БЕРНАР: Лина, не все еще потеряно. Быть может, Бельфорское восстание удастся. Нельзя терять голову! Первым делом… Что первым делом? Я сам потерял самообладанье… Что делать? Да, прежде всего нужно уничтожить некоторые бумаги. Постой, у меня есть кое-что в том ящике. (Быстро подходит к столу. Лина тихо вскрикивает, делает два шага вперед и останавливается как вкопанная. Бернар выдвигает ящик. Там лежат деньги Лиддеваля). – Что это?
На его лице выражается изумление, потом тревога. Он смотрит на Лину и темнеет. Лина, оцепенев, смотрит на него остановившимися глазами.
БЕРНАР: Деньги… Тысячи… Что это?
ЛИНА (шепчет почти беззвучно): Деньги.
БЕРНАР: До его прихода у нас не было ничего…
Долгое молчание. Дверь вдруг растворяется настежь. В комнату быстро входит генерал Жантиль Сэнт-Альфонс в сопровождении солдат.
ЛИНА. БЕРНАР. ЖАНТИЛЬ СЭНТ-АЛЬФОНС. СОЛДАТЫ.
ГЕНЕРАЛ (смущенно кланяясь Лине): Полковник, вы арестованы.
ЛИНА: Оставьте его! Я во всем виновата!
ГЕНЕРАЛ (так же): Сударыня, вас никто ни в чем не обвиняет. Мне жаль, что я вас взволновал. (Солдатам). Подождите на лестнице, я вас позову, когда будет нужно. (Солдаты выходят). Марсель, мне очень тяжело исполнять эту обязанность в отношении старого друга и боевого товарища. Но я хотел явиться сюда раньше полиции.
БЕРНАР (холодно): Генерал, я не ваш друг. Вы служите Бурбонам, а я участник заговора против Бурбонов.
ГЕНЕРАЛ: Дело властей выяснить, участвовали ли вы в заговоре. (Понижая голос). Если у вас есть компрометирующие бумаги… (Показывает на камин и отходит к Лине. Тихо). Лина, где нельзя производить обыск? (Замечает на столе деньги). Если это деньги вашего мужа, я должен отобрать их. Но, может быть, это ваши личные деньги?
ЛИНА (еле слышно): Это мои деньги.
ГЕНЕРАЛ: Тогда благоволите их взять.
Лина машинально прячет деньги в ящик, с ужасом глядя на мужа. Он быстро отворачивается, берет из ящика связку бумаг и бросает ее в огонь. Генерал делает вид, что ничего не видит.
ГЕНЕРАЛ: Нет, не в ящик, Лина. Полиция явится сюда через полчаса. Вам пришлось бы объяснять, откуда у вас эти деньги.
БЕРНАР (поспешно): Это наши сбережения за два года.
ГЕНЕРАЛ: Есть ли у вас оружие?
БЕРНАР: Есть. (Вынимает из другого ящика три пистолета).
ГЕНЕРАЛ: Один пистолет? Нет ничего странного в том, что у отставного офицера есть один пистолет. Оставьте его здесь. (Прячет два пистолета в карманы). Больше ничего нет?.. Тогда мы можем идти? (Подходит к двери и зовет солдат. Солдаты возвращаются). Ведите арестованного в комендантуру. Полковник, вы можете проститься с женой.
Бернар, не глядя на Лину, выходит из комнаты. Генерал с изумлением смотрит на него, на Лину, затем, поклонившись, выходит за Бернаром.
ЛИНА (шопотом): Марсель!.. Марсель… (Стук двери внизу. Она растворяет окно. Комната ярко освещается пламенем пожара. Внизу стук шагов). Марсель!.. Марсель!.. (Хватает с подоконника букет и бросает его вниз). Марсель!.. Марсель!..
ЗАНАВЕС.
Гостиная в небольшом домике в одном из глухих штатов Америки. Обстановка как у средних зажиточных людей. Книги. Их не очень много. Гитара. На одной стене портрет Бернара в черной рамке. На другой – портрет Лафайетта и гравюры с тех же картин, которые висели в гостиной замка Лагранж.
ЛИНА. ДЖОН.
ДЖОН (с озабоченным видом сидит у стола с книжечкой в руке. Против него Лина): Сколько всего штатов есть в нашей стране?
ЛИНА: Двадцать четыре.
ДЖОН (с восторгом): Совершенно верно! А сколько в нашей стране было президентов?
ЛИНА: В вашей стране было четыре президента: Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мадисон и теперь Монро.
ДЖОН (огорченно): Лина, Монро на прошлой неделе ушел в отставку. Теперь у нас президент Джон Квинси Адамс.
ЛИНА: Ах, да, я что-то слышала. Но я не виновата: это прошлогодний учебник… Как, опять Адамс?
ДЖОН: Другой. Тот был Джон Адамс, а этот Джон Квинси Адамс.
ЛИНА: Слишком много Адамсов, вы только сбиваете людей с толку. И нельзя называться Квинси! Почему у нас во Франции никто не называется Квинси?
ДЖОН (мягко): Не говори «у нас во Франции», говори «у нас в Соединенных Штатах": ты забываешь, что ты скоро станешь американской гражданкой.
ЛИНА: Срок еще не вышел. (С надеждой). А может быть, меня не примут.
ДЖОН (подсаживается к ней): Лина, зачем так говорить? Франция прекрасная страна, но Америка гораздо лучше. Во Франции твоему первому мужу отрубили голову. Здесь полная свобода, ты можешь думать, говорить, делать что хочешь. Тебя впустили сюда без паспорта, без малейших препятствий, без малейших затруднений, не спрашивая, кто ты, что ты, зачем ты сюда едешь.
ЛИНА: Нет, меня спросили, не собираюсь ли я убить президента Соединенных Штатов. Я ответила: нет. Чиновник, кажется, не был удивлен: вероятно, и некоторые другие отвечали то же самое. Он еще спросил меня, не намерена ли я открыть дом терпимости. Я тоже ответила: нет.
ДЖОН (улыбается): Да, у нас остались эти старые вопросы, но это милый анахронизм, который никому решительно не вредит. Никаких затруднений не было и при нашей женитьбе. (Грустно). Милая моя, может быть, я не должен был жениться на тебе, не имея возможности предложить тебе хороших условий жизни.
ЛИНА (точно что-то вспоминал): Разве я когда-нибудь жаловалась?
ДЖОН: Это правда, никогда, ни разу. Но мы скоро будем богаты. Наша меховая торговля идет прекрасно, особенно с тех пор, как ты мне помогаешь. Еще год-другой, и мы сможем переехать в Нью-Йорк. Я уже облюбовал там большой дом с садом на Уолл стрит, мы его купим, у нас будут свои лошади, свои коровы, свои овцы, они будут пастись на Бродвее. Нью-Йорк огромный город, в нем сто пятьдесят тысяч жителей.
ЛИНА: В Париже полтора миллиона жителей.
ДЖОН (с легким раздражением): Если ты вернешься в Париж, тебя немедленно посадят в тюрьму. На процессе выяснилось, что и ты была в ордене Рыцарей Свободы. Мы уехали вовремя!.. Вся Европа находится в рабстве у королей и у царей, Соединенные Штаты – единственная свободная страна в мире, однако вы, европейцы, жалуетесь: вам здесь скучно! В парижской тюрьме тебе было бы еще скучнее! (Смягчается). Ну, вот, через четверть часа ты будешь с французом: генерал Лафайетт обещал приехать ровно в три. Воображаю, как ему надоели все эти приемы и торжества в его честь: арки, плакаты, речи, стихи. Такой триумфальной поездки, я думаю, никто не совершал в истории. Конгресс поднес ему в дар имение и двести тысяч долларов, в возмещение денег, которые он пятьдесят лет тому назад потратил на борьбу за независимость. Наша страна бедна, но она не любит оставаться в долгу. Генерал был чрезвычайно смущен, он хотел отказаться от дара, но ему сказали, что американцы обидятся.
ЛИНА (с горечью): Он совершает триумфальную поездку, а Марселю и другим отрубили головы, оба Разведчика на каторге. Между тем главой заговора был Лафайетт.
ДЖОН: Королевское правительство не имело против него улик. Он ведь выехал в Бельфор с опозданием в один день, по дороге узнал о неудаче восстания и вернулся. К тому же, в войнах главнокомандующие обычно остаются живы… Ангел мой, не вспоминай обо всей трагедии, это слишком ужасно. Генерал Лафайетт – самый лучший человек, которого я когда-либо в жизни видел… Я купил в писчебумажном магазине плакат в его честь, пусть стоит на столе. (Подает Лине картон со стихами).
ЛИНА (читает):
Our fathers in glory now sleep
Who gathered with thee to the fight;
But the sons will eternally keep
The tablet of gratitude bright.
We bow not the neck
We bend not the knee;
But our hearts, Lafayette,
We surrender to thee.[16]
ДЖОН (озабоченно): Ты еще плохо произносишь «ти-эч». Надо… (заглядывает в руководство). Надо выдвинуть кончик языка, слегка его распластать и втянуть назад. Это очень просто.
ЛИНА: Очень… У нас во Франции нет «ти-эч».
ДЖОН (благодушно машет рукой): Я знаю, я знаю, во Франции все самое лучшее.
ЛИНА: Ты убежден, что все самое лучшее в Соединенных Штатах, правда?
ДЖОН: Да, потому, что это действительно так, какой же тут может быть спор?.. Лина, если тебе скучно, выписывай из Нью-Йорка книги. Почему ты больше не играешь? Помнишь, ты часто играла это (Берет гитару и напевает, перебирая струны):
Plaisir d'amour ne dure qu'un moment,
Chagrin d'amour dure toute la vie…
ЛИНА (поспешно): Нет, не это!.. Это нельзя петь с твоим американским акцентом. (Отбирает у него гитару).
ДЖОН (нерешительно): Лина, я сегодня проходил мимо нашей винной лавки и, представь себе, вижу две бутылки Клико 1811 года. Помнишь, мы его пили у генерала в Лагранже.
ЛИНА: Помню!.. Ах, как тогда было хорошо!
ДЖОН (обиженно): Да, но теперь гораздо лучше… Я подумал, не купить ли для сегодняшнего обеда, а? Как ты думаешь?
ЛИНА: Сколько они стоят?
ДЖОН: То-то и есть: по шесть долларов бутылка!
ЛИНА: Шесть долларов! Тридцать франков! В Париже она стоила бы пятнадцать! Я давно говорю, что этот лавочник грабитель!
ДЖОН: Почему грабитель? Ты забываешь фрахт, пошлины, расходы. И ему надо жить. Мы торгуем мехом, а он вином… Я куплю, а? Генералу будет приятен этот знак внимания.
ЛИНА: Неизвестно, останется ли он вообще обедать. Он сказал нам тогда на приеме в мэрии, что он придет «посидеть полчасика со старыми друзьями». Терпеть не могу, когда так принимают приглашения: сказал бы ясно, будет он обедать или нет. Я заказала Цезарю очень скромный обед: будут устрицы, черепаховый суп, форели, жареная ветчина, индейка, спаржа, холодная дичь, сыр, пирог с черникой, пирог с яблоками, больше ничего.