Когда птиц отправили в полёт, Никита вдруг сказал:
— А, может, я с вами поеду? Что-то вы неважно выглядите, товарищ доцент.
Иван Дмитриевич пристально посмотрел на него — главным образом на плащ и сапоги.
— Ты, я вижу, заранее подготовился? Почему?
— Голос у вас больной был. По телефону.
— Нет, Никита, ничего плохого не чувствую. Ну спина болит — так она всегда болит. Давай не будем менять план на ходу, не люблю я этого.
Никита хотел возразить, по глазам было видно, но передумал.
Зашёл в сарай, долго возился, вернулся со свёртком в руках.
— Давайте прятать. Они загораются только от очень сильного удара. Перевозить можно без опаски. Никаких батареек, никаких предохранителей…
— Это хорошо, — сказал Иван Дмитриевич, откручивая гайку, удерживающую спинку заднего сиденья. Там был тайник. Так себе тайник, конечно, будут искать — найдут…
Весь расчёт строился на том, что искать не станут.
Без батареек и предохранителей… наконец-то додумались, умные головы. Он вспомнил, как позапрошлый раз чуть не загубил всю операцию, про батарейки начисто забыв. От позора его спасла только внезапно испортившаяся погода, летний шквал с градобоем — вылет пришлось перенести на сутки, а потом он нащупал батарейки, три запаянные в полиэтилен «кроны», в глубине бокового кармана. Он никому не сказал об этом, но до сих пор, когда вспоминал, чувствовал, как поджимаются пальцы на ногах… Рвануло тогда знатно, больше суток шли непрерывные взрывы, а потом бухало ещё с неделю. Говорили про тысячу вагонов одних только снарядов для реактивных установок…
Никита уложил тяжёлый свёрток в нишу, Иван Дмитриевич поставил на место спинку и привинтил её, потом завалил сиденье рыбацким скарбом.
— Присядем, — сказал он.
Сам он сел на краешек сиденья «запорожца», Никита — на чурбачок у стены сарая. Неплохо было бы покурить, но последний год организм курево отвергал. Сидели просто так.
— Да, — сказал Никита, — а возьмите-ка водки. Как-то не совсем правильно — рыбак без водки.
— А есть?
Никита кивнул, встал и быстрым шагом направился к домику. Взять, что ли, его, подумал Иван Дмитриевич и тут же решил: не надо. Никита был слишком эмоционален, неуравновешен, с каждым успехом его внутреннее торжество росло, росла и вражда — и он мог просто не сдержать это в себе, чем погубил бы на проверке и их обоих, и по цепочке — ещё восьмерых. Дальше цепочка уходила за линию фронта и за границу…
На свой счёт Иван Дмитриевич был спокоен. С одной стороны — проверено, — он как никто умел играть запуганного интеллигента-пенсионера. С другой, даже если он где-то оступится, и его возьмут, он и первых допросов не переживёт. Это добавляло хладнокровия. С третьей стороны, он не испытывал вражды к этим дурным парням в камуфляже и с автоматами — он просто выполнял тяжёлую работу по ликвидации опасных предметов. Примерно как сапёр.
Никита вернулся, в руках у него была початая бутылка «Хортицы». Иван Дмитриевич положил её в пакет с помидорами и бутербродами.
— Это ты хорошо придумал, — сказал он. — Надо не забыть на будущее. Ну ладно…
Они обнялись, Иван Дмитриевич завёл мотор (чёртова тарахтелка), подождал, пока он прогреется (по идее не обязательно, но он всегда так делал — может, поэтому машинка и каталась уже полсотни лет), махнул Никите на прощание в открытое окошко — и тронулся. Сразу же пришлось включить тусклые желтоватые фары…
По прямой до места было сорок пять километров.
Серёжка проснулся от звука мотора. Казалось, прямо сквозь домик ломится трактор. По стене мазнуло пятно света, потом звук стал удаляться. Разъездились, гады, подумал Серёжка, повернулся на другой бок — раскладушка заскрипела — и попытался снова уснуть. Но почему-то не получалось. Болела голова и першило в горле. Ну вот, простыл, подумал он. Совсем же не холодно.
Он поворочался ещё какое-то время, потом встал и попил воды. Воду он накачал вечером из колодца. Сначала шла совсем ржавая, потом нормальная. Но всё равно сильно отдавала железом. Завтра надо придумать, как кипятить воду. В доме печки не было, была только за домом под навесом. Можно было бы разжечь её, но выходить совсем не хотелось. Нет, не так: выйти можно было, но ничего не хотелось делать. Вот совсем. Немного знобило.
Накинув старый, пахнущий плесенью пиджак, висевший у входа, Серёжка сел на крылечке. Было тепло и душно — и настолько тихо, что слышно было, лишь как шуршит в ушах кровь.
Огромные набрякшие звёзды смотрели на него сквозь сухие истончённые ветви.
Вороны спустились беззвучно, поэтому звуки их приземления на жестяной капот, на багажник на крыше, шаги, царапанья когтями, хлопанья крыльев для сохранения равновесия — всё это в первый миг было таким громким, что Иван Дмитриевич вздрогнул и машинально заозирался. Но никого, конечно, поблизости не было. Какой идиот будет бродить среди ночи в полумёртвом лесу?
Он похвалил птиц, погладил, скормил кулёк сырых креветок — якобы наживку. Креветок они очень любили и даже изобразили ссору за место в очереди. Сами же потом и посмеялись. Но Иван Дмитриевич чувствовал, что птицы нервничают. Им тут было не комфортно. Ему тоже.
— Ну что, мальчики, — сказал он наконец. — Займёмся делом?
Все согласно закивали, а Невермор попытался отдать крылом честь.
Иван Дмитриевич с трудом вытащил свёрток из тайника, развернул. Бомбы походили на ломы с маленькими лепестками оперения. Каждая в двух местах была обмотана полосками кожи — чтобы удобнее было держать в когтях.
Вороны пристально посмотрели на бомбы, переглянулись и отпустили какие-то нелестные замечания.
— Ладно, ладно, — сказал Иван Дмитриевич. — Всё проверено.
Он включил планшет, вывел карту, нашёл объект — в полутора километрах отсюда. Ввёл координаты в навигаторы воронов.
— Давайте по очереди, — сказал он. — Гром — первый.
Гром подлетел, вцепился когтями в бомбу, которую Иван Дмитриевич держал на вытянутых руках, забил крыльями и в свете фар с натугой пошёл сначала по прямой, набирая скорость, потом выше, выше, выше…
— Невермор, — сказал Иван Дмитриевич.
Когда все трое скрылись в темноте, Иван Дмитриевич скомкал тряпку, в которую были завёрнуты бомбы, чтобы выбросить её по дороге, завёл мотор и развернулся. Новая точка встречи была в десяти километрах. Там он снимет с воронов навигаторы и пустит их в свободный полет. Они ночь, а может и завтрашний день, порезвятся на воле, потом прилетят к Никите…
Сворачивая с колеи на грунтовку, он бросил взгляд на часы. Всё, отбомбились. Ничего не происходило. Но это не считается, прошлый раз взрываться начало через час. Пока разгорится, пока огонь дойдёт до снарядов.
А может, ошиблись ребята с этими бомбами. Сейчас бомбы казались ему совсем несерьёзными.
Против полуметра бетона… да ну… Но вроде как испытывали. Так Никите сказали — шьёт, мол, насквозь.
Ладно, мы своё дело сделали, можно возвращаться. Он ехал, поглядывая на часы. Пять минут… десять… Вот сейчас будет поворот, а там дальше пруд рыбохозяйства, где он и должен как бы рыбачить… Точка встречи.
Вдали завыла сирена.
Иван Дмитриевич притормозил, посмотрел налево.
Сначала там просто глухо бумкнуло и сверкнуло — как от далёкой электросварки. А через несколько секунд всё озарилось ослепительно ярко, и видно было, как разлетаются и исчезают редкие облака — и мгновенно вспухает белый огненный шар, забирая полнеба.
«Запорожец» подпрыгнул — и тут ударило по ушам, вдавило перепонки в мозг, зазвенело. Ивану Дмитриевичу показалось, что машинка не опустилась на дорогу, а продолжает висеть в воздухе, покачиваясь, держась на этом звоне.
Потом пришёл звук.
Проклятый трактор проехал снова. Сквозь кусты и забор Серёжка увидел только фары. Разъездился…
Он сплюнул вязкую слюну и подумал, что надо бы всё-таки вскипятить чайник. Это просто: взять дрова — вон лежит кучка, — сунуть их в печку, настрогать немного стружек, поджечь. Нагреть воды, разболтать в ней варенье — вечером вытащил из подвала две пыльные банки. Выпить. Ну чего тебе стоит?
Не-а.
Посидев ещё сколько-то времени, он встал и поплёлся в дом.
В этот момент где-то совсем близко завыла сирена. Потом звонко захлопало — будто рвались брошенные в костёр патроны.
Серёжка подошёл к пыльному окну, стал всматриваться в темноту. Да, что-то горит…
Потом всё стало ослепительно-белым, и Серёжка перестал быть.
Теперь там полыхало и гремело, и летели искры, как из исполинского разворошённого костра. Было светло. Иван Дмитриевич зарулил к пруду, выскочил из машины, не глуша мотор и не выключая фары. Земля под ногами ходила из стороны в сторону, словно под слоем дёрна волновалось разбуженное болото.
Ну где же вы?..
Подсвеченная сзади багровым, с неба свалилась тень. Это был Невермор. Он забил крыльями у ног Ивана Дмитриевича, что-то сказал. Иван Дмитриевич сунулся на колени, содрал с ворона навигатор, сунул в карман. Руки стали липкими. Ворона следовало отпустить, но… Но. Он поднял ставшую вдруг очень тяжёлой птицу, отнёс в машину. Поискал рану. Вот она, под крылом. Схватил тряпицу, которой протирал стёкла изнутри, обмотал. Вроде держится…
— Не бойся, — сказал он. — Сейчас приедем домой. А где остальные?
Впрочем, можно было не спрашивать…
Невермор лежал тихо, тяжело дыша и изредка подстанывая на ухабах и ямах.
Снова долбануло страшно, строенным ударом, вспыхнуло ярче яркого, брызнули тени — чёрные на оранжевом. Иван Дмитриевич инстинктивно сжался, втянул голову в плечи. Что-то с визгом пронеслось над машиной, взбило высоченный чёрный столб на обочине. В зеркальце было видно, как из пламени тянутся огненно-дымные щупальца, загибаются к земле. Одно такое щупальце он увидел в боковом окне — оно обогнало его, скрылось за деревьями и там расплескалось мгновенным пламенем. Ещё два протянулись над головой, врезались в какие-то постройки неподалёку от дороги…