ДЖОН: Маловато. А из напитков мы ему сначала дадим горячего пива с ромом.
ЛИНА: Если ты дашь генералу Лафайетту горячего пива с ромом, он тут же выплеснет тебе его в лицо. Он француз и знает толк в напитках.
ДЖОН: Я пил ваши знаменитые вина, и, по-моему, горячее пиво с ромом гораздо вкуснее… Но тогда тем более необходимо шампанское. (Нерешительно). Право, Лина, я пойду и куплю эти две бутылки.
ЛИНА: Нет, не две: не более одной бутылки. Этого достаточно на трех человек. Шесть долларов бутылка! Мне весь обед обошелся в девяносто пять сентов. А вот привозные продукты стали очень дороги. Ты не можешь себе представить, сколько в этом месяце ушло на кофе!
ДЖОН (весело): У вас, французов, бережливость в крови. Ничего, мы как-нибудь проживем, несмотря на кофе.
ЛИНА (с неудовольствием): «Бережливость, бережливость». Я достаточно натерпелась от бедности и больше ее не хочу… Ну, хорошо, купи шампанского – одну бутылку. Когда принесешь, вели Цезарю опустить бутылку на веревке в колодец, чтобы вино остыло. Кстати, скажи ему… Или нет, это не твоего ума дело, пошли Цезаря сюда.
ДЖОН (еще веселее): Я гораздо умнее тебя, но допускаю, что в хозяйстве ты понимаешь больше. (Целует ее). Сегодня в нашем доме будет генерал Лафайетт! Для храбрости я выпью горячего пива с ромом. Или лучше горячего рома с пивом! Для храбрости и на зло моей жене! Ты не хочешь меня поцеловать?
ЛИНА: Не хочу, но могу. (Целует его).
ДЖОН: Ты меня безумно любишь, но ты еще больше любишь любовь. Ты не могла бы жить, если бы в тебя никто не был влюблен.
ЛИНА: Ты так умен, что я просто дрожу от страха в твоем обществе.
ДЖОН: Я не Наполеон, но это и слава Богу. Что бы ты делала с Наполеоном? А я люблю жизнь, люблю женщин, люблю природу, люблю спорт…
ЛИНА: И горячее пиво с ромом.
ДЖОН: И горячий ром с пивом. (Целует ее еще раз). Тебе тоже надо пить: когда ты не пьешь, ты делаешься злая. (Убегает).
ЛИНА. ЦЕЗАРЬ (негр).
ЛИНА: Цезарь, сегодня не подавай к индейке ни сладкой картошки, ни кукурузы, ни майонэза с ананасным вареньем. Генерал Лафайетт француз и знает толк в еде. Я надеюсь, Цезарь, что ты для этого гостя постараешься.
ЦЕЗАРЬ: Я для него постараюсь. Говорят, он много для нас сделал. Он просил президента Вашингтона уравнять всех негров в правах с белыми. Для него цвет кожи не имеет значения.
ЛИНА: Никакого. Маркиз Лафайетт один из самых знатных людей в мире, но он и пятьдесят лет тому назад, и теперь везде здоровается с неграми за руку. И мы все, французы, такие.
ЦЕЗАРЬ: Это хорошо. Тут ждет этот… (Презрительно). краснокожий… Он принес мех.
ЛИНА: Мушалатубек? Зови его сюда.
Цезарь выходит. Появляется старый индеец в индейском костюме. У него в руках связка шкур.
ЛИНА. ИНДЕЕЦ.
ЛИНА: Здравствуй, Мушалатубек. Садись. Ну, покажи, что у тебя есть.
Индеец молча раскладывает перед ней шкуры, У нее разбегаются глаза.
ЛИНА: Они недурны. Этот недостаточно темен… Все же, если не очень дорого, я взяла бы… Сколько ты хочешь за все?
ИНДЕЕЦ: Пятьдесят.
ЛИНА (с притворным негодованием): Пятьдесят долларов за этих несчастных соболей! Да ты с ума сошел! Им цена самое большее двадцать!
ИНДЕЕЦ (равнодушно складывает шкуры): Не бери.
ЛИНА: Постой… Куда же торопиться? Я тебе дам тридцать долларов… Да не хочешь ли ты выпить со мной виски? (Индеец наклоняет голову в знак полной готовности. Липа наливает ему большой стакан. Хочет налить себе, колеблется и не наливает). Вот… Твое здоровье, Мушалатубек. (Он пьет). Я тебе дам тридцать долларов и кое-что еще. (Идет к шкапчику).
ИНДЕЕЦ: У твоего чернокожего есть жена. Дай мне тридцать долларов и его жену.
ЛИНА: Я тебе уже несколько раз говорила, что я людьми не торгую. Но вот что я тебе дам. (Вынимает большую коробку разноцветных стеклянных бус и пересыпает их перед индейцем. У того так же разбегаются глаза, как у нее при виде соболей). Клотш? Чудные бусы! Ты можешь вставить их себе в уши или в нос или подарить их твоим женам. Они будут в восторге. (С любопытством). Ты ведь любишь своих жен, Мушалатубек?
ИНДЕЕЦ (не удастаивая ее ответом): Дай мне еще.
ЛИНА: Виски? Клотш! Вот. (Наливает ему еще стакан). Так как же? Тридцать долларов и эта коробка бус.
ИНДЕЕЦ: Тридцать пять, это и это. (Показывает на бусы и на бутылку).
ЛИНА: Ну, хорошо, я согласна, хотя это страшно дорого.
ИНДЕЕЦ: Торговать лучше с твоим господином. Он гордый, но щедрый. А ты не гордая, но скупая. У тебя сегодня будет белый старик?
ЛИНА (смеется): Да, будет белый старик. Об этом трубит весь город. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
ИНДЕЕЦ: Я его знаю.
ИНДЕЕЦ. ЛИНА. ЦЕЗАРЬ. ПОТОМ ЛАФАЙЕТТ.
ЦЕЗАРЬ (Взволнованно): Приехал!.. Идет сюда!.. (Из дверей высовываются чужие люди. Кто-то заглядывает в окно). Вот он! (Открывает настежь дверь и остается на пороге).
ЛАФАЙЕТТ (целует руку Лине): Здравствуйте, Лина. Надеюсь, я не опоздал?
ЛИНА: Вы аккуратны, как король… Генерал, позвольте вам представить вашего поклонника, индейского вождя Мушалатубека (Лафайетт крепко пожимает ему руку. Вполголоса Лафайетту). Он вождь какого-то племени… Я забыла, как оно называется. Они последние из каннибалов.
ЛАФАЙЕТТ: Я очень рад.
ИНДЕЕЦ: Я тебя видел пятьдесят снегов тому назад на поле Иорктауна. Мое племя было на стороне американцев.
ЛАФАЙЕТТ: Я очень рад. Мне приятно слышать, что вы любите ваших белых американских братьев.
ИНДЕЕЦ: Мы их терпеть не можем.
ЛАФАЙЕТТ (озадаченно): Зачем же вы им помогали?
ИНДЕЕЦ: Мы еще больше ненавидим англичан.
ЛАФАЙЕТТ (Не знает, что сказать): Мне очень приятно встретить старого боевого товарища.
ЛИНА (индейцу): Белый старик… Белый вождь теперь самый знаменитый вождь на земле.
ИНДЕЕЦ: Сколько у тебя скальпов?
ЛАФАЙЕТТ: О, не очень много.
ИНДЕЕЦ: У меня шестьдесят восемь. Из них тридцать два английских. Я их не надел на пояс. (Показывает презрительно на Лину). Она не любит. (Лине). Дай мне еще.
ЛИНА: «Клотш». (Лафайетту). Это по-ихнему «хорошо». (Хочет налить Индейцу еще виски. Он мотает отрицательно головой и кладет руку на бутылку).
ИНДЕЕЦ: Не это. Это я купил.
ЛИНА: Верно… «Клотш»! (Наливает ему из другой бутылки). Генерал, вы выпьете?
ЛАФАЙЕТТ: «Клотш».
ЛИНА (наливает виски и ему): Я знаю еще их слова. Деньги это «чикамен». Друг это «тилликем"… А когда им нечего сказать, они говорят: „этсин“.
ИНДЕЕЦ (пьет): Белый старик, да пошлет тебе Маниту скорую смерть.
ЛАФАЙЕТТ (тоже пьет, не совсем довольный). Этсин… Собственно, зачем скорую?
ИНДЕЕЦ (показывает на небо): Там лучше. Там гораздо лучше.
ЛАФАЙЕТТ: Ты уверен? Что же ты там будешь делать?
ИНДЕЕЦ: То же, что здесь. Но там всего будет больше. Охоты, войны, виски, скальпов.
ЛАФАЙЕТТ: Этсин.
ЛИНА: Генерал, позвольте вам представить еще другого поклонника. Это наш повар Цезарь.
Лафайетт привстает и подает руку негру. В дверях появляется Джон и с неприятным удивлением на это смотрит. Негр тотчас исчезает.
ЛИНА. ИНДЕЕЦ. ЛАФАЙЕТТ. ДЖОН.
ДЖОН: Генерал, я так счастлив видеть вас в моем доме! (Холодно). Здравствуй, Мушалатубек. Ты как сюда попал?
ИНДЕЕЦ (встает и прячет бутылку и бусы в сумку. Лафайетту): Да ниспошлет тебе Маниту много добра. Скальпируй всех твоих врагов и иди туда продолжать свое дело. (Показывает рукой вверх и, слегка поклонившись Джону, выходит. Липа идет за ним. В дверях). – Если ты захочешь продать черную женщину, я куплю.
ЛИНА (деловито): Ты возьмешь ее в жены или ты хочешь ее съесть? Мне очень жаль, но я не могу ее продать. Вот твой чикамен. (Отсчитывает ему деньги. Он тщательно проверяет ее счет). – Тридцать пять. Клотш? (Он выходит, не удостаивая ее поклоном).
ЛИНА. ЛАФАЙЕТТ. ДЖОН.
ЛАФАЙЕТТ (смеется): Братство народов наступит не завтра.
ДЖОН: Братство белых народов уже наступило. Остальное придет в свое время.
ЛИНА: Генерал, я надеюсь, вы пообедаете с нами.
ЛАФАЙЕТТ: Друзья мои, не могу. Сегодня опять обед в мэрии. Я зашел к вам лишь на несколько минут.
ДЖОН (огорченный): Как жаль!
ЛАФАЙЕТТ: Мне самому очень жаль… Мог ли я надеяться, что здесь, в этом далеком штате, встречу вас, мое милое парижское дитя. Я был так изумлен, когда увидел вас на том приеме.
ЛИНА: Вы меня даже, кажется, не узнали?
ЛАФАЙЕТТ: Что вы! Конечно, узнал. Мы не виделись после тех ужасных событий. Вы не можете себе представить, как меня потрясла казнь полковника Бернара и других наших друзей и товарищей. Почти все они и в частности ваш покойный муж вели себя на процессах героями.
ЛИНА: Не будем говорить об этом, генерал.
ЛАФАЙЕТТ (Поспешно): Да, не будем… Я знаю, многие обвиняли меня. Не только прохвосты, как барон Лиддеваль…
ЛИНА: Барон Лиддеваль?
ЛАФАЙЕТТ: Выл такой богач, темный человек. Этот циник очень хотел с нами связаться. Ему, я думаю, было все равно: стать придворным банкиром Бурбонов или министром финансов в моем кабинете. Он считал себя необыкновенно умным. Между тем в историческом масштабе эти люди необыкновенно глупы. Они ничего ни в чем не понимают, кроме как в темных спекуляциях.
ЛИНА: Где же он теперь, этот… Как вы сказали? Лиддеваль?
ЛАФАЙЕТТ: Он проиграл в карты все, что у него было, и куда-то скрылся… Но меня тогда ругали и порядочные люди. Они находили, что я должен был погибнуть вместе с другими. (Говорит горячо, – чувствуется, что это его мучит). Я спасся: правительство не имело против меня улик и не хотело возбуждать общественное мнение Соединенных Штатов, где меня ценят выше моих заслуг… Неужели эти люди вправду думали, что я боялся!