Написал музыку и текст 25 песен к инсценировке «Алиса в Стране Чудес», которая будет записана на пластинку фирмой «Мелодия».
Начал работать над большой песенной поэмой; она будет состоять примерно из сорока песен. Как-то я подумал о том, какими могут предстать этапы истории человечества с точки зрения… лошадей. Ведь они самые верные помощники человека, наравне с ним несшие все тяготы войн, пахавшие землю… В поэму должны войти «Баллада о колеснице», «Баллада о телеге», «рассказы» лошадей великих военачальников — Александра Македонского, Наполеона, Кутузова… В общем, работы много!..
Беседу вел Марк Дейч
Интервью корреспонденту ТВ Болгарии
— Хоть раз в жизни вы задавали себе вопрос «быть или не быть»?
— Я думаю, что у всякого человека, который задумывается о смысле жизни, о том, зачем он живет, бывали такие моменты, когда он себе этот вопрос задавал, — значит, я тоже задавал. По разным поводам — по личным и по другим. Тут есть другая грань: решал ли я, быть или не быть? Но я думаю, что и перед Гамлетом не так стоял этот вопрос. Гамлет, которого я играю, он у меня не думает, быть ему или не быть. Потому что — быть; он знает, что хорошо жить, все-таки. И поэтому я не играю этот монолог в спектакле, что — «быть? или не быть?..», — чтобы он решал. Нет, мы даже играем по поводу того, что, как ни странно, вопрос, который всем ясен — что быть лучше и жить надо — все равно стоит перед определенными людьми всю историю человечества. Вот что Гамлета мучает — что, значит, что-то не в порядке, если ясно, что жить — лучше, а люди все время решают этот вопрос.
Поэтому я играю: «Быть или не быть — вот в чем вопрос, — достойно ли терпеть безропотно позор судьбы иль нужно оказать сопротивленье…» Это давно все ясно и решено, почему же мы все время об этом задумываемся? А вовсе не вопрос о том, жить ему или не жить. Вопрос в том, чтобы не вставало этого вопроса.
Я должен вам сказать, что вообще эта трактовка совсем новая в «Гамлете», потому что — ну, я видел немного, примерно шесть постановок — везде все-таки на сцене пытались решать этот вопрос.
Мы этот монолог в «Гамлете» делаем три раза, так что он — все время у Гамлета сидит, весь спектакль. Поэтому там есть такой кусок, когда идет занавес, король, свита вся занимаются своими делами: как Гамлета убрать, что с ним сделать… И уходит занавес, а в это время идет Гамлет и… я пытаюсь — правда: «Быть или не быть?..» — его все время свербит. Второй раз проходит снова он, и он пытается это разложить по полкам очень четко, как человек совсем без нервов. И он точно выясняет: «Быть иль не быть — вот в чем вопрос». Все очень точно известно. Он умеет вообще раскладывать все по полкам, Гамлет. И самое основное место, когда его так уже просто подмывает, он не может уже спокойно об этом говорить. И вот — то, о чем я сказал вам в самом начале — весь этот монолог на полном выплеске… Даже иногда мне кажется, что я не скажу весь текст. Что не хватит сил. Так его это мучает, почему он мучается этим вопросом.
Кстати, это более нервно и больше доходит до зрителя.
Нас спрашивали: «Что вы делаете с этим монологом?» Когда Мейерхольда спросили, он ответил: «Мы вымарываем», — чтобы к нему не приставали. Ну, мы его не вымарываем, мы даже делаем его три раза по-разному. И я его опять продолжаю, и закончив, — все равно продолжаю, чтоб было ясно, что Гамлета все время это мучает.
Так что я сам — совсем не «принц Датский», и я его не играю, потому что я не знаю, какой он был и какие — принцы. Мы пытаемся понять, что век был жестокий очень, что люди ели мясо с ножа, спали на шкурах, роевали, было много крови… Гамлет — он принц, и он готов на трон. Он готов уже стать главой государства — если бы он не учился в университете и не стал задумываться о том, имеет ли смысл жить в таких условиях, в какие он вернулся. Только в этом, наверное, есть принц — что он властный, знает, что вокруг него будут ему люди подчиняться, разговаривает он тихо, зная, что его будут слушать. А так, чтобы играть Гамлета-принца — мы этого не делаем.
— Как-то очень серьезно получилось.
— Вы меня как-то «Гамлетом» оглушили… А это такой серьезный вопрос, что про него серьезно и надо говорить. Это же не комедия.
А если для юмора, я вам могу сказать. Дело в том, что очень многие женщины подают заявки, чтобы играть Гамлета. И я даже как-то был возмущен: «Но ведь тогда бы Шекспир взял и написал не «принц Датский», а «принцесса Датская» — если бы он хотел». Он все-таки человек был неглупый, Шекспир. Если он написал мужчину, то должен быть мужчина. А я в некоторых постановках видел непонятно кого на сцене. Может быть, и женщина могла бы сыграть в тех рисунках, в которых я раньше видел спектакль. Вот это был один из толчков — я в противодействие нашим женщинам-актрисам решил его играть.
— Вы ненавидите женщин, да?
— Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… я люблю целую половину человечества.
София, 1975 г.
Интервью корреспонденту ТВ ФРГ
— Кто пишет ваши песни?
— Я сам пишу песни. Вообще, это же не песни… Я сам пишу тексты, и сам сочиняю к ним музыку, и сам пою. Я стараюсь петь их только сам, потому что это — мое, и я как хочу, так и пою. Другие люди могут спеть лучше, но — не так.
— Сколько песен вы уже написали?
— Ой, очень много. Я давно уже пишу — лет, наверное, десять. Ну, шестьсот.
— Шестьсот?!
— Думаю, что да.
— И о чем?
— Они совсем разные. Про жизнь… Хотя в разных жан-г рах, так сказать, — иногда сказки, иногда бурлески, шутки, иногда просто выкрики на маршевый ритм. Про наши дела, про нашу жизнь и про мысли свои — про что я думаю.
— Как «буржуазный» корреспондент я могу задавать провокационные вопросы.
— Да, давайте, давайте.
— Хорошо. Нравятся ли вашему начальству ваши песни?
— Как раз это не провокационный вопрос. Я думаю, что некоторым нравится, а некоторым — нет. Дело в том, что жанр, в котором я работаю, у нас пока не привился. Хотя во всем мире очень много певцов, которые поют на свою музыку свои тексты, у нас это как-то не очень принято. Потому что у нас привыкли, что песня делается тремя людьми — композитором, автором и певцом. А когда это делает один человек, да еще и не обладающий вокальными данными, это сразу вызывает осторожность. Из-за этого трудно пробивать путь этому жанру, но я думаю, что есть люди, которым это уже нравится.
— Вы знаете Вольфа Бермана?
— Знаю про него. Я слышал, но очень мало, к сожалению. Говорят, что мы с ним делаем какие-то похожие вещи. Когда приезжают из других стран, обязательно находят кого-нибудь, кто делает нечто похожее на то, что делаю я.
— Вы были на Западе?
— Да, я был, несколько раз. И в ФРГ тоже, к сожалению, — проездом. Но, во всяком случае, я все-таки некоторые интересные города — например, Кельн — видел неоднократно. У меня там даже есть такие сентиментальные места, где я люблю бывать. Был я еще в нескольких городах, из которых больше всего запомнился Геттонгем. Тоже проездом, правда, но все-таки я там провел два дня и ночь.
— Вы также — великий актер. Какая ваша самая любимая роль, и что вы хотите еще играть?
— Всегда, наверное, — каждая последняя. Но у меня есть любимая роль, даже не одна, а две. Я люблю Гамлета, которого я играю, и Галилея в брехтовской пьесе.
Много ролей, которые можно было бы сыграть. Вот, например, я хотел бы сыграть Калигулу — есть такая пьеса Камю «Калигула»… Но меня сейчас не особенно интересует то, что я буду играть в будущем, потому что я, наоборот, хочу сейчас больше заниматься писанием, чем сценой.
— Что для вас важнее — песни или роли?
— Раньше я говорил, что одинаково, — и то, и другое. Но теперь мне кажется, что все-таки — песни и стихи. Потому что это я делаю сам, а актерская профессия — всегда исполнительская, над тобой еще есть люди — режиссер, автор, потом начальство…
— Есть ли уже у вас традиция?
— Что значит «традиция»? Вы имеете в виду — есть ли у меня какое-нибудь кредо? Про это лучше не говорить, надо слушать песни и самому как-то делать выводы. Потому что если бы я мог сформулировать, чего я хочу и о чем я думаю, я бы тогда их не писал. Просто написал бы на бумажке несколько строк-что, вот, я считаю, что должно быть так, так и так, и на этом бы закончил. А если я их пишу, значит, наверное, так же долго нужно рассказывать, сколько они будут звучать. А шестьсот песен будут звучать, я думаю, пару суток.
Переделкино Московской области, 1976 г.
Интервью с В.С. Высоцким в антракте спектакля «Гамлет». Гастроли театра в Болгарии ХII.1976 — 1.1977 гг.
— Дело в том, что в конце студии МХАТ, я учился во МХАТе, я услышал Окуджаву. И вдруг я понял, что такая манера — свои стихи излагать под ритмы гитарные, даже не под мелодию, а под ритмы, — что это еще, еще более усиливает влияние, еще более усиливает поэзию, которой я уже занимался к тому времени немножко. Ну, если это можно назвать поэзией, а именно стихи. Что можно придать при помощи шутливой мелодии еще более комедийный оттенок, который, может быть, теряется, если просто напечатать или прочесть. Сделав какой-то маршевый твердый ритм, можно придать большую остроту тому или иному стихотворению, и так далее… И я никогда не могу сказать, что раньше. Сейчас, в последнее время, я уже больше работаю с чистым листом бумаги и ручкой, но всегда со мной рядом гитара и магнитофон. И иногда приходит раньше мелодия, иногда приходит раньше ритм, иногда приходит раньше текст. В каких случаях что? Я сейчас теряюсь сказать, потому что песен много. Нет, это немножечко неверно вопрос задан. Дело в том, что это для зрителей, вероятно, становится образ другим. Я, когда разговариваю о том, чтобы что-то играть, и сразу же, конечно, заходит разговор о том, чтобы там была песня. Я уже сразу понимаю, что за человека хочу сделать, и, естественно, я его подчиняю под песню, которую я написал. Потому что мне интересно. Ведь, понимаете, во всем интересно авторство. Песня — это чисто авторское дело — это свой текст, своя музыка, свой ритм. А роль — это все-таки написано драматургом, и еще с тобой ее делает режиссер. Но когда присутствует песня, если она сильная, если она интересная, то режиссер уже пытается и роль подстроить так, чтобы она соответствовала песне, если можно так сказать.