— Ну коли были бы хорошо протравлены, загнулся бы, а так ничего… — ответил Бурачков и тут же спросил: — А букет кому приготовил, ей?
— Кому ей?
— Машеньке учетчице, она же по тебе сохнет. Завидую, — вздохнул Бурачков.
Выходя из вагончика, Генка захватил букет подснежников, оставленный на подоконнике.
— На, дари, — сказал он, подавая Василию букет. — Она на крыльце. Ждет… Ступай, а я пока кину пару слов бригадиру.
Парень подошел к Борову и, копируя Уварова, подмигнул бригадиру:
— На прорыв идем, учтите!
И быстро отошел к своему трактору. Виноватая улыбка легла на тонкие губы Семена Петровича Борова. Разыскав повариху, бригадир наказал к ужину состряпать настоящие сибирские пельмени…
О чем в это время говорили между собой тракторист и учетчица, посторонним неизвестно. Но, пожалуй, можно догадаться по взволнованным глазам девушки, по тому, как нежно гладила она первые весенние цветы…
ОДНО СЛОВО
Как-то поздно вечером в правлении колхоза «Заря коммунизма» зашел разговор о старом трактористе Михаиле Захаровиче Глушко.
— Удивительный человек этот Глушко, — сказал агроном Валерий Тихонович Саночкин. — Нынче весной пошел я посмотреть, как четвертое поле обрабатывают дисковыми лущильниками. В это время в бригаду пришел Михаил Захарович. Посмотрел на пашню в одном месте, в другом, потом подошел ко мне, и будто впервые увидел: «Вы кем работаете?» — «Агрономом», — отвечаю. — «Да?» — склонив на бок кудлатую голову, переспросил тракторист и отошел. А я после этого битый час стоял на пашне и не мог понять, к чему он сказал такое…
Председатель колхоза Овчинников смеялся до слез. Хохотали и другие члены правления. Саночкин, уже немолодой, начинающий полнеть мужчина, тоже улыбался.
Когда в колхозе проходило собрание с критикой артельного производства, Глушко, нахмурив белесые брови, просил обычно слово последним и, взмахивая громадным кулаком, сердито говорил четыре слова: «Крушить надо такую бесхозяйственность». Если же требовалась поддержка механизаторов в каком-то важном и трудном деле, он выступал первым и говорил три слова: «Душа вон — сделаем». Ну, а если приходилось бывать на гулянке, то Михаил Захарович неоднократно поднимал тост, и вся его речь при этом состояла из двух слов: «Будем радехоньки!»
А недавно выступление Михаила Захаровича состояло всего из одного слова…
Председателя колхоза срочно вызвали на бюро райкома. Уезжая, он попросил Саночкина собрать колхозный актив и посоветоваться, как лучше провести зимние агромероприятия, за которые, по всей вероятности, его будут нещадно критиковать в райкоме. Председатель, дав указание, так быстро укатил на своем газике, что Саночкин даже не успел уточнить детали: какой собрать актив — широкий или узкий, делать доклад или запросто поговорить с активистами.
«Пойду, посоветуюсь с парторгом», — осенила агронома мысль. Но парторг уехал в больницу. Не оказалось дома и председателя сельсовета.
Валерий Тихонович решил провести узкий актив. В кабинете председателя собралось несколько человек. На совещание был приглашен и Глушко. Он сел на скамейку возле дышащей жаром печки. Сначала внимательно слушал агронома, курил. Потом, склонив набок голову, стал дремать. Но вот агроном заговорил о ремонте тракторов, подготовке семян. Сонливость как рукой сняло, насторожился.
— Вот ведь какая ситуация, товарищи, — говорил Саночкин, поглаживая чуть заметную полоску волос на светло-бурой лысине, — если не задержу своевременно снег — вышестоящее руководство поставит мне на вид. За срыв вывозки удобрений могут объявить выговор. А если к севу не успею подготовить семена, смотришь, — влепят строгача, а то и вообще…
Тут Саночкин хлопнул рукой себя по шее.
— Делаю вывод: сначала бросим все силы на семена, потом на вывозку удобрений…
— А в мае — на снег, — неожиданно ввернул Михаил Захарович.
— Немного раньше, — иронически ответил задетый Саночкин. — Прошу высказаться, товарищи, по затронутому вопросу.
Учетчик тракторной бригады, прозванный в колхозе «Раз, два и обчелся», сорокалетний Игнат Тищенко мысленно представил себе: трескучий мороз обжигает лицо, руки, в поле — поземка, а где-то далеко гудит трактор. Вот и подсчитай, какую дал выработку тракторист на снегозадержании! И он, с тоской глядя в потолок, попросил слово.
— Оно, конечно, снегозадержание — великая сила для поднятия урожайности, — нехотя заговорил учетчик. — Но стоит ли его проводить на тракторах, когда у нас есть возле полей немало березовых колков, они сами задержат горы снега…
Заведующий свиноводческой фермой Луценко, страдающий радикулитом, поглаживая возле печки поясницу, неожиданно выпалил:
— По всем признакам нынче будет обильный снегопад. И без тракторов так занесет, что ни проедешь, ни пройдешь.
— Ну а ты что скажешь, Михаил Захарович? — обратился к Глушко агроном.
Тракторист обвел присутствующих взглядом и вдруг нахлобучил шапку-ушанку.
— Пустозвоны! — сказал в сердцах. И вышел из кабинета.
Актив продолжался. Вскоре мимо окон правления артели пролязгал гусеницами трактор. К нему был прицеплен снегопах. Из кабины выглянуло хмурое лицо Глушко.
— Куда на ночь глядя? — спросила пожилая колхозница, поправляя на плече коромысло с полными ведрами.
— В степь, за урожаем.
— Ну, добрый тебе путь, Захарыч…
Узнав на совещании, что Глушко поехал задерживать снег на поля, Саночкин попросил обменяться мнением — наказывать ли тракториста за самоуправство? По данному вопросу было принято решение из одного слова: «Нет».
ИНСПЕКТОР
Грязный и злой, Юдин шел по степной тропе. Двое суток провозился у трактора, а завести так и не смог. Ему пытались помочь бригадир и механик Ключевского отделения, но все усилия оказались напрасными: трактор не заводился.
— Тоже мне инженеры нашлись, ни шиша не смыслят, а берутся помогать, — ворчал он дорогой.
Миновав Дедовский лог, Юдин круто повернул вправо. Вскоре вышел к пшеничному полю. «Красота-то какая…» Руки потянулись к крупным, безостым колосьям.
— Любуетесь?
Юдин вздрогнул, опустил руки. Он не слышал, как подошел незнакомый человек в очках, в гимнастерке, перехваченной широким офицерским поясом.
— Откуда? — спросил тракторист, нахмурив белесые брови.
— Из города.
Незнакомец улыбнулся. Вынул из кармана портсигар, предложил закурить.
— Чужую марку не курю, — буркнул Юдин и хотел пойти дальше, но незнакомец запросто, словно старому другу, предложил посидеть на полянке, передохнуть. Сидели молча. Юдин все смотрел и смотрел, как плещется хлебное море, часто снимал очки, улыбался. Другой, опустив глаза, щипал пальцами траву, жадно глотал терпкий дым дешевой папиросы. Но так и не закурил предложенного «Беломора».
— Чей будешь? — первый не вытерпел Юдин.
— Дорогов я, Алексей Петрович.
— Ну, а должность у тебя какая?
— Инспектор.
— Ин-спек-тор? — растягивая слово, переспросил тракторист.
— Да, инспектор — организатор производственного управления.
Юдин встал. Придавил ногой папиросу. Прищурив глаза, спросил подчеркнуто вежливо:
— Скажите, товарищ инспектор, можно ли в дождь косить вот такую пшеницу?
— Конечно, можно.
— Понятно. Тогда еще один вопрос. Какая разница между уполномоченным и инспектором?
— Разница есть.
— А по-моему, хрен редьки не слаще, что уполномоченный, что инспектор — одна в поле ягода, — выпалил Юдин и, с ожесточением махнув рукой, пошел вдоль массива.
Дорогов улыбнулся. «Ну и силен! Только почему вдруг рассердился?»
Не знал он, что эта встреча воскресила в памяти Юдина случай из жизни.
…В прошлом году во время уборки зарядили дожди. Все механизаторы Ключевского отделения жили на полевом стане, с нетерпением ждали, когда прекратится ненастье.
— Плохи наши дела, хлопцы, если дальше будет лить…
— Будет ныть-то, — оборвал комбайнера Юдин и тут же вышел из вагончика.
Дождь перестал к вечеру. А на другой день в предутренней тишине Юдин первый повел свой агрегат. Взревел одинокий мотор. Но не надолго. Порвалось полотно безлафетной жатки, полетели планки, «надорвался» и сам «Беларусь» — не под силу оказалось колеснику идти самому и тащить жатку по вязкому чернозему. «Зря поторопился», — укорял себя тракторист, раскладывая полотно на жниве и принимаясь за ремонт.
В полдень к Юдину подъехал газик. Из машины выкатился полный, круглолицый уполномоченный райкома партии Шмотин.
Скрестив на пухлой груди руки, Шмотин заговорил назидательным тоном:
— Нехорошо, товарищ Юдин, нехорошо. В дождичек спали до одурения, а когда выглянуло солнышко, нужно косить да косить — за ремонт принялись, заклепочки подбираете…
Юдин не выдержал.
— Идите-ка своей дорогой, товарищ уполномоченный. Без вас тошно…
— Ах вот как! — возмутился Шмотин.
Тракторист был вспыльчив, иногда вскипал из-за пустяка, да так, что потом стыдно смотреть в глаза людям. Но тут он услышал такое, отчего сразу перехватило дыхание. Шмотин назвал Юдина саботажником. Будь, дескать, на то его воля, Юдин давно бы вылетел из партии. Побледневший тракторист вплотную подошел к уполномоченному. К счастью, подоспел бригадир. Он отвел Юдина в сторону и что-то шепнул Шмотину. Тот долго еще бушевал, обещая призвать к порядку бездельников и тунеядцев.
Вскоре Юдина вызвали в райком партии. Он не помнит, как вышел из кабинета первого секретаря, где проходило заседание бюро. Не мог осмыслить, за что на бюро объявили выговор, запятнали партийный билет, врученный ровно двадцать лет назад перед смертным боем. Юдин долго сидел на скамейке в сквере около райкома. Опустив усталые веки, все думал, думал.
С тех пор прошел год. Партийное взыскание было снято. Но душевная травма была настолько глубокой, что Юдин до сих пор не мог ее залечить.
И теперь, встретив Дорогова, трактористу невольно вспомнилось прошлое.