«Афалина» ворвалась в промежуток между камнями, как курьерский поезд в туннель. Это длилось считаные секунды, но они показались Бондарю вечностью. Скалы пронеслись так близко от бортов, что он явственно ощущал исходящее от них тепло. Потом суденышко вылетело на открытое пространство, словно пробка из тесного бутылочного горлышка.
Хлоп, и никаких каменных стен ни слева, ни справа. Вокруг лишь темный простор, расцвеченный искрами далеких огоньков. Обернувшись, Бондарь понял, что зазор между скалами значительно шире, чем казалось. Пограничный катер запросто вписался в него и уже готовился продолжить преследование на открытом пространстве, когда…
Удар прозвучал так громко, что его можно было принять за пушечный выстрел. Корма сторожевика взметнулась вверх, как круп лягнувшего мустанга. Затем последовал долгий-долгий скрежет, от которого у Бондаря мороз побежал по коже. По звучанию это напоминало торможение товарного состава, только выворачивающий душу скрежет длился недолго. И сменился он не тишиной и даже не рокотом перезапущенного двигателя, а…
ГААХХХ!!!
Огненный шар, бесшумно надувшийся во мраке, лопнул со столь оглушительным грохотом, что «Афалина» вздрогнула, а звезды над головами беглецов дружно замигали, словно где-то там в небесной выси случился перебой с напряжением. Точно зачарованный, следил Бондарь за тем, как распустившиеся огненные щупальца, не доставшие до неба, бессильно опадают вокруг силуэта пограничного корабля. Черное зеркало моря старательно отражало каждый всполох.
– Плывут пароходы, салют Мальчишу, – восхищенно продекламировал Костя, во все глаза глядя на уносящийся вдаль костер.
– Здорово ты их наколол, – крикнул Бондарь Алику.
Тот передернул плечами:
– Сами виноваты. Ширину прохода угадали, а про подводные камни не подумали. Тоже мне Синдбады-мореходы.
Уклонившись от сорвавшегося с губ Алика плевка, Костя выразительно посмотрел на Бондаря:
– Мы ему жизнью обязаны, командир.
Устремившийся к берегу катер тарахтел ничуть не тише прежнего, и ветер продолжал свистеть в ушах, но реплика не осталась не услышанной.
– Если вы насчет материального вознаграждения, – прокричал Алик, – то не откажусь. Лодку-то теперь топить придется, а она больших денег стоит. Юрий Михайлович с меня спросит.
– Не спросит, – твердо пообещал Бондарь. – Но премиальные тебе причитаются.
– Сколько?
– А во сколько ты оцениваешь свой героизм?
– В пятьсот пятьдесят пять американских долларов, – без запинки отрапортовал Алик.
– Что за цифра такая странная? – удивился Костя.
– Пять баксов скину, если торговаться станете.
– А еще пятьдесят?
– Тоже скину.
– А если мы и пятьсот не захотим платить? – не унимался Костя.
– Тогда поверну обратно, – весело откликнулся Алик, – и устрою вам экскурсию среди скал. Вообще-то я их знаю как свои пять пальцев еще с детства, когда мы рыбачили там пацанами. Но полную безопасность гарантировать не могу.
Усмехнувшись, Бондарь полез в карман и извлек оттуда ворох влажных купюр. По-хорошему, следовало бы погодить с расплатой, потому что деньги могли еще понадобиться. Но что-то подсказывало ему: до завершения миссии осталось совсем недолго. Вот только каким он будет, финал?
Тайна, покрытая мраком, ответил себе Бондарь.
Берег надвигался на «Афалину» непроницаемой черной тучей.
Глава 20Тук-тук, кто в тереме умрет?
Через полчаса после высадки они стояли возле двери дома на Басманной, и Костя сноровисто открывал замки, по памяти меняя насадки своей универсальной отмычки.
Алик расстался с гостями из России дружелюбно, но без сожаления. Скорее всего, он не согласился бы продолжить знакомство с ними даже при условии, что каждая совместная прогулка приносила бы ему полтысячи долларов чистого дохода.
Севастопольская гавань по-прежнему озарялась лучами десятков прожекторов, сирены сторожевых катеров непрерывно перелаивались там, разыскивая преступников.
Чтобы подобравший Бондаря и Костю таксист не заподозрил неладного, им пришлось разыграть маленький спектакль, шумно выясняя, кто должен был оплачивать стол в ресторане. Прислушиваясь к их спору, таксист морщился. Наверное, запахи бойни еще не до конца выветрились из одежды напарников. Принюхиваясь, таксист гадал, что за вонючее заведение посетили двое приезжих с тяжелыми сумками в руках.
Прежде чем отправиться в гости к Ариане, они спешно искупались, переоделись и оставили вещи в багажнике «БМВ», прихватив с собой лишь самое необходимое. Облачившись в светлые костюмы, Бондарь и Костя стали похожими на парочку пижонов, вышедших на поиски ночных приключений. В некоторой мере это соответствовало действительности. Вот только под пиджаками у пижонов таились перезаряженные пистолеты, а предстоящие им приключения грозили обоим пожизненными сроками заключения. И то при условии, что мораторий на смертную казнь будет продлен на ближайшие полвека.
У Бондаря не было сомнений в том, что «Афалина» обогнала продырявленную лодку Арианы и ее спутника, но они могли вернуться с минуты на минуту, поэтому он едва удерживался от желания поторопить Костю.
Необходимости в этом не было. Уже через пару минут напарник отступил в сторону и сделал приглашающий жест:
– Прошу.
– Благодарю, – подыграл ему Бондарь, но на то, чтобы чинно переступить порог, терпения у него не хватило. Он ворвался в дом первым, а потом, едва дождавшись, пока Костя запрет за ними дверь, устремился в комнату Арианы.
Тут было темно и тихо, пахло пылью и какой-то женской парфюмерией. Настороженно принюхиваясь, прислушиваясь и присматриваясь, напарники заняли наблюдательный пост возле окна. Честно говоря, Бондарь предпочел бы помолчать, но Костя решил использовать вынужденный простой для обсуждения насущных дел.
Перво-наперво он вежливо поинтересовался, за каким хером они приперлись в эту долбаную хавиру на Басманной, где никакого гидроакустического маяка нет и не предвидится.
– Видишь ли, – ответил ему Бондарь в той же изысканной манере, – эта сучка, которая зовет себя Арианой, и ее хренов кобель, откликающийся на кличку Талос, могут знать, что за типы приперлись сегодня на скотобойню.
– Откуда? – полюбопытствовал Костя. – Для них засада в Камышовой бухте была такой же неожиданностью, как и для нас.
– Но ведь за ними следили не только мы. И музыкальная шарага не могла не догадываться об этом.
– Это всего лишь твои предположения, командир.
– А вот и нет, – возразил Бондарь. – Вспомни того мужика, который выходил полюбоваться трупом перед воротами. Вспомни сегодняшний допрос Малютина. Ариана ничуть не удивилась, когда он упомянул третьих лиц, мечтающих заполучить «Флексоном».
Произнеся эту тираду, он нащупал в кармане сигаретную пачку, но тут же отдернул пальцы, словно они коснулись раскаленного железа. Курить в засаде было верхом безрассудства и самонадеянности. Учуяв присутствие посторонних, Ариана не попадет в расставленные сети. А это было бы обидно. Бондарь прямо-таки изнывал от желания увидеться с ней снова.
– Вообще-то ты прав, – пробормотал Костя, почесывая обросшую щетиной скулу. – Ариана и ее команда как-никак из Госбезопасности, а там должны были поинтересоваться, кто ставит им палки в колеса.
– Вот тебе и вторая причина, по которой мы здесь, – сказал Бондарь, примостившись на краешке подоконника. – Сдается мне, что в СБУ очень рассердятся, когда Ариана доложит о моем нападении на ее сотрудников. Трое отправились на корм рыбам, а это не шуточки. За такие дела нас самих кому-нибудь скормят. Свиньям, например.
– Терпеть не могу украинского сала, – скривился Костя. – Уж лучше пусть нас отдадут на растерзание львам. Все-таки красивые и благородные животные…
– Столь почетной казни удостаивались лишь гладиаторы и первые христиане.
– Во! То, что надо! Разве мы с тобой не гладиаторы? И разве не христиане?
– В какой-то мере гладиаторы, – согласился Бондарь, – но не христиане в общепринятом смысле этого слова.
– Вот те на! – изумился Костя. – Кто же мы тогда? Магометане, что ли? Или эти, кришнаиты иудейские?
– Православные.
– А чем православные отличаются от христиан?
– Отсутствием того ханжеского смирения, к которому призывают попы всех мастей, – сказал Бондарь. – Для меня, тебя и таких, как мы, смирение смерти подобно. Очень уж много желающих ударить нашего брата по левой щеке… потом по правой… потом отнять последнюю рубаху и пустить по миру, а еще лучше поскорее сплавить в царствие небесное.
Костя, уставившись в мрак за окном, неуверенно покачал головой:
– Может, ты и прав насчет смирения, а только иногда муторно от нашей работы становится. Я ведь даже угрызения совести разучился испытывать, веришь? И мертвые мне по ночам не снятся. Хорошо ли это? Я ведь не терминатор какой-нибудь, а живой человек.
Бондарь прекрасно понимал, о чем говорит Костя. А упоминание терминатора заставило его вспомнить американцев, таких крутых в кино и таких закомплексованных в реальной жизни. Взять хотя бы давнюю войну во Вьетнаме, которая их попросту доконала. Врачи тогда выявили серьезные психические нарушения буквально у всех воевавших там солдат. Попросту говоря, у подавляющего числа ветеранов вьетнамской войны крыша поехала. Некоторые из них спивались, другие гробили себя наркотиками, третьи прыгали с небоскребов или вешались на веревках, свитых из звездно-полосатых флагов. Были и такие, что пошли убивать, грабить, насиловать, находя в этом своего рода «кайф», о котором они потом охотно рассказывали на судебных процессах. Американская пресса назвала это явление «вьетнамским синдромом». После боевых операций в Афганистане и Чечне схожие явления начали происходить и с российскими солдатами, хотя, конечно, не в таких масштабах.
Объясняется это просто: во Вьетнаме и Афгане воевали в основном совсем молоденькие солдатики срочной службы, в большинстве своем эмоционально неуравновешенные, моральных принципов не имеющие. Если отцы и деды этих мальчишек выстояли в Великую Отечественную, сумев не только отстоять Родину, но и сохранить свою внутреннюю человеческую сущность, то их потомки очень скоро ломались, превращаясь в самых обыкновенных убийц. Азарт схватки, постоянный риск, ощущение вседозволенности, высвободившиеся стадные инстинкты