володя познакомился с девчонками-проводницами и подарил им все свои рубашки! А те нагло взяли! Рано утром я рубашки эти забрал и положил к нему в сумку. Прилетели в Москву (я тогда снимал квартиру на Дмитриевке), Володя привел себя в порядок. А я сразу же позвонил Янкловичу, чтобы тот не волновался — Володя в Москве. И без пяти минут двенадцать мы были в театре. А там Власова уже подняла шум: будем снимать спектакль.
Много было разных странных случаев… Как мы летели в Кривой Рог — это сюжет для небольшого рассказа. Там мы должны были работать в цирке три дня, но мы опаздывали. Самолеты не летали: не принимал аэропорт Кривого Рога. Звонит Кондаков:
— Делай что хочешь, но Высоцкий должен быть сегодня!
— Вася, мы уже опоздали…
— Ну, хоть три концерта надо спасти…
И вот в аэропорту Быково я договорился с пилотами, и мы организовали спецрейс! Летели на маленьком самолете: пилот, стюардесса, Высоцкий и я. В Кривом Роге нас посадили на военном аэродроме: выходим из самолета. Я-в подаренной Володей французской кепочке-восьми-клинке, с его гитарой — все бросаются ко мне: «Владимир Семенович!..» Я говорю: «Высоцкий — сзади…» — ведь Володя вообще был очень скромным человеком.
Стадионы и Дворцы спорта мы организовывали вместе с Василием Васильевичем Кондаковым. Кондаков умер в 1988 году, — он был одним из самых крупных администраторов в стране. В прошлом балетный танцовщик, он лет сорок проработал администратором, и всю жизнь за ним гонялся ОБХСС! Вы знаете, что такое работа администратора? Это теперь то, что делают все, а раньше запросто могли посадить… И в конце концов, Кондакова прихватили на «ижевском деле». Он был очень сильным администратором, но непосредственно с Высоцким он контактировал мало. С Володей работал я — от трапа до трапа, от начала до конца.
Смешной случай был в Ташкенте. Работали во Дворце спорта. Заходим с Володей, стоят: Карцев, Ильченко, Полад Бюль-Бюль-Оглы, его директор, спорят: кто будет начинать, а кто — заканчивать. На эстраде ведь это престижно — начинать или заканчивать. Админстратор Полада говорит: «Полад будет заканчивать!» — «Да, пожалуйста!» Карцев и Ильченко: «А мы будем работать перед Володей!..» Хитрые одесситы: знают, что после Володи «нечего ловить». А Высоцкий слушал-слушал все это и говорит:
— По-моему, мы здесь лишние…
Работаем первый день. Полад заканчивает после Володи: моментально — полупустой зал. Он кричал:
— Если вы меня не уважаете, уважайте хоть людей, которые хотят послушать…
Но люди все равно уходили… На следующий день приходит его директор: давайте менять… Работать после Высоцкого — это было бесполезно!
В Шостке мы чуть не разбились. Работали в Сумах, а потом — в Шостке. Ехали пообедать — в машине был еще Иван Бортник. Прекрасная дорога, но шофер — пижон! — ведет одной рукой. Абсолютно ровный асфальт, и вдруг — у водителя вышибает руль! Нас понесло… Я кричу: «Ложись!» На наше счастье параллельно дороге шли трамвайные рельсы — они немного погасили скорость. Меня подбрасывает вверх, и я головой немного продавил крышу, а локтем падаю на Бортника! Иван вышибает дверцу, а Володе — ничего! И мы остановились в пяти сантиметрах от бетонного столба! Машина совершенно целая, кроме вмятины в крыше…
У меня — сотрясение мозга, я плохо соображаю… Они меня быстренько — в машину и везут в больницу. Володю все узнают, пропускают к врачу. Заходим, а она не смотрит на него:
— Пусть пострадавший снимет туфли…
И тут Володя взорвался:
— Да вы что! Автомобильная авария! Человек без сознания!
Она поворачивается:
— Ой, Владимир Семенович!
Бросилась ко мне. Определила сотрясение мозга второй степени и сделала укол… Хотели меня оставить в больнице, но я говорю:
— Нет-нет! Везите меня в гостиницу!
Они оставили меня в номере, а сами поехали на концерт. Поехали с Ваней Бортником. По Володиным просьбам я периодически брал на гастроли то Бортника, то Севу Абдулова.
Володя говорил:
— Надо ребятам помочь. Что они получают? Эти копейки в театре…
А я полежал два часа, а знаете — расчеты-пересчеты, все эти дела — надо ехать. Приезжаю, захожу в зал, Володя обалдел:
— Тебе же лежать надо! Врачи же сказали…
— Да ладно… Нам сегодня все равно ехать в Сумы…
— Я с этим «убивцем» не поеду… Едем на поезде, а он пусть везет вещи и встречает нас на вокзале…
Я заказал билеты, и мы поехали поездом, хотя там всего километров двести.
Сорокалетие Высоцкого — этот день я хорошо помню… Мы работали во Дворце спорта в Северодонецке. А 25 января обком партии попросил сделать выступление в Ворошиловграде, в Доме культуры Чкалова. Северодонецк — рядом с Ворошиловградом, это город химиков и электронщиков. В ДК Чкалова Володе подарили громадный шоколадный торт — килограммов на восемнадцать! — и потрясающие гвоздики! А перед этим, в Северодонецке, во Дворце спорта на табло загорелась надпись: «Поздравляем любимого Володю с днем рождения!» Володю это очень тронуло, просто до слез. В Москву мы прилетели 26 января утром, поехали к нему домой, завезли этот торт и цветы. И мы еще раз поздравили его.
А самый необычный подарок, пожалуй, был в Кривом Роге… Неожиданно на манеж вылетел мужик — такой, видавший виды…
— Володя, да я 15 лет отсидел от звонка до звонка! Вот — целый год точил — возьми на память!
И надел ему на палец перстень из нержавейки. По-моему, этот перстень до сих пор хранится у него дома…
Кавказские гастроли — это осень 1978 года. Орджоникидзе, Грозный, Ставрополь, Пятигорск, Кисловодск — это была самая длинная наша поездка. В Пятигорске мы работали в летнем театре. И вот перед концертом подошли товарищи «из органов» и сказали, что будут гости:
— Владимир Семенович, надо, чтобы репертуар соответствовал.
Он ответил:
— Я буду петь то, что я пою.
Эго я помню дословно. Да, я знаю, что первым секретарем Ставропольского крайкома тогда был Горбачев. Но был ли он на концерте, точно сказать не могу. Я знаю, что к Высоцкому очень хорошо относился один из секретарей, но кто конкретно?.. Я занимался своими делами, а «гости» после концерта заходили к Высоцкому, — во всяком случае мне тогда так сказали.
Да, в Ставрополе Володю нашел Войтенко — легендарная личность! Он, в прошлом летчик, после войны в Австрии сколотил группу из военнопленных — они там громили всех, мстили за русских женщин… Л потом отсидел «десятку»… Но подробностей их отношений я, к сожалению, не знаю.
А в Грозном Махмуд Эсамбаев «отколол номер». Там Володя впервые спел песню про «республику чечено-ингу-шей» («Я сам с Ростова») — о переселении чеченцев и ингушей за Урал после войны. Был стадион на 10 тысяч и там такое творилось! Шел сильный дождь, Махмуд в белоснежном костюме выскакивает на сцену и — на колени!
— Володя, спасибо тебе!
— Да ладно, Махмуд… Ты что — с ума сошел?! Встань!
В Северной Осетии министр культуры говорил Володе:
— Володя, хочешь, мы тебе дадим «народного»?
Запросто бы дали… Ведь последние два года все дворцы спорта мы работали от Северо-Осетинской филармонии и всю прибыль отдавали туда. Благодаря Володе они очень хорошо жили, мы делали им громадные деньги!
Средняя Азия — это июль 1979 года… Володя начал себя плохо чувствовать еще в Навои. Мы работали, отменяли концерты, работали, отменяли… В Бухаре, чтобы Володе было легче работать, Янклович рано утром пошел в кинопрокат доставать ролики, а мы остались в гостинице: Володя, Толя Федотов и еще одна девушка. Я лежу в номере, вдруг слышу — крик! Вылетаю: Володя лежит — клиническая смерть! Федотов сделал ему укол в сердце, потом стал массировать, а я через салфетку дышал ему в рот. Володя очнулся, пришел в себя… Оказывается, он пошел на базар и наелся там вчерашнего плова. Так вот, пришел в себя и говорит:
— Нет-нет… Мы сегодня работаем…
А мы с Янкловичем, не договариваясь:
— Нет, Володя, хватит!
Я снял концерты и отправил их через Ташкент в Москву. С Володей полетел Сева Абдулов, а мы с Валерием Павловичем Янкловичем остались: у нас был багаж, надо было его отправлять…
Почти пять лет работы… Но по времени мы работали не так много: концертов 50 в год — не больше. У Высоцкого свободного времени всегда было в обрез. И Володя за 5 — 6 дней обычно давал концертов 30.
Как он выдерживал? Мы сами удивлялись. Но у Володи было четко запрограммировано: он работал один час пять минут. Он пел 12 песен плюс рассказы — ровно один час пять минут — можно было проверять по секундомеру!
А вы знаете, что концертная ставка у Высоцкого была 11 рублей 50 копеек? Только перед самой смертью Демичев сделал ему «подарок» — повысил ставку до 18 рублей! Высоцкому, который собирал стадионы! А сольный концерт из двух отделений последние два года стоил 112 рублей. Все! Потолок! Сравните: сейчас средненькие певцы, работая с кооперативами, получают от двух до пяти тысяч за вечер! Официально!
А мы делали так, чтобы Высоцкий побольше получал — филармония покупала у него авторские права на песни. То есть, Володе платили и как исполнителю, и как автору, все это оформлялось официально. У него были залито-ваны авторские «рапортички», и, по идее, Высоцкий должен был петь одни и те же песни… Но в каждом концерте две-три песни он обязательно менял, хотя по количеству их всегда было двенадцать.