— Тише! Тише! — перекрывая гвалт, пробасил Жоржи. — Я с ним переговорю. Мы сами разберемся.
Люди понемногу успокоились, разошлись. Алекс переоделся в сухое, но злополучную рубашку с погонами комкал в руках; на скулах у него затвердели желваки, лоб собрался морщинами.
— Пойдем, — сказал Жоржи. — Поешь. Марьяна пирогов настряпала.
Они спустились на первый этаж, в кухню. Алекс обжигаясь, выхлебал тарелку супа и, съев жаркое с картофельным пюре, принялся за чай. Пил большими глотками, морщился и даже не притронулся к своим любимым пирогам с капустой.
Жоржи отстраненно наблюдал за товарищем.
— Осуждаешь? — Алекс исподлобья зыркнул на него. — Я сорвался, понимаешь? Ты понимаешь это?! Вы сидите здесь, в тепле, в достатке, а я, высунув язык, ношусь в Лайф-сити! в Беличи! в Миргород! Как безумная броуновская молекула! Взад-вперед, туда-обратно. Мне покоя не дают эти целители. Мне не дает покоя Влад Рост! Помнишь его? Мы приютили этого изувера, накормили, обогрели, а он, он!..
— Что? Ничего плохого он не делал.
— А-а, защищать его будешь? Как мартышки из Лайф-сити? Почему его все, все защищают?!
Жоржи лишь угрюмо пожал плечами.
— Видишь? — Алекс сунул ему под нос рубашку. — Я охотник, да! Я горжусь этим! Скажу тебе по секрету, брат, кое-где охотников уважают. Уважают, потому что боятся. — На губах Алекса плясала язвительная усмешка. — Это «кое-где», брат, ты можешь смело заменить на «везде». А что я вижу здесь? Да меня в грош не ставят. Меня — меня! — презирают за то, что я — охотник! Так-то ты воспитываешь детей, Жоржи? А я молча глотал всё это. Отложу-ка на потом, думал я, к чему нам склоки. Да я пёкся обо всех вас, как курица о неразумных цыплятах, а вы! вы!! Отчего вам так спокойно живется? Отчего полон дом всякого добра? Да потому что я — я! Алекс Грабовец! — крупная шишка среди охотников. Так скажи мне, Жоржи, неужели мне никто не рад здесь?
В зрачках Алекса отражался висящий под потолком абажур, и зрачки жили собственной жизнью. В них кипело адское варево уязвленной гордыни, обиды, страха и ненависти. Белки глаз, все в красных прожилках, напоминали сети, в которых бьется, не в силах выпутаться, пойманная и брошенная в темницу душа…
Жоржи грузно сидел на табурете, положив руки на стол; на шее мощно — страшно! — пульсировала вена. Он пожевал губами, нахмурился, с хрустом сжал волосатые кулаки и открыл рот, собираясь сказать одно только слово — «нет». Но Алекс испугался, не дал слову выпорхнуть на волю.
— Нет, не говори, — поспешно сказал он. — Лучше спроси меня, Жоржи. Спроси, почему я стал охотником?
— Почему? — мрачнея, спросил Жоржи.
— Да всё из-за треклятого Влада Роста, который никому не делал ничего плохого! Никому, кроме меня! Он ведь убил меня там, в том доме на холме, когда мы с соседями преследовали его. — Алекс пьяно всхлипнул, хотя был абсолютно трезв. Сгорбился. Замер на стуле нелепым манекеном. — Уби-ил, — протянул плаксиво. — Знаешь, как тяжело жить вот таким… мертвым? Знаешь?! — Он ухватил Жоржи за ворот, притянул к себе и теперь шипел и плевался ему в лицо.
— Я их не любил раньше, целителей, я подозревал, что они связаны с человеком-тенью. Сейчас я точно знаю это. Когда Рост смотрел мне в глаза, когда он приказал: «Умри», я будто заглянул в бездну! Черную-черную бездну, в которой хлопали тысячи крыльев, и холод ледяной иглой пронзал сердце. Почему я не умер, Жоржи? Почему я не остался лежать там навсегда? Ненавижу их, гадов! А Влада Роста ненавижу вдвойне! Да, я мщу ему! Им! Всем! Я их всех убью! Всех! Сделаю покойниками! Покойниками!! — Алекс обессиленно откинулся на спинку.
— Тебе надо отдохнуть. — Жоржи поднялся из-за стола, подошел к окну. За окном сгущались сумерки, и струи дождя сшивали суровой нитью бездну на земле и бездну в небесах. Посередине, жалкие и ничтожные, бултыхались люди. Они любили, страдали и ненавидели. Но, прежде всего — играли. И кое-кто из них заигрался настолько, что совершенно потерял всякие моральные ориентиры. Как больно и как жалко, что этот «кто-то» — твой друг. Бывший хороший друг.
— Думаешь, я спекся? — спросил вдруг Алекс. — Сбрендил, да?
— Скольких целителей ты убил?
— Пятерых, — Алекс надсадно рассмеялся. — Я не веду счет, не делаю засечки или татуировки. Но я помню их — каждого.
— А тех, кто им помогает?
— Что? А-а. В расход, — Алекс чиркнул по горлу.
— Ты так спокойно говоришь об этом…
— А как мне говорить? — перебил Алекс. — Шептать на ухо? Тайком? Мне не стыдно! На этой неделе в Миргороде мы повязали целую банду. Это была крупная, тщательно подготовленная операция. Никто не скрылся, кроме главаря, шустрого толстяка. Ничего, выследим и вздернем. Жаль, среди них не оказалось нашего знакомого — Влада. А ведь он сейчас в Миргороде, прячется по дешевым ночлежкам и притонам: мои люди видели недоноска. Перевернули весь город и окрестности — нет поганца, как в воду канул. Ладно, пусть побегает, дойдет и до него очередь. Пока что мне надо решить кое-какие финансовые затруднения да отвезти ребятам боеприпасы. Эти целители живучие, как кошки, уймищу патронов на них извели. С ними держи ухо востро, убивай первым, прежде чем они убьют тебя.
— Судиями себя возомнили? — Жоржи скрипнул зубами. — А по какому праву? Ошибиться не боитесь?
— Ну… мы проверяем сведения. Да, накладки случаются, никто не застрахован. Впрочем, ерунда! Мертвый целитель стоит дюжины пострадавших. Идет игра, вечером человек пьет вино за барной стойкой и перемигивается с девчонками, а утром оступится — и рухнет в бездну. А босяков сколько, рванья этого? Без документов, грязные, вшивые. Жмутся по трущобам, воровством промышляют, грабежами. Чего их жалеть? Нас бы кто пожалел: ни сна, ни отдыха. Завтра надо заскочить в Вышки, и снова — в Миргород.
— Ты просто устал. Не надо тебе никуда ездить.
— А-а, — обрадовался Алекс. — Так всё же, брат, ты подозреваешь, что я спятил? Хочешь сказать, что я болен, что мне необходим постельный режим, и тому подобную чушь?
— Это ты несешь чушь! — Жоржи резко повернулся, его пальцы железными клещами впились в столешницу буфета. Посуда в буфете жалобно звякнула.
— Я? — опешил Алекс.
— Ты!
— Ха! Три раза «ха», милый друг Жоржи! Выходит, ты не поверил мне? Мне, своему лучшему другу, почти что брату? Мои слова влетели тебе в одно ухо и вылетели из другого? — Алекс вскочил со стула. Заметался по кухне, хищным зверем в клетке. Он снова стал жестким, целеустремленным и решительным. Нет, совсем иной человек пять минут назад изливал душу и плакался в жилетку.
Жоржи качнул головой:
— У тебя навязчивая идея.
— Да. Да! У меня идея! А у тебя что? Сидите тут, как крысы в норе!
— Какой-то параноидальный бред.
— О, конечно! Правду всегда называли бредом!
— Целители не убивают. Они лечат…
— И кто тебе это сказал? Пройдоха и мерзавец наподобие Роста? Так он соврал! Соврал, пойми же наконец!
— …а всякая сволочь, дурачье и ублюдки их за это преследуют.
Жоржи оттолкнул стоявшего у него на пути Алекса и прошел к двери. Он уже переступил через порог, когда за спиной раздался еле слышный щелчок.
— Стой, — изменившимся голосом сказал Алекс. — Значит, я — сволочь?
— Да, — спокойно подтвердил Жоржи.
— Уверен? — Алекс слизнул с губы капельку пота.
— Да. Иначе б не целился мне между лопатками. Надеюсь, ты понимаешь, что после этого будет? Независимо от того, выстрелишь ты или нет.
В наступившем молчании было слышно, как ходит наверху, в коридоре коротышка Йозеф. Жоржи так и стоял в дверях; его широкая спина не шелохнулась, но мышцы на шее напряглись, а дыхание участилось. Казалось, прошла вечность. А за ней — еще одна. И еще.
— Я… не целюсь, — выдавил наконец непослушным горлом Алекс. — Я… — Он дико завыл и рухнул на колени. Пистолет выпал из его ладони и закатился под шкаф.
Йозефу уже порядком надоело мерить шагами узкий коридор, надоело спотыкаться о комод, торчащий, бог ведает зачем, посередине коридора. Надоело прислушиваться к перепалке на кухне, и он прошел в зал. Сел на колченогий табурет, упер взгляд в пол. При его появлении замолчали. Только Марек, отец Грини, буркнул, выплюнув изжеванную папиросу:
— Скоро там?
Йозеф не успел ответить: снизу донесся истошный вой, сменившийся невнятными всхлипами. Люди завертели головами, недоуменно переглядываясь.
— Да что там, в конце концов… — Матеуш рывком вскочил с дивана.
— Эй! — Вслед за Матеушем со стула подпрыгнул и Кори. — Кто-то совсем рехнулся!
— Я посмотрю, — вклинился Йозеф, ближе всех сидевший к двери. Выметнулся в коридор, а затем на лестницу. Отчего-то Йозефу казалось, что ни Жоржи, ни Алекс вовсе не горят желанием быть увиденными. Он осторожно, ставя ногу с носка на пятку, спустился вниз; ступеньки всё равно предательски поскрипывали.
Сцена, которая разыгралась на кухне, буквально ошарашила «завхоза».
— Я не хотел, не хотел… — бубнил, раскачиваясь и обхватив голову руками, Алекс. Он сидел на полу, над ним вековым дубом возвышался Жоржи — пугающе невозмутимый, с бледным, обескровленным лицом.
— Жоржи, прости меня, я не хотел… — твердил Алекс. — Бес попутал. Это всё целители, всё они, твари!
— Целители? Ты чуть не нажал на курок, а виноваты целители?!
— Да, да. Ты только не говори никому, Жоржи. Забудем, мы же друзья?
Йозеф, крадучись, отступил к лестнице. Сердце его часто и тревожно билось, кашель наждачной бумагой царапал пересохшее горло. Но кашлять ни в коем случае было нельзя: заметят — и пиши пропало. Если уж Алекс чуть не застрелил своего старого приятеля Жоржи… застрелил, о господи! — Йозеф весь трясся, как в ознобе, то его вообще прихлопнет без сожалений. Таких «завхозов» — хоть ложкой ешь, а друг Жоржи единственный. Крепко, знать, сцепились…
Йозеф на цыпочках, стараясь не шуметь, поднялся обратно.
— Ну, что там? — набросился на него Марек.
— Чаем… кха… кх… — Йозеф всё же зашелся в кашле. — Чаем обжегся. На себя пролил.