…Судьба архива Высоцкого? Все началось с Любимова. Он приехал на Малую Грузинскую часов в десять утра двадцать пятого июля. Первый вопрос: как и ще хоронить? Второй: Володин архив. Надо отдать должное Петровичу — через некоторое время он отозвал меня и сказал:
— Валера, я тебя очень прошу, надо сразу же заняться архивом. Ты даже не представляешь себе, как это важно.
— Юрий Петрович, а что надо сделать?
— Надо собрать весь архив и пока спрятать его.
И вот — Володи нет, еще ничего не ясно, а мы с Севой в чемоданах перетаскиваем все бумаги в кабинет. Мы выгребли все ящики, собрали все рукописи — и все это перенесли в кабинет. И по указанию Любимова дверь запираем на ключ. Знаем, что скоро начнут приходить люди — сотни, тысячи людей.
Марина прилетела вечером, я ее встречал. В первую ночь в квартире остались Марина и Нина Максимовна. Часа в три ночи звонит Марина и просит срочно приехать. Я приезжаю и понимаю, что у них произошел серьезный разговор. И Марина, наверное, хотела, чтобы я стал третейским судьей в каких-то вопросах. Ока начинает говорить о том, что в последние годы именно я вел все Володины дела — и финансовые, и творческие… Чувствую, что разговор пойдет об архиве. Марина меня спрашивает:
— Валера, ты не видел моих писем?! Я не могу их найти.
Я ответил, что не видел. Значит, эти письма в архиве были… Но куда они делись, до сих пор никто не знает. Потом Нина Максимовна легла спать, а мы еще долго разговаривали. Марина призналась, что последнее время у них с Володей были несколько натянутые отношения…
На следующий день снова речь пошла об архиве. Любимов сказал, что архив надо из дома увезти…
— Мало ли что может случиться…
Действительно, тогда никто не знал, что и как может произойти. Например, с квартирой…
И мы стали думать, куда же отвезти архив? Это было уже накануне похорон. Решили отвезти к Давиду Боровскому как к самому надежному человеку. Это предложила Марина. И двадцать девятого июля или чуть позже мы перевезли архив к Боровскому.
Тут надо сказать, что вначале родители ни во что не вмешивались. Оки во всем доверяли Марине и считали, что все, что она делает — правильно. Отношение было такое: «Мариночка, Мариночка, Мариночка…» Но потом, когда Марина улетела, позиция у них переменилась: они стали требовать, чтобы архив вернули домой. Видимо, кто-то стал влиять…
Родителям внушили, что вот Янклович женат на иностранке (брак с Барбарой уже был зарегистрирован), а Марина вообще — иностранка… Они хотят вывезти архив за границу и там продать его.
И родители говорят, что архива они вообще не видели и хотят на него взглянуть. Пожалуйста, мы ничего не имеем против. Они «взглянули». После этого мы решили срочно переснять весь архив, а потом передать его в ЦГАЛИ.
Я вспомнил, что часть рукописей (довольно большую пачку) Володя передал Терентьеву и Милосскому — ребятам, с которыми я делал «двухтомник». Надо было их разыскать и забрать у них рукописи. Мне вернуть они отказались, потом с ними разговаривали Марина и Сева. Они пообещали вернуть, но сказали, что отдадут только Любимову. С ними разговаривал Любимов, но и ему они ничего не сказали. Снова начались разговоры, что мы хотим вывезти архив за границу… В конце концов они вернули часть того, что у них было. Потом Семен Владимирович говорил, что остальное они отдали ему, а он передал в ЦГАЛИ.
Однажды я показал Марине записку Володи ко мне (когда и как она была написана, я уже рассказывал — сейчас речь об архиве), она попросила отдать эту записку ей. Я думал, что она об этом забудет и сказал:
— Хорошо, потом отдам.
Но Марина несколько раз напоминала мне об этом, и в конце концов забрала записку. Не понимаю, почему это было для нее так важно…
Потом надо было решать вопрос с наследством. Я договорился с нотариусом, собрал всех наследников. Сказал, чтобы они сами решали все вопросы, и ушел. Больше во все эти дела я не вмешивался. И я благодарен Марине и… случаю, что не пришлось влезать в эти запутанные дела. Машины, расчеты, долги… Всем этим занимался Артур Макаров.
Марина, с моей точки зрения, в делах наследства повела себя просто гениально, если не касаться ее чисто женских обид… Она продала обе машины, и эти деньги пошли на отдачу долгов, на выплату пая за кооперативную квартиру, на расходы на похороны, на поминки… Еще надо было заплатить за пересъемку архива — все до копейки дала Марина. Она не только полностью выплатила за квартиру на Малой Грузинской, но и выхлопотала Нине Максимовне право поселиться в ней. Председатель кооператива сказал, что для решения этого вопроса лучше всего обратиться к
Брежневу. Марина написала письмо. Но как передать его? Я позвонил Виктору Суходреву и, изложив суть дела, сказал:
— Виктор, ты точно нам скажи: сможешь передать или нет?
Он ответил:
— Дайте мне подумать до завтра. Завтра я точно скажу.
На следующий день он позвонил и сказал, что письмо будет передано. Он действительно сделал это, и вопрос был решен очень быстро. Квартиру на Малой Грузинской передали Нине Максимовне, а ее квартиру отдали сыну Володи — Аркадию, у которого уже была семья.
..Долги? Долгов после смерти Володи осталось около двадцати восьми тысяч рублей. Как образовалась эта сумма?
С Севера ему привезли сорок шкурок соболя — этим он хотел поразить Марину (несмотря ни на что она оставалась для него кумиром). Шкурки привезли. Прилетает Марина, а Володя вечером играет в «Гамлете». Он оставляет «Мерседес» припаркованным в Шереметьево и говорит мне:
— Валера, встретишь Марину и привезешь домой. А потом приезжай в театр.
Он сел в такси и поехал на спектакль. Я встретил Марину, приезжаем на Малую Грузинскую. Заходим в квартиру, Марина идет в спальню. И вдруг я слышу тихий вскрик. Захожу — вся комната сплошь устлана соболями. Все это Володя проделал заранее, а уже потом поехал в театр.
Но как эти шкурки вывезти в Париж? Володя хотел их «наживить» на нитку, сделать что-то вроде палантина и так пройти таможню. Как-то раз он попробовал провезти одну шкурку, но таможня ее не пропустила. Таможенник спросил у него:
— У Вас в чемодане есть что-нибудь, не внесенное в декларацию?
Обычно багаж Высоцкого не досматривали. Володя ответил:
— Нет.
Таможенник, вздохнув, сказал:
— Открывайте.
В чемодане была не только шкурка, но и бриллиантовое кольцо. Шкурка в акт досмотра не попала — ее тут же вернули. А вот кольцо забрали. Произошел скандал, его пришлось урегулировать в Министерстве внешней торговли. Потом кольцо все же вернули.
Один зарубежный бизнесмен — хороший Володин знакомый — пообещал вывезти эти шкурки. Их сложили в чемодан, а чемодан отвезли на квартиру русской жены этого бизнесмена. Прошел год, полтора… Володи уже нет на свете. Марина однажды поинтересовалась: где соболя? Поехали туда. Открыли чемодан: все шкурки сгнили, даже черви ползают. И мне стало так жалко Володю — столько он сил положил, чтобы купить этих соболей.
Так вот, сорок шкурок. Каждая шкурка стоила триста рублей — это двенадцать тысяч. Потом Володе предложили два очень хороших камня (была одна женщина, которая консультировала его по драгоценным камням). Эти дорогие камни он покупает — тоже для Марины. Я помню, как он собирал эти деньги, обращаясь к разным людям… После его смерти Марина отдала эти долги.
Последние заработанные деньги он привез из Калининграда — шесть тысяч. В Калининграде я с ним не был — это уже конец июня. Эти шесть тысяч он должен был отдать в счет долга. Но за несколько дней до смерти Володя отдает эти деньги двум девушкам, перед которыми у него были какие-то моральные обязательства. И это была Володина воля. Как он хотел, так и распорядился своими деньгами.
Незадолго до смерти Володя взял у одной актрисы Театра на Таганке драгоценную брошь. Пообещал кому-то показать, оценить и, может быть, купить… После смерти мы эту брошь не нашли. Не нашли и трех кассет разговоров Высоцкого с Вадимом Тумановым и его товарищем, которые тогда могли скомпрометировать Туманова…
После похорон Марина и Вадим решили сказать этой актрисе, что брошь в квартире не нашли:
— Мы знаем, что Володя брал у Вас… Пожалуйста, оцените ее, а мы отдадим деньги.
Она отвечает:
— А Володя мне ее вернул.
— Как вернул?! когда?
— Он приехал в театр после Калининграда и отдал брошь.
А чуть позже Игорь Годяев привозит кассеты. Оказалось, что Володя за три дня до последнего «Гамлета» отдал их жене Игоря. Привез сам и попросил, чтобы пока эти пленки хранились у них.
Не знаю, предчувствовал он или нет, что так скоро умрет, но все это не было случайным.
Дача — это совершенно отдельная история… Идея возникла из-за того, что Марина хотела жить за городом, а не в квартире на Малой Грузинской. А Володя думал, что сможет оставлять Марину на даче, а сам — работать, выступать, писать стихи — то есть заниматься своими делами.
Я подключился к строительству дачи, когда только заканчивали фундамент. Помогали ребята-метростроевцы. Володя заказал на лесоторговой базе готовый дом (там продавались специальные — хорошие домики). Заплатил деньги. Но когда приехали вывозить этот дом, то оказалось, что он уже продан одному генералу. Удалось получить только строительный материал — дом, так сказать, в «сыром» виде.
Когда я в первый раз приехал на участок, фундамент был практически готов, были подведены коммуникации. Многого не хватало. Мы начали с дерева для отделки. Поехали с Володей на деревообрабатывающий комбинат № 6. Володя там выступил, и в счет гонорара удалось получить очень дефицитные столярные плиты. Володя дает шефский концерт в Доме офицеров — солдаты расчищают участок. Более того, они помогают во всем, счастливые тем, что их туда отпускают. Мы проводим концерт в каком-то институте, и ребята оттуда практически бесплатно делают паровое отопление. Дела, таким образом, продвигаются успешно.
Дача строилась на территории Володарского — и когда Володя приезжал туда, ему надо было обязательно предупреждать Эдика. Не было отдельного входа, неудобно было приезжать слишком поздно. В общем, Володю это начало раздражать. А сам Володарский вел себя двойственно: с одной стороны, разрешил строить дачу, а с другой — Володя вроде бы и не хозяин этой дачи…