— Похвистневы, — тихо сообщил Алексей. — Африкан Богданович ещё ночью, а Мария Фёдоровная сегодня. Моя вина.
— Не хватило лекарств? — охнул я.
— Даже остались. За капельницей нужно было послать, но решил, что сам справлюсь. Пока возился с Африканом Богдановичем, вымотался так, что еле ноги волочил. Видел, как Похвистнева вернулась, но не мог на её истерики отвлекаться. Думал, вытяну помещика. Он же полный… был. Посчитал, что его веса хватит для поддержания тела от обезвоживания. Скорее всего, у него какие-то еще болячки имелись. Похвистнев умер перед рассветом, а я свалился. Не спал же двое суток.
В общем, получилось, что, когда Лёшка отключился, слуги Похвистневых не проявили бдительности. Никто хозяйке не помог, а через пять часов, когда Алексей проснулся, было уже поздно. К тому же дамочка проявила строптивость. Казалось бы, в таком состоянии уже не до стеснения и кокетства. Но нет, Мария Фёдоровна придерживалась своего мнения или не верила в смертельную угрозу. Алексей ей говорить о кончине мужа не стал и слугам велел молчать.
— Сгорела очень быстро. Сам не понял — почему, — стал оправдываться Алексей. — К вам никого посылать не стал, решил сам приехать с этой скорбной вестью.
— М-да уж… Иди ложись отдыхать, с Лизой я сам поговорю. А с утра вместе поедем к Похвистневым. Нужно похороны организовать.
— Да, тётки и няньки в панике куда-то разбежались. Не дворня, а стадо трусливых баранов. И вообще всё плохо, — устало прикрыл глаза Лёшка.
Насколько всё плохо, узнал на следующий день. По сухим дорогам и верхом мы добрались до поместья Похвистневых часа за три. Взяли с собой капельницу на всякий случай и ещё лекарств. Тетрациклин приберегли, но выудили из запасов фуразолидон, применявшийся для лечения дизентерии и брюшного тифа. В инструкции вскользь упоминалось, что и от холеры препарат подходит.
Со слов Алексея я не до конца представлял, какая паника творилась в доме Похвистневых. Мы не нашли никого, кто мог принять лошадей! И кто следил за лошадьми в конюшне, не поняли, хотя ясли были наполнены овсом и вода имелась.
— Эти идиоты разбежались по округе, чтобы болезнь разнести? — с возмущением заметил я.
— Хрен их знает, прячутся где-то, — отмахнулся Лёшка. — Пока барин был жив, я заставил всё перемыть и продезинфицировать. Слуг, которые с Петей приехали, похоронили, могилы известью присыпали. Не знаю точно, сколько эта зараза живёт в почве, но лишними меры профилактики не будут.
По моим прикидкам, Похвистнев скорее всего уже был болен, когда приехал. Лешка, видя, как я снова запутался во всей этой амуниции, поспешил помочь. Дальше мы поискали хоть кого-то из дворни. Не нашли.
— Может, в доме есть кто? — высказал я надежду.
Проверив первый этаж, обнаружили одну подслеповатую бабку и пацана лет шести.
— Негусто, — заметил я и попытался у бабки узнать про остальных слуг.
Старуха оказалась ещё и глухой, а мальчишка ничего не знал, хотя и кивнул в сторону кухни. Там, к нашей радости, сидели две девки, но вид имели испуганный и про остальных слуг ничего не знали.
— Батюшка заупокойную читает, — выудили из них хоть что-то полезное.
Тот поп, который всего несколько дней назад венчал нас с Лизой, читал молитву у тела помещика.
— Надобно обмыть и переодеть, — предложил он. — За гробом я послал.
— Обмыть? — не понял я.
— Не по традициям, но обойдёмся без этого, — категорически возразил Алексей. — Люди могут заразиться, не нужно дальше распространять болезнь.
— Без одежды срамно, — басом возразил поп.
— Одежду найдем и обрядим как положено, — согласился Лёшка.
Тут до меня дошло, что эту процедуру придётся делать нам двоим. Похвистнев во время болезни успел потерять килограммов двадцать, но всё равно веса в нём было много. По идее я мог отказаться. Чай барин! Но как-то это не по-людски, к тому же Похвистневы мне родственники теперь.
— Африкан Богданович похудел его будет удобно в одежды облачать, — подбодрил меня Алексей. — Сюртук как-то распарывают по спине и спереди надевают не переворачивая.
Следующую пару часов я запомню на всю жизнь. Лёгкую тошноту от близкого общения с мертвецом я сдерживал как мог, уговаривая себя, что это такая большая «кукла». Опыт облачения мертвецов в одежду, «приличествующую случаю», оказался незабываемым. Батюшка не помогал, но советы подавал, ещё и просвещал по ходу дела. Мы обогатились информацией сомнительной полезности, что красное в одежде покойного неприемлемо, ибо несёт смерть тому, кто близок к покойному. И одежда должна быть новой, особенно обувь.
Где искать что-то новое, мы не представляли, потому обряжали Похвистнева в то, что нашли в чистом виде.
— Исподнее должно быть в обязательном порядке, — следил поп за нашими действиями.
Казалось бы, какая разница мертвецу, но церковнослужитель настаивал. Очень оказалась неприятная процедура — видеть обнажённый труп. Я бы и живом виде на Африкана Богдановича смотреть не стал, а тут такое…
Понятно было, как шло обезвоживание тела. У Похвистнева живот словно провалился в одну глубокую складку, идущую от пупка вниз. И даже окоченевшем виде он имел дряблую кожу, по этой причине кальсоны и брюки мы надели без проблем. Зато с рубашками и сюртуком пришлось повозиться. Разрезы на спине не помогали засовывать руки в узкие проймы. Батюшка с недовольным видом наблюдал, как мы ворочали покойного прямо на полу. Спасибо, помог переложить тело вначале на покрывало, а после уже — в доставленный гроб. О том, кто потащит гроб на кладбище, я старался не думать.
Следующей нам предстояло обрядить Марию Фёдоровну. Настаивать на нижнем белье поп не стал, согласившись на ту рубаху, что была на покойной. Здесь проблем возникло еще больше. Платья у дам очень уж узкие и предполагают корсет. Пусть женщина немного сбросила вес, но запихнуть её ни в один нарядов не получилось. Мы разрезали три платья, когда я плюнул и отправился проверять сундуки в других комнатах. Отыскал чью-то одежду на несколько размеров больше, чем нужно (явно небогатой дамы), и с молчаливого согласия батюшки стал рядить в него помещицу. Главное, что одежда закрыта, без декольте, а то, что простая, так не всё ли равно мертвой женщине?
После поп продолжил чтение молитв, а мы с Лёшкой стали отмывать помещения. Постельные принадлежности унесли за дом и подожгли. После погоняли двух девок на предмет кипячения воды и ужина. Они же до полуночи отмывали второй этаж. И делали это уже не в первый раз. Ничего, лишним не будет. Меня больше волновало, где найти людей для похорон. Мужики, доставившие гробы к главному входу в дом, быстро смылись, и я не успел их отловить. Имеющимися силами мы даже гроб с Похвистневым не поднимем.
— Пойдём по деревням собирать, — озадачился Алексей той же проблемой.
Повезло, что утром кое-кто из дворовых слуг появился: оголодали и пришли к запасам съедобного на кухню. Даже управляющий пришёл. Его я в первую очередь построил, расписав, какие меры были предприняты и что бояться не нужно. Главное, мыть руки перед едой и не пить непроверенные напитки. Ну и попугали, конечно, за несоблюдение своих обязанностей.
Управляющий организовал не только рытьё могил, но и нашёл тех, кто гробы перенёс вначале вниз, во двор, а после — на повозку. Проводы господ на место упокоения были спешными и очень скромными. Батюшка мычал, что не по правилам и не по статусу помещика так хоронить. Я рычал в ответ, Лёшка молчал — умаялся он за эти дни. А ведь ему придётся остаться здесь, пока не убедится, что никто больше не заразился.
Уезжал домой я один, без сопровождения, надеясь, что за время моего отсутствия ничего не случилось. Петю и Дуську должны кормить и поить с соблюдением норм гигиены. К тому же у меня в поместье никто не паниковал.
Встретила меня рыдающая Лиза. Я же в категоричной форме отказал ей в поездке, запугав тем, что в их доме много заразы. Как оказалось, и у нас не лучше. Сволочь Куроедов умудрился заболеть! Разместили его в спальне Александры Азарьевны. Вдовушка отказалась ночевать в покоях рядом с больными.
— К Ксенофонту Даниловичу никто не заходит, — рассказала Лиза. — Ему в курительной комнате стало плохо и господа сопроводили в спальню.
— Давно он начал хм… болеть?
— В два часа пополудни стошнило, потом уже потребовал посуду, — потупилась Лиза, не уточняя, какого рода посуда понадобилась Куроедову.
Взглянув на часы, я прикинул, что Куроедов четыре часа как страдает, а помощи ни от кого нет. Слуги же видели, что к Петру только я поначалу заходил и проявили здоровую предусмотрительность. Мол, пусть барин хоть помрёт, главное, самим не заразиться.
— В курительной всё протерли, я велел господам находиться по комнатам, — подошёл с отчётом Дмитрий Николаевич.
— И дам бы тоже по комнатам разогнать, — предложил я.
— Так уже. Они и сами попрятались, когда узнали.
К Куроедову я заходил с раздражением, уже зная, какое зрелище меня ждёт. На краю сознания мелькнула мысль не давать ему никаких лекарств. Помрёт, так и нам лучше. С другой стороны непонятно, кто станет претендовать на его земли, кто там в наследниках? Вдруг ещё худший персонаж?
Потом уже, когда увидел Куроедова, все сомнения отпали сами собой. Жалко стало этого недотёпу. Выпитый алкоголь явно не способствовал улучшению здоровья. Помещика рвало кровью. Он лежал на полу, обнимая руками таз. Из одежды на нём была только рубаха. Штаны и кальсоны модник снял для быстрого доступа к горшку. Но судя по тому, что я видел, последние часы он не особо утруждал себя.
— Твою ж… ть… ть! — матерился я. — Так засрать весь пол!
Это же холера! Холерные вибрионы в испражнениях сохраняются примерно четыре месяца. А здесь все полы пропитаны этой заразой! Устраивать лазарет в собственном доме — не самая лучшая идея. Не зря же строили холерные бараки, а после их сжигали. Упустил я из виду очевидное, а после уже было поздно что-то менять. Когда всё закончится, на полгода закрою это крыло дома. Пока же спешно переоделся в своей комнате, сняв все цивильные вещи и надев банный халат. Всё равно меня никто не увидит, да и не до приличий в этой ситуации.